Становление государственности сша

 «Страшно  было глядеть на это зрелище,  видеть, как они жарятся в огне, а потоки крови гасят пламя;  смрад и вонь поднялись неописуемые. Но победа показалась сладостным плодом этих жертвоприношений, и наши люди воздали за нее благодарение богу».

Другой пример — причем не менее типичный —  заимствован из истории голландского губернатора Нового Амстердама (как тогда назывался Нью-Йорк) Кифта, замыслившего в 1643 году осуществить операцию по выкорчевыванию индейцев в окрестностях Манхеттена. Однажды ночью он направил солдат совершить внезапное нападение на раританскую деревню. Вместе с губернатором этой ночью находился Давид де Фрис, один из главарей голландских колонистов. Ему и принадлежит следующее описание:

«Я услышал  душераздирающие вопли. Подбегаю к  валу форта... Ничего не видно, только полыхает пламя да слышны крики индейцев, убиваемых во сне... Когда настал день, солдаты возвратились в форт. Они перерезали восемьдесят индейцев и пребывали в убеждении, что совершили деяние, достойное римской доблести... Младенцев отрывали от материнской груди, разрубали на куски на глазах у родителей и бросали разрубленные тела в огонь и воду. Других сосунков привязывали к дощечкам, а потом кромсали, разрубали, прокалывали и прирезывали с таким остервенением, что даже каменное сердце было бы тронуто этим зрелищем. Некоторых швыряли в воду, а когда отцы и матери пытались спасти их, солдаты не давали им выбраться на берег, так что и родители и дети утонули».

Но не было и нет ничего такого, чему не нашлось бы оправдания; для этих зверств современники тоже нашли весьма убедительные объяснения. Так, Роберт Грей, автор одного из наиболее ранних образцов «ратоборствующей» литературы — «Удачи в Виргинии!» (1609 год),— заявил:

 «Земля... это  поместье, дарованное богом человеку. Но большая часть ее заселена и беззаконно узурпирована дикими животными и неразумными существами, или грубыми дикарями, которые по причине своего безбожного невежества и богохульственного идолопоклонства хуже самых диких и свирепых животных».

Более смертоносными, однако, чем даже пули и огонь европейцев, оказались для индейцев болезни, которые занесли пришельцы и против которых индейцы не выработали никакого иммунитета. Так, например, за два года до прибытия «пилигримов» в Плимут подавляющее большинство индейцев, населявших нынешнюю Новую Англию, вымерли от чумы, которой они, по-видимому, заразились от рыбаков, промышлявших у побережья в районе Мэна. Маисовые поля почти целиком уничтоженного племени - таковы были те земли, которые «пилигримы» присвоили по своем прибытии.

Таким образом, белые  колонизаторы принесли индейцам смерть и разрушение, а с их стороны встретили стойкое и героическое сопротивление, составляющее одну из великих саг человеческой истории. Это, однако, трагическая сага, так как индейцы, враждовавшие между собой, уступавшие, как правило, по численности противнику, на стороне которого к тому же имелось громадное превосходство в вооружении, наконец, необычайно подверженные новым болезням, занесенным захватчиками из Европы, в конечном счете потерпели поражение. Не лишне отметить, что там, где возобладали известная порядочность и честность — как в случаях с Уильямом Пенном и Роджером Уильямсом, — индейцы поддерживали с белыми братские отношения. От индейцев же колонизаторские державы получили не только их земли и богатства, но также мастерство и технику, без которых все колонизационное предприятие должно было бы кончиться провалом. В известной мере эти приобретения явились результатом самого конфликта — ив первую очередь здесь следует отметить новый способ ведения войны, которому в дни Американской революции суждено было сыграть решающую роль в завоевании независимости. Однако большей частью вклад индейцев был внесен в порядке добровольных актов помощи. Так, именно индейцы научили пришельцев, как расчищать первобытные леса и делать землю пригодной для обработки. Они же научили белых, как сеять маис и табак, горох и бобы, тыкву и кабачки, дыню и огурцы; как приготовлять кленовый сахар; как использовать рыбьи головы в качестве удобрения; как охотиться на диких животных, ставить на них капканы и выделывать их шкуры; как делать челны из березовой коры (без которых колонистам никогда не удалось бы проникнуть в дикие чащи); как печь съедобные моллюски на взморье.. Тропинкам индейцев предстояло стать трактами колонистов (точно так же, как многим из этих трактов предстояло стать дорогами автомобильной эры). Одним словом, индейцы научили европейцев, как жить в Новом свете, а те отплатили им тем, что отобрал у них этот Свет. [1,12]

 Рассмотрев основные места отбытия, будет весьма уместным изучить колониальные взаимоотношения. Подобные взаимоотношения на тот период были представлены в двух видах- отношения между Англией и бесконечно угнетенными колонистами с одной стороны, и великодержавное соперничество( прежде всего между Англией, Францией, Испанией и Голландией) с другой. Основными историческими процессами указанного периода являются создание колониями своего собственного социально-экономического порядка с сопутствующими этому проблемами подъема сельского хозяйства, торговли и промышленности, а также возникновение и рост классов — собственнических и неимущих,— вступивших между собой в соперничество и конфликт. Одним из проявлений этих процессов, имевшим, правда, свои характерные особенности и значение, явился институт рабовладения, который оказал глубокое воздействие на законодательство, идеологию и нравы и вместе с тем обладал своим собственным содержанием в плане неповторимого опыта и деятельности негров-рабов.

Кроме того, одним  из следствий специфической истории колониальных народов в течение рассматриваемых 150 лет является развитие новой нации — американской нации, борьба которой за свои права стала в дальнейшем одной из важнейших сторон Американской революции.

 Первые колонисты Северной Америки не отличались ни едиными религиозными убеждениями, ни равным социальным статусом. Например, незадолго до 1775 г. не менее трети населения Пенсильвании уже составляли немцы (лютеране), меннониты и представители других религиозных верований и сект. В Мериленде обосновались английские католики, в Южной Каролине осели французские гугеноты. Шведы заселили Делавэр, польские, немецкие и итальянские ремесленники предпочли Вирджинию. Из их числа фермерами вербовались наёмные рабочие. Колонисты часто оказывались беззащитными перед индейскими набегами, один из которых послужил в 1676 г. толчком к восстанию в Виргинии, известному как восстание Бэкона. Восстание завершилось безрезультатно после неожиданной смерти Бэкона от малярии и казни 14 наиболее активных его соратников.

 Начиная с середины XVII века Великобритания старалась установить полный контроль над экономическими операциями американских колоний, реализуя схему, при которой все промышленные товары (от металлических пуговиц до рыболовецких судов) импортировались в колонии из метрополии в обмен на сырье и сельскохозяйственные товары. При этой схеме английские предприниматели равно как и английское правительство, было крайне не заинтересовано в развитии промышленности в колониях, а также в торговле колоний с кем бы то ни было кроме метрополии. Таким образом, с точки зрения правителей Англии колонии были основаны и существовали ради того, чтобы обогащать самих этих правителей и умножать их могущество. Адам Смит, выдвигая на первый план экономические аспекты вопроса, писал в своем «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776), что Англия «основала великую империю единственно с целью создать общество потребителей». [1,14] Ее купцы приложили усилия к тому, заявлял он, чтобы на основе английских законов утвердить свою монополию на американскую торговлю, принуждая колонистов покупать у них и им же продавать; цены в обоих случаях устанавливали они сами— высокие в первом, низкие во втором. В то время как правители Англии видели в колониях лишь географические области, население которых они могут эксплуатировать, и базы, призванные содействовать их властолюбивым вожделениям, совершенно иного взгляда на колонии держались, вполне естественно, сами колонисты. Правда, часть их составляли приближенные, должностные лица и лизоблюды имперской власти, и их интересы, очевидно, совпадали. Однако подавляющее большинство колонистов — собственников и неимущих — рассматривали колонии как свою родину (даже если многие на протяжении десятилетий называли своей родиной Англию или иные страны Европы). Они рисковали жизнью, пересекая Атлантику, с думой об улучшении этой жизни; конечно, при этом речь не идет о тех, кто был перевезен насильно. Колонизаторы же поставили своей целью эксплуатацию колонистов; это означало прямой и коренной конфликт между противоположными интересами, разрешить который можно было, только покончив с заинтересованностью в эксплуатации.

Нельзя выразить дела более четко, чем это сделал один английский современник, маркиз Кармартен, обращаясь к палате лордов: «Так чего же ради, — вопрошал он, — им ^колонистам] было дозволено переселиться в сей край, если барыши от их труда не возвратятся к их здешним господам? Я полагаю, что политика колонизации не стоит и гроша, если ее выгоды не пойдут на пользу интересам Великобритании». [ 1,15]

 Основывая  колонии, английские правящие  круги сами сеяли семена восстания.  Восстание было органическим  следствием противоположности интересов  колонизаторов и колонистов. Его  семена нашли себе благодатную  почву в той пропасти, которая  разделяла колонистов и правителей; в процессе смешения народов, который спустя -несколько десятилетий привел к образованию новой нации; в особом опыте колонистов, который сплачивал их между собой и все более отдалял от родины; в самостоятельности экономики колоний, которая развивалась, несмотря на препятствия и ограничения; в общем чувстве недовольства, угнетенности и «оторванности». Все это вместе взятое делало колонистов новой нацией. Со временем сознание колонистов стало расширяться благодаря многим аспектам, о которых будет сказано позднее. В административном отношении бразды правления колониальными делами находились в Лондоне—в руках Торговой палаты . В законодательном отношении верховным органом был, понятно, парламент. Колонии в нем не были представлены, хотя уже в 1698 году одно должностное лицо доносило королю, что многие род-ай- лендцы открыто поговаривают, что «ни один закон Англии -не должен иметь силы и обязывать их без их собственного согласия, так как, заявляют они по глупости своей, в парламенте, заседающем в Англии, нет представителей, посланных ими самими». Английские административные оковы сильно давали себя знать даже в узко внутренних делах. Так, колониальным ассамблеям (хотя им и удалось добиться успехов в борьбе за расширение своих полномочий в местных делах,— борьбе, сравнимой с той, какую английский парламент вел против короля) никогда не разрешалось избирать собственных спикеров, попирать вето губернатора, устанавливать срок очередных выборов или создавать новые избирательные округа. Кроме того, законы, принятые колониальными ассамблеями, подлежали рассмотрению в последней инстанции Торговой палатой, а что это означало — можно судить по тому, что данный орган (или равнозначные ему под иными названиями) наложил вето на пятьсот с лишним законов, принятых колониями с 1675 по 1775 год. Наконец, во всех юридических делах, как уголовных, так и гражданских (включая в число последних и дела, связанные с земельной собственностью), судом последней инстанции являлся король. Один из видных политических деятелей США, Т. Джефферсон в своей автобиографии писал о политических антагонизмах между колониями и метрополией следующее :

 «В 1769 году я стал членом законодательного собрания по выбору того округа, где я проживаю, и оставался на этом посту до той самой поры, когда оно было закрыто Революцией. Я предпринял попытку добиться в указанном органе разрешения на освобождение рабов; мое предложение было отвергнуто. И если разобраться по существу, то, пока длилось королевское правление, ни одно либеральное мероприятие не могло рассчитывать на успех. Наши умы были ограничены узкими пределами вследствие привычного мнения, будто наш долг — подчиняться метрополии во всех вопросах управления, направлять все наши усилия на служение ее интересам и даже проявлять фанатическую нетерпимость ко всем религиям, кроме ее религии. И все же беда с нашими представителями заключалась в привычке и отчаянии, а вовсе не в отсутствии мысли

или убежденности. Опыт показал, что при первых же 'призывах к их вниманию они смогли мыслить  должным образом. Но был еще Королевский  совет, действовавший в качестве второй законодательной •палаты; а  его члены назначались по воле метрополии и проявляли смиреннейшую покорность этой воле. Той же властью назначался и губернатор, обладавший правом налагать вето на наши законы, и он проявлял к ней еще большую преданность. Наконец, королевское вето убивало последнюю надежду на перемену к лучшему».[1,27]

 Однако с  наибольшей силой вмешательство  метрополии давало себя знать в экономических вопросах. Вмешательство это было направлено на то, чтобы превратить колонии в поставщиков сырья в потребителей готовых изделий. С этим в отдельных случаях были соединены премии и иные награды; но в целом это означало серьезную препону на пути развития всесторонней американской экономики. В документах XVIII в., особенно начиная с 1750 г., можно найти много актов, запрещавших устройство мануфактур и прокатку железа в колониях. Торговля в пределах колоний также подвергалась всякого рода стеснениям. Фактически, однако, в течение длительного периода законы, ограничивавшие свободу торгово-промышленной деятельности в колониях, мало применялись или же не соблюдались вовсе. Но ко времени окончания Семилетней войны параллельно усилению реакции в самой Англии притеснение американских колоний усилилось. 
В 1761 г. английское правительство обязало американских судей издавать так называемые «приказы о содействии» с целью борьбы против контрабанды. Все население должно было, согласно этим приказам, помогать таможенным чиновникам при производстве обысков с целью обнаружения контрабандных товаров в любом складе, в любой лавке, в любом доме. Между тем значительная часть торговли шла контрабандным путем, в обход стеснений, установленных английским правительством, и занятие контрабандой вовсе не считалось предосудительным в глазах колонистов. Характерно, что первая подпись под текстом Декларации независимости принадлежала купцу-контрабандисту Джону Хэнкоку. [4,25]

 Эти экономические законы Англии приняли три главных формы: регулирования торговли, ограничения промышленности и помех в деле выпуска денег. В своей совокупности они преследовали цель держать американскую экономику в подчиненном и зависимом положении по отношению к экономике Великобритании. Законы, регулировавшие торговлю (главным из них был Навигационный акт 1660 года), предусматривали в общем и целом монополизацию Англией транспортировки, а также купли и продажи колониальных продуктов (а также английских товаров, предназначавшихся для колоний). Результатом этих актов о торговле явилось обложение колонистов обременительным косвенным налогом в силу неблагоприятного торгового баланса. За годы 1700—1773 превышение импорта из Англии над экспортом из колоний в Англию составило более 20 миллионов фунтов стерлингов — для того времени колоссальная сумма, явившаяся для английского правящего класса решающей подмогой в деле поддержания своей власти. Законы, касавшиеся промышленности (такие, например, как «шерстяной закон» 1699 года, «шляпный закон» 1732 года, «железный закон» 1750 года), в общем и целом запрещали колонистам развивать обрабатывающую промышленность (речь шла особенно о той ее стадии, которая связана с окончательной обработкой товаров). Законы, касавшиеся денежного обращения, в конце концов дошли до полного запрета выпуска денег колониями. Вызванная этим нехватка денег тормозила колониальное экономическое развитие, а дефляционная политика ставила английских кредиторов в более благоприятное положение по сравнению с американцами, постоянно залезавшими в долги.

 Одним из  наиболее остро воспринятых колонистами  нововведений со стороны метрополии  явился Акт о Гербовом сборе  1765 года. Гербовым сбором от нескольких пенсов до нескольких фунтов стерлингов облагался каждый коммерческий счет, каждая расписка, договор, каждый номер газеты, каждый университетский диплом, свидетельство об окончании школы, словом, почти каждый шаг колонистов в их хозяйственной и культурной деятельности. В ответ на введение гербового налога в колониях начались митинги, на которых произносились пламенные речи против английского произвола. Сборщиков гербового налога, обмазав дегтем, вываляли в перьях. В их дома врывались толпы простого люда. Домашние вещи сборщиков жгли на кострах вместе с гербовыми марками, а перед жилищами сборщиков налога толпа иной раз воздвигала виселицу, на которую с веселыми шутками вздергивали, правда, не самого сборщика, а его чучело. В 1765 г. в Нью-Йорке собрался конгресс из представителей колоний, который потребовал, чтобы колонисты облагались налогом только с их согласия или с согласия их представителей. Вопрос о налогах приобретал, таким образом, политическое значение — значение вопроса о власти в колониях. Конгресс объявил бойкот английских товаров. Американцы стали носить одежду из грубых самодельных тканей и пить чай, настоенный на малиновых листьях. Женщины отказывались от шелковых платьев и лент. 
Конгресс 1765 г., так называемый «конгресс по поводу акта о гербовом сборе», был новой попыткой объединения американских колоний после 1643 и 1754 гг. Одновременно с этим сперва в Нью-Йорке и в колониях Новой Англии, а затем и в других местах стали возникать радикальные общества, состоявшие из ремесленников и фермеров, под политическим руководством революционной буржуазии. Эти общества назывались «Сыновья свободы». «Сыновья свободы» Нью-Йорка и Коннектикута объединились между собой. К ним готовы были примкнуть подобные же организации Массачусетса и Нью-Гемпшира. Торговля с Лондоном была серьезно подорвана бойкотом английских товаров. Лондонские купцы подали в палату общин петицию, в которой жаловались на огромные убытки от уменьшения торговли. Купцы просили отменить акт о гербовом сборе, и парламент пошел на это. 
Отмена в 1766 г. закона о гербовом сборе отсрочила на некоторое время создание революционной ситуации в колониях и сняла вопрос о готовящемся уже объединении местных революционных организаций — «Сыновей свободы» в масштабе всех колоний. 
Отменяя закон о гербовом сборе, английское правительство, однако, специально оговорило свое право облагать колонистов налогами. Уже в июне 1767 г. парламент издал закон, получивший имя его автора «лорда-канцлера шахматной доски», т. е. министра финансов Тауншенда. Этим актом в американских колониях вводились косвенные налоги на промышленные изделия — на стекло, бумагу, а также на чай и другие предметы английского импорта. Закон Тауншенда тотчас же вызвал новый взрыв возмущения и противодействия. Если движение 1765—1766 гг. против закона о гербовом сборе было первой грозной вспышкой неповиновения колоний, то начиная с 1767 г. тянется цепь почти непрерывных разрозненных восстаний, слившихся потом в общее восстание колоний, в колониальную революцию.[ 4,26] 
В. Франклин, приглашенный еще перед отменой закона о гербовом сборе в английскую палату общин для консультации, дал такой ответ на вопрос о возможности принудить колонистов платить налог: «Если войска будут посланы для того, чтобы принудить исполнять закон силой, они не найдут там революции, но могут явиться ее причиной».