Столыпинские реформы

 Таковы  мотивы,  по которым большинство ОК считало необходимым сделать "все возможное, чтобы закон послужил к скорейшему  уничтожению  общины и проведению начал личного землевладения".

 Многим  в  ОК ограничения думского проекта казались недостаточными: они опасались распродажи крестьянами своих земель и перехода последних в руки представителей других сословий.  Отчасти тут сказался традиционный дворянский взгляд на крестьян. "Следует,  - полагал Стишинский,  - оберегать крестьян так же, как детей, от всего опасного". Кого-то пугали прецеденты: так, в  Галиции  в  условиях полной свободы отчуждения крестьянских участков за короткий срок, с 1870 по 1880 г., 400 тыс. крестьянских  участков были проданы лицам других сословий.  Но главное,  что стояло за этой заботой о крестьянах, было стремление "обезвредить" указ 9 ноября.  "Все поправки, - справедливо заметил Н.П.Балашев, - в корне изменяют закон 9 ноября, клонятся к уменьшению личных прав, дарованных законом".

Большинство ОК согласилось с думской редакцией ст.  35  и отклонило  все поправки к ней, исходя при этом из того,  что, во-первых,  крестьяне "крепко сидят на земле"; во-вторых, предоставление обществу права преимущественной покупки противоречит основной цели закона и неизбежно стеснит  домохозяина  при продаже;  в-третьих,  Крестьянский банк,  куда возможен залог, находится под контролем правительства.

С Думой  ОК разошлись лишь в вопросах о доплате за излишки укрепляемой земли,  о правах на недра укрепляемых участков и о том,  кто в спорных случаях определяет домохозяина.  По другим статьям большинство ОК, отклонив поправки противников законопроекта, согласилось с Думой.

 Два  докладчика (М.В.Красовский - по всему законопроекту, Стишинский - по отделам, не вызвавшим разногласия) должны были доложить общему собранию Госсовета  итоги  работы  ОК:  особое мнение Ушакова,  отвергавшего и самую необходимость,  и полезность дальнейшего действия указа 9 ноября;  особое мнение трех левых  членов  ОК,  предлагавших  отклонить думское дополнение (статьи 1-8 законопроекта) и рассчитывавших "улучшить  поправками" ту часть законопроекта,  что воспроизводила указ 9 ноября;  мнение меньшинства ОК (8 правых и Гевлич  высказались за исключение статей 1-8 и они же,  без Наумова, полагали необходимым существенно ограничить право отчуждения) и мнение  большинства ОК, одобрившего законопроект Думы "в главных его очертаниях".

 Общее  собрание  рассматривало  законопроект с 15 марта по 30 апреля 1910 г.  К этому времени в Госсовете сложилось  примерное  равенство сил сторонников его и противников.  Обусловленная этим напряженность обсуждения усиливалась, по-видимому, ещё и правой интригой против Столыпина.

Два дня  заняла общая дискуссия,  в итоге  которой  решено было  перейти  к  рассмотрению статей.  В ходе её обнаружилось противостояние по линии правительство - правая группа и блокирование  левой  группы с правыми.  В первый же день обсуждения сразу же после докладов ОК выступил глава правительства. Заметив,  что  предыдущие  ораторы освободили  его от обязанности разъяснять существо и значение указа 9 ноября,  а в  Думе,  ОК Госсовета,  учёных  обществах  и прессе по поводу его "сказано уже всё",  Столыпин сосредоточился на  принципиальной  стороне вопроса.  Он  обратил внимание общего собрания прежде всего на обстоятельство,  недостаточно, по его мнению, "учитываемое, а, может быть, и нарочито замалчиваемое: горячий отклик населения на закон 9 ноября, эта пробудившаяся энергия, сила, порыв, это то бурное чувство, с которым почти одна шестая часть...домохозяев общинников перешла уже к личному землевладению".

 Обратившись  далее  ко  времени  и обстоятельствам издания указа, Столыпин подчеркнул глубокую его обусловленность нуждами социально-экономического развития общества.  "Ведь это было довольно смутное время - напомнил он, - свобода насилия, когда насилие  это  иные  считали  возможным уничтожить насилием же, принудительным отчуждением владельческих земель".  Изданный  в этих условиях, указ был, с точки зрения дворянской правой, актом "политичиской растерянности слабого правительства, которое зря сразу разбросало весь свой балласт: земли удельные, общинный строй - всё в жертву гидре революции".

С точки  зрения Столыпина, всё обстояло иначе: указ явился результатом "продуманного,  принципиального" отношения к тому, что происходило в то время в России; это было лечение, в основе которого - точный диагноз:  "социальная смута вскормила и вспоила нашу революцию";  лечение "коренной болезни",  которую одними только политическими мероприятиями не вылечишь,  - бедности  и  невежества крестьянства,  его земельного настроения; указом  закладывался  "фундамент,  основание  нового  социально-экономического крестьянского строя".

В думском  дополнении к указу Столыпин не  увидел  ничего, кроме желания ускорить переход к личной собственности,  и возразил лишь против признания  участко-наследственными тех обществ, в которых не было общих переделов за последние 24 года, полагая, что из-за технической сложности операции "дело не ускорилось бы, а, напротив, затормозилось бы".

Правые  приняли условия спора и  изложили  свое  понимание принципиальной стороны проблемы.  Олсуфьев,  попытавшись связать "общей мыслью" поправки меньшинства ОК, выразил неприятие новой аграрной политики в целом. Прежде всего, его приводили в "смущение" непоследовательность и противоречивость  правительства  в  аграрном  вопросе:  "Теперь  нам  говорят,  что через семь-восемь трехлетий общины не будет, а тогда (в манифесте 26 февраля 1903 г.) говорили о ее незыблимости"-"так где же правда"?

Под сомнение было поставлено и утверждение Столыпина, что указ подтверждается жизнью:  выходцы из общины  и  закрепление обусловлены вовсе не осознанным интересом, тут "влияет известная смута, господствующая у крестьян в настоящее время, и разные агитации, прямо иной раз предосудительные". В деревне, утверждал он, "по отношению к этому закону, энтузиазма ни у кого нет,  а есть какое-то недоумение,  что что-то творится", а характер собственности на закрепляемую землю "просто идет в разрез с общим крестьянским правосознанием".  На местах,  обобщал Олсуфьев,  идет "не созидательный процесс хуторского хозяйства и личной собственности, а происходит успешный процесс разрушения общины".  Поэтому "решать так быстро во имя  только  общей доктрины,  подвести  крестьян  под общее состояние всех других людей в России, во имя общей уравнительной и какой-то, по-моему, псевдоосвободительной доктрины, никоим образом нельзя".

"Коррективы" правых выглядели так:  думское дополнение  к указу исключить, а оставленную часть исправить в духе манифеста 26 февраля 1903 г., т.е. обеспечить выход из общины отдельным домохозяевам, "но при непременном условии сохранения самой общины".

Позицию левой  группы  в общем собрании изложил Мануйлов. Позитивная часть выступлений левых членов Госсовета,  как и  в ОК,  была  лаконичной  и неконкретной - они явно предпочитали критику. Обвиняя правительство в "разрухе общины", Ковалевский приводил пугающие цифры:  48%  надельной земли "с сегодняшнего на завтрашний день" могут оказаться  в  частной  собственности домохозяев. "Господа! - восклицал он.- Большей земельной революции мир еще не знал". И тут же утверждал, что "закон даже не создает того, что называют личной, свободной, никем не стесняемой, а потому привлекающей, собственностью", чем вызвал язвительные реплики Красовского: "Где же грандиозность перемены? ...  где беспримерная революция в аграрных отношениях, о которой профессор М.М.Ковалевский говорил в первой части своей речи?"

Чуть  позже, в заседании 19 марта, Ковалевский так сформулировал программу группы: она "сводится к тому, чтобы провести в жизнь то правило,  которое англичане выражают словами "прочь руки".  Предоставьте самим заинтересованным, сообразно обстоятельствам ...  решать - выйти ли им в составе мира". Такая позиция левой группы заслужила высокую оценку правых.

Аргументация  сторонников  указа  в ходе дискуссии в общем собрании была существенно усилена.  Член  "центра"  Калачев  в подтверждение  жизненности  указа привел справку:  в губерниях северного промышленного района "большинство земств уже ассигновали  средства  на содействие правильной постановке отрубных крестьянских хозяйств,  тем самым признав целесообразность закона".

 Острая  дискуссия в  общем  собрании  развернулась  вокруг думского дополнения к указу 9 ноября и прежде всего ст.1 законопроекта. Противники, как и в ОК, находили думское дополнение "бесполезным" в смысле практических результатов и "вредным", с точки зрения  "правильно  понимаемых  целей  землеустройства".

Юридическая конструкция его представлялась им несостоятельной. Признавая бедственное положение крестьянства,  они не  считали общину его причиной, и вообще полагали, что "центр тяжести аграрной политики лежит не в вопросе о формах землевладения, а в вопросе о способах содействия агрикультурному процессу".  Правительству советовали не спешить, ибо и так - де процесс выдела  в  хутора  и отруба сильно отстает от процесса укрепления. Было и более откровенное заявление о  желании  "сохранить  то, что вы намереваетесь упразднить". При этом пугали пролетаризацией и неизбежной в связи с ней  классовой борьбой,  "которая может  повести,  в  конечном  исходе,  г диктатуре большинства крестьянских рабочих".

Сторонники  сделали  акцент на несомненной,  на их взгляд, выгоды от указа для массы сельского населения. Этой мерой, говорил  Красовский,  внедряется в огромную массу крестьянства "спасительное понятие о собственности".  Спасительное в психологическом  отношении:  крестьянин,  становясь  собственником, приобретает "твердое сознание незыблимости права на свою  землю",  сознание своей прочности на земле, сознание своего дела, у него формируется "уважение к чужой собственности"- этим закладывается  возможность перехода крестьянства "из прежнего архаического порядка  коллективизма  и  бесправия"  к  свободной гражданской жизни.  Спасительное - в экономическом:  у крестьянина устанавливается "любовная  связь"  с землей,  последняя становится  благом,  достоянием,  которым следует дорожить для себя и потомков,  а сам крестьянин - хозяином,  а не временным пользователем - хищником; будет сокращаться чересполосица, так как у подворников сильнее стремление к разверстанию и они лучше и быстрее с этим справляются; личный интерес станет "движущей силой" народного прогресса.

Таким образом, по мнению сторонников думского дополнения, ускоренное и насильственное уничтожение общины было  необходимо,  учитывая  современное  положение России,  и еще более – с учетом нужд ее будущего развития:  "Россия вовлечена в мировой товарооборот  и  лишь  при  подъеме платежных сил крестьянской массы можно будет достигнуть широкого удовлетворения тех культурных  потребностей,  которые с настоятельной нуждой требуют скорого разрешения".

Дискуссия длилась четыре дня,  но исход ее оставался неясен.  Определенно повлияло на решение общего собрания настроение в Думе.  22 марта 103 голосами против 75 оно исключило из состава ст.1 упоминание о тех обществах, в которых не было переделов  в течении 24 лет.  Та же часть ст.1,  где речь шла об обществах,  в которых не было общих переделов со времени наделения их землей, была принята 90 голосами против 88.

После принятия указа 9 ноября Думой он с внесенными поправками поступил на обсуждение Государственного совета и также был принят, после  чего по дате его утверждения царем  стал именоваться законом 14 июня 1910 г. По своему экономическому содержанию это был, безусловно, либеральный  буржуазный закон, способствующий развитию капитализма в деревне и, следовательно, прогрессивный. Но он обеспечивал прогресс по худшему, прусскому образцу, тогда как революционный путь открывал «зеленую улицу» «американскому», фермерскому пути, максимально эффективному и быстрому, в рамках буржуазного общества.

Суть  закона раскрывалась в его 1 статье, устанавливавшей, что каждый домохозяин, владевший надельной землей на общинном праве, мог потребовать «укрепления» причитавшейся ему земли в  личную собственность. Более того, закон  разрешал ему оставить за собой и  излишки, превышавшие норму, если он за них заплатит /86/ общине, но не по существовавшим на данный день ценам, а по выкупной цене 1861 г., когда эти  цены была значительно ниже. В общинах, где не было переделов земли более 24 лет, за излишки платить не надо было вообще. На выход из общины требовалось  согласие сельского схода, но, если оно не давалось в течение 30 дней, выдел осуществлялся распоряжением  земского начальника. По требованию выделявшихся община была обязана выделить им взамен чересполосных земель отдельный  компактный участок — отруб. Предусматривалось  также отселение на хутора. Общины, где не было переделов с момента  наделения землей, объявлялись перешедшими к подворному владению.

Существенным  дополнением к закону 14 июня 1910 г., усиливавшим его насильственный характер, был принятый обеими палатами закон о землеустройстве, называвшийся законом 29 мая 1911 г. В соответствии с  ним для проведения землеустройства  не требовалось предварительною  укрепления земли за дворохозяевами. Селения, где были проведены землеустроительные работы, автоматически объявлялись перешедшими к наследственно-подворному владению. Землеустроительные комиссии были наделены широкими правами, которые они пускали в ход, чтобы насадить как можно больше хуторов и отрубов.

Важными инструментами разрушения общины и  насаждения мелкой личной собственности  были Крестьянский банк и переселение. Еще в августе 1906 г. банку для  продажи крестьянам были переданы удельные земли и часть казенных земель. Но свой главный земельный фонд банк создавал за счет скупки помещичьих земель, которые он потом дробил и пускал в продажу как отдельным крестьянам, так и разным земельным объединениям. В короткое время Крестьянский банк стал крупнейшим земельным собственником. Помещики охотно продавали ему свои имения, поскольку в задачу банка входило также поддержание высоких цен на дворянские земли. Условия продажи были достаточно жесткими — за просрочку платежей земля у покупщика отбиралась и возвращалась банку для новой продажи.