Война 1812 года

 

Новое решение  — идти на Смоленск — Наполеон объявил  в присутствии Бертье, Мюрата, государствен­ного  секретаря П. Дарю, обер-гофмаршала М.-Ж. Дюрока, генерал-адъютантов А. Коленкура  и Ж. Мутона. Мюрат был “за”, но все остальные высказались против наступления, приводя те же доводы, которые недавно выдвигал сам  Наполеон. Восемь часов подряд они  убеждали императо­ра остановиться, подчеркивая, что дальше, за Витеб­ском, начнется уже коренная Россия, где  “Великая ар­мия” встретит еще  более враждебную среду и гораздо  большее сопротивление.

 

Несколько дней он медлил, не отдавая приказа ни об окончании, ни о продолжении кампании. Наконец, еще раз взвесив все  “за” и “против”, Наполеон, по своему обыкновению, выбрал самый радикальный  ва­риант: настигнуть русских и втянуть их в сражение под Смоленском, где, как он думал, должно было взыграть их национальное самолюбие. «Отдавая мне Смоленск, один из своих священных городов, русские генералы обесчестят своё оружие в глазах своих солдат22», - говорил он с уверенностью в том, что русские не пойдут на бесчестье. Жребий был брошен. 12 августа «Великая армия» покинула Витебск и опять двинулась на восток – к Смоленску.

 

Наполеон  не ошибся, рассудив, что русские  сочтут защиту Смоленска делом своей  чести. 3 августа в Смоленске две  главные русские армии наконец  соединились вопреки всем стараниям  Наполеона разбить их порознь. Это  был выдающийся успех русского оружия.

 

Боевой дух  обеих армий был теперь выше всякого  представления. В таком положении  отступать за Смоленск без боя  было политически немыслимо, ка­кова  бы ни была стратегическая обстановка.

 

Между тем  русские войска получили теперь и  не­бывалые с начала войны стратегические выгоды. Со­единенные армии насчитывали 130 тыс. человек (90,5 тыс. — в 1-й, около 40 тыс. — во 2-й). От своей разведки Барклай де Толли узнал, что Наполеон ведет на Смоленск не более 150 тыс. человек. Генерал-квар­тирмейстер 1-й армии  К- Ф. Толь спланировал наступа­тельную  операцию соединенных армий: ударить  на Рудню — Витебск, прорвать центральную  группировку Наполеона и, не давая  разбросанным корпусам сосре­доточиться, бить их по частям.

 

Барклай де Толли воспринял этот план скептически, понимая, что Наполеон хотя и действительно  разбро­сал свои силы, но, как обычно, на расстояния, позво­ляющие в кратчайший срок стянуть их все (может быть, кроме войск Понятовского) в центр или к одному из флангов. Поскольку же Багратион и вел. кн. Констан­тин Павлович поддержали план Толя, Барклай 6 авгус­та созвал военный совет. Практически все его участники были за наступление. Барклай принял мнение совета наступать, но “с условием отнюдь не отходить от Смоленска более трех переходов23” — на случай, если Наполеон попытается отре­зать русские войска от Смоленска.

 

7 августа  обе русские армии пошли в  наступление. Но едва армии  сделали один переход, как Барклай  полу­чил разведывательные данные  о сосредоточении войск Наполеона  у Поречья и решил, что Наполеон  готовится обойти его справа. Поэтому Барклай выдвинул 1-ю ар­мию  к Поречью, а Багратиону предложил  занять место 1-й армии на  Руднинской дороге у д. Приказ-Выдра.  Таким образом, русские армии  фактически перешли к обороне,  заняв две основные дороги  от Витебска на Смоленск —  через Поречье и через Рудню.  На третью, окольную дорогу —  через Красный — решением военно­го  совета от 6 августа, по инициативе  Барклая, был выслан наблюдательный  отряд — 27-я дивизия Д. П.  Неверовского.

 

Три дня, с 10 по 12 августа, русские армии простоя­ли в ожидании противника на Пореченской  и Руднин­ской дорогах. Тем временем штаб Бар­клая установил, что сведения о концентрации францу­зов у Поречья  ошибочны и что в действительности На­полеон собирает силы у Бабиновичей. Под угрозой оказывался не правый, а левый фланг русских. Бар­клай решил соединить обе армии  в один мощный кулак у д. Волокова на Руднинской дороге. 13 августа полки 1-й армии потянулись назад.

 

Маневрами Барклая  недовольны были и офицеры, и генералы обеих русских армий. Между тем  все эти передвижения оказались  не бесполезными. Барклай, один из всех русских генера­лов, заподозрил скрытый смысл в продвижении Напо­леона от Витебска к Смоленску. Правда, он не сразу понял, какой именно смысл. Но стратегическая интуиция и осмотрительность Барклая, побудившие его не удаляться от Смоленска больше, чем на три перехо­да, и выставить наблюдательный отряд к Красному, ока­зали на последующий ход событий важное и выгодное для России влияние.

 

Дело в  том, что Наполеон задумал осуществить  ма­невр, подобный тому гениальнейшему из всех наполе­оновских маневров, который блестяще удался ему в 1809 г. у Абенсберга и Экмюля, а именно стремительным броском через  Днепр у Расасны и да­лее по Красненской дороге к Смоленску  выйти в тыл русским, взять  Смоленск, отрезать Барклаю и Багра­тиону  путь отступления в глубь России, навстречу ре­зервам и подкреплениям, и принудить их к решительно­му  сражению с перевернутым фронтом. Пока 1-я рус­ская армия сосредоточивалась  у Волоковой, а 2-я (без корпуса  Н. Н. Раевского, который задержался в Смоленске и должен был подойти  сутками позже) — у Надвы, Наполеон к утру 14 августа моментально  соединил всю, казавшуюся разбросанной, централь­ную группировку “Великой армии” (182608 чело­век), с фантастической быстротой переправил ее у Расасны  на левый берег Днепра и бросил на Смоленск. Впереди шел И. Мюрат  с тремя кавалерийскими кор­пусами (Э.-М. Нансути, Л.-П. Монбрена и Э. Груши) в 15 тыс. сабель. Он и наткнулся у  Красного на отряд Д. П. Неверовского, имевшего 7,2 тыс. человек и 14 ору­дий.

 

Мюрат первой же атакой с ходу ворвался в Крас­ный, выбил оттуда русских на Смоленский тракт и за­хватил 9 из 14 их орудий. Самоуверенный Мюрат, опьяненный первым успе­хом, пренебрег советом Нея  использовать подоспевшие в Красный 60 французских орудий и пытался  разгро­мить пехоту Неверовского в конном строю, предприняв за полдня 14 августа 40 атак. Неве­ровский задержал французов почти на сутки.

 

По счастливой случайности Раевский успел отойти от Смоленска всего на 12 км. Впереди  его корпуса долж­на была идти 2-я гренадёрская дивизия, но она  задер­жалась сама и задержала весь корпус на 3 часа, пото­му что ее начальник  принц К. Мекленбургский после кутежа в ночь на 14 августа “был пьян, проспался  на другой день поздно и тогда только мог дать приказ о вы­ступлении дивизии24”. Этот проступок, за который прин­ца  следовало бы расстрелять (если бы он не был род­ственником царя), неожиданно обернулся для русско­го оружия “важнейшею пользою25”. К полу­дню 15 августа в 6 км западнее Смоленска  корпус Раевского соединился с обескровленной дивизией Неверовского. Теперь у Раевского  стало 15 тыс. бойцов и 76 орудий. Он отступил в Смоленск под защиту его ка­менных  стен и решил защищать город до подхода глав­ных сил Багратиона любой ценой, хотя бы против всей “Великой армии”.

 

Тем временем в 17 часов 15 августа Мюрат и Ней  подступили к Смоленску. Узнав, что  город уже занят какими-то силами русских войск, они не рискнули ата­ковать его, а расположились перед ним  на ночь лагерем в ожидании поддержки. Пока к французам подходили новые  и новые силы, Раевский перед рассветом 16 ав­густа получил от Багратиона записку: “Друг мой, я не иду, а бегу. Желал  бы иметь крылья, чтобы соединить­ся с тобою. Держись, бог тебе помощник!26”

 

 

 Смоленск

 

Смоленск  тогда был плохо подготовлен  к обороне. Правда, его опоясывала каменная стена XVI—XVII вв. длиной 6,5 км, высотой до 19 м и толщиной более 5 м, с 17 башнями. Но сам город за этими  мощными стена­ми был почти сплошь деревянный, а потому уязвимый для  артиллерийского огня и пожаров.

 

Сражение  под Смоленском началось в 6 часов  утра 16 августа. Маршал Ней под прикрытием артиллерий­ского огня повел на приступ  свою пехоту. Русские от­били первую, а затем и вторую его атаку.

 

К 9 часам  на место сражения прибыл Наполеон. Он отложил генеральный штурм  Смоленска до подхо­да главных сил  “Великой армии”, которые собрались  к вечеру. Однако вечером третья (вновь неудачная) попытка овладеть городом была предпринята опять-таки силами одного корпуса Нея.

 

Защитники Смоленска  удивлялись тому, что 16 ав­густа, когда  в городе был только корпус Раевского, Наполеон не напирал сильно. Наполеону  было нужно не столько взять Смоленск, сколько втянуть из-за него русские  армии в решительное сражение. Именно поэто­му он, увидев с холма  под Смоленском уже к концу  дня 16 августа обе русские армии, которые спешили к городу, не огорчился, а обрадовался, воскликнув: “Наконец-то, теперь они в моих руках!27”.

 

С рассветом 17 августа Наполеон начал губитель­ную бомбардировку Смоленска, как бы вызывая рус­ские армии выйти  для генерального сражения под стены  города. Но Барклай де Толли именно этого хотел из­бежать, полагая, что теперь, когда войска Наполеона  сосредоточены, их численный перевес  сулит им успех. Ему было важно  удержать Смоленск до тех пор, пока не будет обеспечена безопасность Московской дороги для отхода русских армий к Дорогобужу. Поэтому он договорился с Багратионом, что 2-я армия выйдет на Московскую дорогу и прикроет ее от возможного ма­невра Наполеона в обход русского левого фланга, а тем временем Барклай сменил поредевший корпус Раевского корпусом Д. С. Дохтурова и дивизией П. П. Коновницына, оставил в городе дивизию Д. П. Не­веровского, затем прислал еще дивизию принца Е. Вюртембергского и следил за ходом боя, удерживая в стороне, на северной окраине Смо­ленска, главные силы 1-й армии.

 

Весь день 17 августа войска Дохтурова и  Неверов­ского, Коновницына и принца Вюртембергского защищали Смоленск от такого огня и таких атак, каких  его древние стены еще не знали. В середине дня Наполеон получил  донесение, что 2-я армия уходит от Смоленска. Он понял, что русские  и на этот раз уклонились от ге­нерального  сражения, но, чтобы вновь не упустить их, надо взять Смоленск как можно  скорее. С 3 часов пополудни он дал  знак к общему штурму города. Ней  ворвался в Красненское предместье, Понятовский — в Никольское, Даву штурмовал Молоховские ворота. К 6 часам вечера французы овладели всеми  предместья­ми города, кроме Петербургского. Каза­лось, Смоленск упадет в считанные  минуты. Но в этот день он устоял. Кончилось  тем, что к концу дня русские  выбили их из всех предместий.

 

Досадуя на неудачу общего штурма, Наполеон при­казал  открыть огонь по городу из 300 орудий. Оборонять пылающий город было и  опасно и уже нецелесообраз­но, поскольку 2-я армия вышла на Московскую дорогу. В ночь на 18 августа Барклай  де Толли приказал Дохтурову оставить Смоленск.

 

Весь высший генералитет 1-й армии был против от­ступления и попытался воздействовать на Барклая, что­бы он защищал город, несмотря ни на что.

 

В 4 часа утра 18 августа маршал Даву вступил в  город. Смоленск горел так, что в  нем из 2250 жилых домов уцелело  не более 350, а почти все его 15 тыс. жителей ушли вместе с армией —  не оста­лось и одной тысячи. Захватив горя­щий и обезлюдевший город, французы бросились его грабить, причем Наполеон, вопреки своему обыкнове­нию, смотрел  на это сквозь пальцы.

 

Сражение  под Смоленском — второе по масштабам  за весь 1812 г. после Бородина — стоило обеим сторо­нам тяжелых потерь: французам — в основном от бес­плодных  атак, русским — от артиллерийских бомбар­дировок, пожаров и разрушений.

 

Заключительным  аккордом Смоленского сражения стал бой у Лубино (или при Валутиной  Горе) 19 авгу­ста. Наполеон рассчитал, что в 15 км за Смоленском, где скрещивались у д. Лубино дороги на Москву и Петербург, он сможет упредить армию Барклая  и отре­зать ее от 2-й армии. Тем  временем 3-й корпус маршала М. Нея  преследовал арьергард Барклая  по Московской дороге. У д. Валутина Гора его надолго (с 10 до 15 часов) задержал 3-тысячный отряд генерала П. А. Тучкова, прикрывав­ший отход колонн 1-й  армии к Лубино. Около 16 часов  Тучков вынужден был отступить за р. Строгань и лич­но доложил Барклаю, находившемуся в последней ко­лонне, что больше не может сдержать натиск против­ника. Барклай отослал его  назад, к месту боя со сло­вами: “Если вы вернетесь живым, я прикажу  вас рас­стрелять!28”

 

Бой на пути к Лубино возобновился. Барклай при­слал на помощь Тучкову пехотную дивизию  П. П. Коновницына, конный корпус В. В. Орлова-Денисова и сам какое-то время наблюдал за ходом боя. Ней по-преж­нему  имел численный перевес. К нему присоединилась лучшая дивизия 1-го корпуса под командованием  гр. Ш.-Э. Гюдена. Бой при Лубино был  одним из самых кровопролитных за всю войну.

 

Между тем, по расчетам Наполеона, корпус Жюно должен был выйти к скрещению дорог  у Лубино рань­ше главных сил  Барклая. Однако Жюно не спешил. Мюрат, кавалерия которого была далеко позади, лично примчался к Жюно и в  резких выражениях торопил его. Но когда  Жюно наконец вышел к Лубино на Москов­скую дорогу, было уже поздно: Барклай ушел.

 

Бой при Лубино закончился таким же, как и под  Смоленском, планомерным отступлением Барклая де Толли и еще раз  показал, с одной стороны, исключи­тельную  стойкость русских войск, а с  другой — недоста­точную оперативность  разноплеменного воинства за­хватчиков. Вновь и еще более озабоченно, чем в Витебске, Наполеон стал обдумывать результаты и перспективы кампа­нии.

 

Наполеон  занял огромную территорию (больше полудесятка губерний), проник в  глубь России на 600 км, создал угрозу обеим ее столицам. За Смоленском русские  войска до самой Москвы не имели  больше опорного пункта. Однако Наполеон понимал, что «была побеждена  только местность, но не люди29». Стратегия  Барклая де Толли приводила к  тому, что война затягивалась, а  этого Наполеон боялся больше всего. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, от дезертирства, болезней и мародерства, отста­вали обозы, а возможность использовать местные ре­сурсы сводилась к минимуму, почти к нулю, сопроти­влением народа, возраставшим с тех пор, как французы вступили в коренную Россию, буквально день ото дня.

 

Шесть дней размышлял Наполеон в Смоленске. Выяснилось, что зи­мовать в Смоленске  нельзя, так как прокормиться за счет местных ресурсов армия не могла, а подвоз продо­вольствия из Европы сулил чрезмерные расходы и труд­ности. Тут приходилось думать о прекращении  уже не одной кампании, а войны  вообще.