Расценивая  Судебники как памятники преимущественно  процессуального права, дореволюционная  историография, однако, весьма по-разному  оценивает их значение. Так, А. Ф. Рейц, П. Н. Чеглоков, Н. Л. Дювернуа, В. М. Грибовский, М. А. Дьяконов, В. Н. Латкин и др., отмечая “бедность и сумбур” содержания Судебника 1497 года и факт последующего включения его в Судебник 1550 года, не придают ему значение самостоятельного правового памятника³⁶. Н. Ф. Рождественский, М. М. Михайлов, П. Н. Мрочек-Дроздовский видят его значение лишь в том, что это акт, определивший устройство судебной части в Москве и обусловивший необходимость появления более подробного Судебника 1550 года³⁷. По мнению П. Н. Мрочек-Дроздовского, Судебник 1497 года (великокняжеский) должен быть признан первою попыткою общерусского Уложения, осуществлением же этой попытки является Судебник 1550 года (царский)³⁸. Что касается В. Н. Латкина, например, то, по его мнению, и Судебник 1550 года, “тоже плох”, он отличается от Судебника 1497 года лишь тем, что пронумерован и больше по объему. М. Ф. Владимирский-Буданов, Н. П. Загоскин, В. И. Сергеевич расценивают Судебник 1497 года как первый, хотя и неудачный опыт кодификации, значительно улучшенный последующим Судебником³⁹.

Считая, что  главное внимание законодателя при  составлении обоих Судебников было обращено на устройство судов, Н. В. Калачов  видит в Судебнике 1497 года “без сомнения, первый письменный кодекс, обнародованный для всей России от имени верховной власти, кодекс в высшей степени примечательный, как памятник, основанный на прочном утверждении самодержавия в нашем обществе, как краеугольный камень всего последующего развития письменного законодательства”⁴⁰. Также высоко оценивает этот Судебник 1497 года Ф. М. Дмитриев. Он подчеркивает, что составитель Судебника имел в качестве своей особой задачи отражение общих норм о судоустройстве и судопроизводстве и подчинении местного суда центральному. Именно это и составляет “эпоху в истории нашего суда... Сохранив казуистическую форму закона, вышедшего из сферы московской практики, он вскоре становится законом для всей России, служа вспомогательным источником права для всякого областного суда, для всякой уставной грамоты. Это первое общее законодательство в географическом смысле, но только в географическом. В нем беспрестанно проглядывает порядок, сложившийся для одного, небольшого удела и потом примененный к целому государству”⁴¹.

В советской  историко-юридической литературе наиболее крупные специальные исследования Судебника 1497 года принадлежат С. В. Юшкову и Л. В. Черепнину, а Судебника 1550 года — И. И. Смирнову и Б. А. Романову. Точки зрения ученых об источниках и значении Судебников в основном совпадают.

Первым, кто отметил неправомерность нигилистического отношения дворянско-буржуазной историографии к Судебнику 1497 года, был С. В. Юшков⁴². Подчеркивая значение этого Судебника как первого опыта московской кодификации, он глубоко исследовал его происхождение, источники, содержание. В отличие от буржуазных ученых С. В. Юшков связывал рассмотрение этих вопросов с развитием феодализма и созданием норм единого русского права. Такая трактовка Судебника 1497 года была нацелена против имевшегося в буржуазной науке мнения о том, что вплоть до XVII в. происходило узаконение обычая как якобы единственно “творческой” силы, исключавшей классовый характер права. С точки зрения С. В. Юшкова, централизация территориальная предопределила централизацию законодательную. Однако господствовавшая в 20-е годы концепция “торгового капитализма” при определении общественно-политического строя России периода XIV — XVI вв. оказала влияние и на труды, посвященные проблемам юридического оформления процесса ликвидации феодальной раздробленности и образования единого Российского государства. Судебник 1497 года трактуется С. В. Юшковым как памятник права, регламентировавший определенные социальные сдвиги на пути замены феодальных общественных отношений отношениями “торгового капитализма”⁴³.

Судебнику Ивана III посвящается в работе Л. В. Черепнина о русских феодальных архивах XIV — XV вв. большая глава, являющаяся фактически специальным монографическим исследованием этого документа⁴⁴. Солидаризируясь в основном с О. Юшковым по вопросам об источниках Судебника, а также оценке ряда его статей и значения для процесса централизации русского государства, Л. В. Черепнин предложил иное решение проблемы авторства Судебника 1497 года. Он пришел к выводу, что составителем Судебника не был и не мог быть сын боярский Владимир Гусев (этот вывод Л. В. Черепнина был подтвержден позднее А. Н. Насоновым), и предположил, Что активное участие в создании Судебника принимали бояре — князья И. Ю. и В. И. Патрикеевы, С. И. Ряполовский, а также великокняжеские дьяки В. Долматов, Ф. Курицын и др.⁴⁵.

Сформулированная  Л. В. Черепниным общая характеристика Судебника 1497 года как памятника, отражающего  внутриклассовую борьбу феодалов, но в то же время проводившего линию  защиты интересов всего класса феодалов, заинтересованных в удержании в узде эксплуатируемого большинства непосредственных производителей, точно отражает классовый смысл Судебника.

Первой исследовательской  работой о Судебнике 1550 года явилась  статья И. И. Смирнова⁴⁶. Переработанная и дополненная, она вошла в качестве главы специального исследования, посвященного политической истории Русского государства XVI в.⁴⁷. В главе подробно анализируется происхождение Судебника, его источники. На основе анализа грамот за период с 1497 по 1550 гг., содержащих ссылки на Судебник, И. И. Смирнов приходит к выводу, что все они имеют в виду лишь Судебник Ивана III, и выдвинутая К. Ф. Калайдовичем гипотеза о существовании Судебника Василия III не имеет под собой никаких оснований. Этот вывод, подчеркивает И. И. Смирнов, чрезвычайно важен для анализа Судебника 1550 года, выяснения характера его связи с Судебником 1497 года и определения направления, в котором шла переработка последнего. Одним из важнейших источников Судебника 1550 года явилось законодательство, охватывающее период времени между первым и вторым Судебниками. Кодификационная работа по созданию Судебника 1550 года означала отбор из предшествующего законодательства тех законов, которые соответствовали политике правительства Ивана IV. Тщательный источниковедческий анализ позволил автору сделать широкие исторические обобщения, рассмотреть эволюцию правовых норм в связи с историей общественных отношений.

Сравнивая статьи Судебников, посвященные крестьянскому  “отказу”, И. И. Смирнов приходит к  выводу, что Судебник 1550 года занимает в этом вопросе консервативную позицию. Он, в отличие от Судебника 1497 года, юридически оформившего новый этап в истории крепостного права, ограничивается подтверждением старой нормы. С точки зрения И. И. Смирнова, Судебник 1550 года издан в интересах дворянства. Такая оценка данного акта вызвала сомнения у ряда историков, считавших, что обострение в России в XVI в. классовой борьбы заставило представителей феодальной реакции искать в дворянстве опору и поддержку для совместных выступлений против крестьянства и посадских людей. Это обусловило наличие определенного компромисса между двумя группами господствующего класса, что было закреплено Судебником 1550 года и Стоглавом. Именно эту точку зрения проводит Б. А. Романов в статье “Судебник Ивана Грозного (по поводу исследования И. И. Смирнова)”⁴⁸. Отмечая большую научную ценность исследования И. И. Смирновым Судебника 1550 года как первого опыта изучения памятника во всей его целостности и с подлинно марксистских позиций, Б. А. Романов, солидаризуясь с выводом И. И. Смирнова относительно Судебника Василия III, более детально останавливается на порядке составления и принятия Судебника 1550 года. Аналогично И. И. Смирнову Б. А. Романов рассматривает также вопросы управления и вопросы гражданского права.

Помимо работ, посвященных специально Судебникам, характеристика их как памятников права дается в связи с освещением вопросов социально-экономического и политического развития.

Прослеживая изменения  экономической жизни, классовой  борьбы, общественно-политической мысли России на рубеже XV — XVI столетий, А. А. Зимин уделяет специальное внимание “общерусскому судебнику” 1497 года. Он подвергает сомнению мнение Л. В. Черепнина о наличии не дошедших до нас особого Судебника, составленного в первой половине XV в. при Софье Витовтовне, и особого “сборника” законов по земельным делам (около 1491 года).

Источниками последнего раздела Судебника 1497 года, считает  Зимин, были нормы Русской Правды, Псковской Судной грамоты и текущего княжеского законодательства, особенно уставные (Двинская и Белозерская) грамоты наместничьего управления. То, что нормы судопроизводства создавались на основе юридической практики, а не общегосударственных уставов, якобы существовавших до издания Судебника, “помогает понять, насколько большую работу пришлось провести русским кодификаторам конца XV в.”. Сравнивая кодекс Древней Руси — Пространную Правду с Судебником 1497 года, основной проблемой которого “была организация судопроизводства на всей территории государства... и регламентация судебных пошлин представителем, осуществлявшим суд в центре и на местах”⁴⁹, А. А. Зимин вместе с тем признает, что Судебник 1497 года, будучи общегосударственным кодексом, являетсязаметной вехой в истории русского законодательства⁵⁰.

Исследуя реформы  Ивана Грозного середины XVI в., А. А. Зимин считал, что “бесспорно самым крупным начинанием правительства... было составление в июне 1550 г. нового законодательного кодекса, который заменил устаревший Судебник 1497 г. Из 99 статей нового Судебника 37 были совершенно новыми, а в остальных текст предшествующего кодекса подвергся кардинальной переработке”⁵¹. А. А. Зимин исследовал важнейшие вопросы социального законодательства — землевладение и положение зависимого населения (крестьян и холопов), а также проблему центрального и местного управления. Отметив, что нововведения Судебника 1550 года касаются главным образом наместничьего управления, А. А. Зимин критиковал высказанное И. И. Смирновым положение о возросшем значении приказов и дьяков. А. А. Зимин полагал, что Судебник Ивана IV не содержит никаких данных, чтобы говорить об оформлении приказной системы к 1550 году. Общее направление Судебника 1550 года А. А. Зимин, в отличие от И. И. Смирнова, рассматривает подобно Б. А. Романову как компромисс между боярством и дворянством. “Реформы середины XVI в., — отмечал А. А. Зимин, — не подрывали важнейших социально-экономических основ могущества боярской аристократии, в первую очередь ее землевладения. Родовитые боярские фамилии по-прежнему занимали видное место при дворе, в Боярской Думе и в централизованном аппарате власти. Правительство А. Адашева, сложившееся в обстановке повсеместных народных движений, стремилось консолидировать силы всего класса феодалов, а потому и не могло пойти на завершение борьбы с боярским сепаратизмом”⁵².

Значение и  сущность Судебника 1550 года в свете  реализации реформы в области  управления и суда раскрывается в  работе Н. Е. Носова⁵³. Полемизируя с И. И. Смирновым, трактующим нормы Судебника 1550 года как антибоярские, Н. Е. Носов усиливает тезис Б. А. Романова о неразрешенности в тот период внутриклассовых антагонизмов и рассматривает Судебник 1550 года “в связи с намеченным им новым политическим курсом на компромисс трех, казалось бы, не столь уж лояльных друг другу общественных сил — боярства, дворянства и посадских людей”. Исследуя и подробно комментируя статьи Судебника, посвященные местному управлению и суду, Н. Е. Носов приходит к выводу, что “лейтмотивом всей переработки норм Судебника 1497 г. о наместничьем суде, осуществленной в Судебнике 1550 г., был вопрос о роли и месте в этом суде земского представительства в лице старост и лучших людей, иначе говоря вопрос о взаимных обязанностях, правах и ответственности наместников, земских представителей и населения как друг перед другом, так и перед правительством”. И все это было подчинено главной цели — “путем взаимных уступок и бережения во всем “правительственного интереса”... урегулировать отношения между кормленщиками и широкими слоями местного населения — посадскими людьми и волостными крестьянами”. Таким образом, отмечает Н. Е. Носов, созыв собора “примирения” 1549 года, основные решения которого нашли законодательное закрепление в Судебнике 1550 года, предопределил “начало земской реформы, а следовательно, и превращение самого Русского государства в сословно-представительную феодальную монархию”⁵⁴.

Б. Д. Греков, связывая появление Судебника 1497 года с усилением  власти московского государя и его  стремлением к ликвидации сепаратистских тенденций удельных князей, обращает особое внимание на статьи, отражающие правовое положение крестьян и холопов. Появление ст. 57 Судебника 1497 года и развивающей ее ст. 88 Судебника 1550 года о крестьянском отказе, так же как изменение по сравнению с Русской Правдой правового положения полных идокладных холопов, Б. Д. Греков объясняет тем, что хозяйство на Руси с конца XV в. превращается из замкнутого, оброчного, обслуживаемого главным образом трудом челяди, в большую организацию, где основным производителем стала крестьянская масса⁵⁵. В соответствии с этим Судебники ограничивают источники полного холопства за счет развития кабального, т. е. долгового, и определяют положение всех категорий крестьян в отношении права их выхода. Последний ограничивается установлением единого срока выхода и выплатойпожилого.

Выяснение вопроса о пожилом дано в статье А. Л. Шапиро⁵⁶. Пожилое, по его мнению, “являлось как раз такой повинностью, какая соответствовала формам земельной собственности и внеэкономического принуждения, господствовавшим в России XV — XVI вв. Землевладелец не являлся тогда собственником крестьян, но был собственником всех земель, находившихся в их пользовании... Для феодального хозяйства и права характерна поэтому ответственность крестьянина перед господином за состояние своего крестьянского хозяйства. Тут-то и возникали специфически феодальные, юридические основания для взимания пожилого при запустении двора”⁵⁷.

Характеристика  законодательства XV — XVI вв. о холопах  и крестьянах и, в частности. Судебников 1497 и 1550 гг. имеется в работах Е. И.Колычевой, В. М. Панеяха, Ю. Г. Алексеева.

В работе Е. И. Колычевой  прослеживается эволюция полного, старинного идокладного холопства в связи со становлением крепостничества⁵⁸. Подробно останавливаясь на порядке оформления наследственного холопства, отличииполных и докладных грамот, отпуске холопов на волю, изменении института наследственного холопства и его правового положения по пути слияния с крестьянством, Е. И. Колычева дает подробные комментарии соответствующих статей Судебников. В отличие от установившейся по этому вопросу точки зрения о сравнительно быстром изживании на Руси холопского труда как невыгодного, Е. И. Колычева, прослеживая факты использования в земледелии холопов, слиянии их с крестьянством, приходит к выводу о заинтересованности землевладельцев, особенно мелких, в труде холопов. В силу этого, по ее мнению, правительство вплоть до второй половины XVI в. стремилось ограничить отпуск холопов на волю. Эволюция институтов холопства затрагивала в первую очередь изживание полного, т. е. документально оформленного, холопства. Это и нашло, по мнению Е. И. Колычевой, отражение в статьях о холопстве в обоих Судебниках.