Процесс становления советской политической системы

Форсированная индустриализация погрузила страну в состояние всеобщей, как на войне, мобилизации и напряжения, потому что планы, как правило, были невыполнимы. Усиливая экономический хаос и общественный беспорядок, они вызывали все большую  необходимость государственного руководства  экономической сферой, которое заменяло собой законы рыночной экономики.

Административно-командная  система, ставшая главным средством  и результатом форсированных  преобразований 30-х годов, содержала  в себе глубокие противоречия, в  ней были заложены ограниченные возможности  экономического развития. Базируясь  на исполнении приказов центра, она  гасила и ограничивала инициативу и  самостоятельность производителей, не создавала условий их заинтересованности в росте производства.

Конец 20-х–30-е  годы стали временем, когда правящая партия вновь и вновь пыталась реализовать свои представления  о социалистическом обществе, полностью  отказаться от использования экономических  рычагов (в том числе денежного  обращения) при организации хозяйственной  жизни, опираясь на энтузиазм, порыв  и революционное нетерпение масс. Однако каждый раз это оказывалось  невозможным и приходилось отступать, смягчать жесткую экономическую  политику, искать возможности стабилизации ситуации в промышленности и сельском хозяйстве.  
 

Социальная  структура. Общественное сознание  

Утверждение политической системы, преобразования в области  экономики были связаны со сложными процессами, происходившими в социальной сфере. По окончании гражданской  войны российский социум являл собой  общество разорванных общественных пластов и связей. Кардинально  изменилась социальная структура. Огромными  были людские потери – начиная  с 1914 г. они составили около 20 млн  человек; более 2 млн человек эмигрировали из России. Происходила ликвидация остатков эксплуататорских классов  – дворянства, буржуазии, чиновничества, духовенства, офицерства, буржуазной интеллигенции. Сократилось городское население, численность промышленных рабочих  в ведущих индустриальных центрах  уменьшилась в 5–7 раз, начался процесс  деклассирования пролетариата –  рабочие возвращались в деревню  к крестьянскому труду. Белый  и красный террор, разруха, голод, эпидемии унесли тысячи жизней, породили детскую беспризорность (в 1922 г. насчитывалось  около 7 млн бездомных детей), привели  к резкому росту преступности. Общество в целом устало от войны, потрясений, нуждалось в передышке.

Переход к новой  экономической политике был с  одобрением воспринят в широких  слоях населения. Крестьянство получило возможность хозяйствовать на своей  земле. Восстановление промышленности и торговли создавало новые рабочие  места. Эту политику поддержала значительная часть интеллигенции, так как  рассчитывала, что в ее рамках будет  расти и усиливаться класс  новых собственников, который заставит власть отказаться от экстремизма в  экономике и политике и эволюционировать в направлении становления «нормальных» буржуазно-демократических порядков. Эти настроения нашли отражение в сборнике статей «Смена вех» (Прага, 1921), который дал название всему течению – «сменовеховство».

Однако в обществе имелись и социальные силы, не заинтересованные в НЭПе. Большевики, стремясь разрушить  старое общество и расчистить таким  образом место для строительства  нового, обращались к низшим, наиболее темным и необразованным слоям рабочего класса и крестьянства. Им казалось, что чем меньше приобщены эти  люди к старой, по определению буржуазной культуре, тем легче и быстрее  они воспримут новые социалистические идеалы. Еще в 1918 г. М. Горький писал, что большевики выдвигают «подстрекательские лозунги, пробуждая самые низменные и темные инстинкты толпы». Следствием этого стало то, что ценностные ориентации, настроения, жизненные устремления низших социальных слоев, деклассированных элементов стали играть существенную роль в обществе. Лозунг социальной справедливости воспринимался ими как призыв к перераспределению общественного богатства, трансформировался в их сознании в доступное и понятное – «грабь награбленное». Именно эти социальные слои негативно относились к НЭПу, который заставлял мириться с имущественными различиями. Горожане были недовольны сохраняющейся безработицей, ростом цен на продовольствие, отменой карточек. Значительная часть крестьянской бедноты стремилась улучшить свое положение на основе принципа: «Отнять и разделить». Многие не могли спокойно смотреть на жирующих в дорогих ресторанах частников-нэпманов: «За что боролись в гражданскую?!» Эти настроения были сильны также в среде партийных и советских работников. Переход к форсированию социалистического строительства в конце 20-х годов был близок психологии отсталых слоев рабочих и крестьян, склонных к штурмовым методам, стремящихся быстрее, несмотря ни на что, вырваться из трудностей.  

С конца 20-х и  в течение 30-х годов в социальной сфере набирает силу тенденция вытеснения тех социальных групп, которые не были связаны с государственной  или коллективной, кооперативной  собственностью. Жесткий налоговый  пресс и репрессивные меры привели  к исчезновению нэпмановской буржуазии (владельцев и арендаторов мелких и средних промышленных предприятий, частных торговцев). В результате политики сплошной коллективизации  и ликвидации кулачества в деревне  исчезли крестьяне-единоличники, сформировалось колхозное крестьянство. При этом жертвами репрессий стали по разным подсчетам от 5 до 7 млн крестьян и  членов их семей, около 5 млн человек  погибло от голода 1932-1933 гг. в зерновых районах страны, что явилось следствием применения чрезвычайных мер при  проведении хлебозаготовок.

В 1933 г. была введена  паспортная система, однако колхозникам  паспорта не выдавались и они оказались  фактически прикрепленными к колхозам, не имея права выехать из села без  разрешения.

Чрезвычайно важным процессом, отражавшим структурные  изменения советского общества в  этот период, стало резкое увеличение численности фабрично-заводских  рабочих, городского населения. Так, в  течение только первой пятилетки  численность рабочих увеличилась  с 2,7 до 12,4 млн человек. Всего с 1926 по 1939 г. городское население возросло на 30 млн человек. Эти изменения  в социальной сфере свидетельствовали  о переходе от традиционного к  индустриальному типу общества.

Сложным оставалось положение интеллигенции, политика правящей партии по отношению к ней  была противоречивой. С одной стороны, советская власть в условиях разворачивающейся  индустриализации нуждалась в специалистах и стремилась привлечь их на свою сторону, используя различные средства, а  с другой – испытывала к ним  глубокое недоверие. При этом техническая  интеллигенция, связанная с производством, была объявлена более классово близкой  пролетариату, чем гуманитарная. Такой  подход обусловил эмиграцию и  принудительную высылку из страны в 20-е годы большого числа представителей творческой интеллигенции.

В 30-е годы политика по отношению к старой интеллигенции  еще более ужесточилась. Состоялся  ряд публичных процессов над  ее представителями, которых обвиняли во вредительстве и помощи классовым  врагам. Эти процессы позволяли возложить  на интеллигенцию ответственность  за хозяйственные трудности, диспропорции и сбои в экономике, возникшие  в результате форсирования индустриализации (т.е. снять ответственность за перечисленное  с руководства страны и партии). Старых специалистов предстояло заменить новой интеллигенцией, которая формировалась  за счет выходцев из рабочих и крестьян.

Форсированная индустриализация, хаотический и  непланируемый рост городов привели  к перебоям в снабжении их продовольствием, обострению жилищной проблемы. Материальное положение рабочих и их семей  ухудшалось, произошло снижение реальной заработной платы. На многих стройках восторжествовал принцип: «сначала – завод, потом – город». Резко  обострился и без того огромный, как тогда говорили, «товарный  голод». Постоянные перебои в снабжении  городов заставляли вводить карточную  систему распределения товаров. Во второй половине 30-х годов положение  рабочих и крестьян начало улучшаться, однако фактический жизненный уровень  большинства городских слоев  был ниже уровня 1928 г. Но даже временная  стабилизация положения, некоторый  рост благосостояния способствовали росту  энтузиазма, что выразилось, в частности, в развитии стахановского движения.

Под влиянием коренных изменений, происходивших в различных  сферах общества, стал складываться новый  тип личности. В советской историографии  этот процесс рассматривался как  процесс улучшения природы человека, воспитания в нем новых качеств  – коллективизма, товарищества, самоотверженности, преданности социалистическим идеалам, умения подчинять личные интересы общественным. В литературе последних лет оценки изменились – советский человек  потерял привлекательные качества и приобрел отрицательные черты: он – раб, исполнитель, его идеал  – убогое равенство. Далеко не так однозначно оценивали изменения в русском национальном типе многие философы и историки русского зарубежья, западные исследователи.

Очевидно, что  тип личности советского человека формировался под влиянием различных факторов. Пережитые страной потрясения, ускоренная индустриализация и урбанизация (рост городов) привели к тому, что в  стране появились миллионы людей, оторванных от родной почвы, вынужденных расстаться с привычным сельским образом  жизни, освоить новый городской  быт. Люди, выбитые в силу разных причин из своих социальных ячеек, потерявшие связь с традиционной культурой  и привычным бытом, с трудом привыкали  к жизни в городе, укоренялись  на новом месте.

Стремительное увеличение числа людей, связанных  с современной техникой, индустриальным трудом, существенно изменило социокультурные  характеристики общества. Русский философ Н.  Бердяев называл технику и технизацию жизни силой, «имеющей почти космическое значение для судеб человечества». Он подчеркивал, что техногенная цивилизация превращает человека в образ и подобие машины, приводит к распадению человека на те или иные функции, нивелированию личностного, индивидуального начала в человеке, облегчая возможности манипулировать им. Причем эти процессы не зависят от общественного строя, являются закономерным следствием перехода к индустриальному и городскому обществу.

Одним из важнейших  факторов формирования особого типа личности советского человека являлась официальная идеология, утверждавшая в обществе новую систему ценностей, нравственно-этических установок. Она  претендовала на всеобщность, на воплощение истины и исторической справедливости, при этом провозглашаемые ею идеалы должны были приниматься на веру, а  их осуществление относилось в область  будущего. Кроме того, необходимое  для реализации социалистических идеалов  радикальное переустройство общества и человека предполагалось осуществить, используя насилие. В новой системе  ценностей человеческая индивидуальность ценилась низко, каждый должен был ощущать  себя прежде всего участником строительства  нового общества, готовым пожертвовать всем ради общего дела. Однако, признавая  значимость официальной идеологии  в жизни советского общества, нельзя не согласиться с теми исследователями (А. Гуревич, И. Кондаков), которые считают, что в обществе укореняются преимущественно  те стороны идеологии, которые находят  себе почву в культурных архетипах, в ментальности народа, перерабатываясь  в соответствии с ними.

В свое время  еще Н. Бердяев, Г. Федотов, Н. Лосский  писали о том, что разительное  отличие советского человека от русского – кажущееся. Так, по мнению Федотова, революция разрушила в русском  человеке лишь верхние исторические пласты, сформировавшиеся в XVIII-XIX вв., привела  к торжеству московского типа: «Вековая привычка к повиновению, слабое развитие личного сознания, потребности  к свободе, легкость жизни в коллективе, «в службе и тягле» – вот что  роднит советского человека со старой Москвой». Перенос столицы в Москву может в этом смысле рассматриваться  как акт символический. Поработала над русским человеком и советская  власть – благодаря ей он усвоил «поверхностное, суженное содержание современной цивилизации – военно-спортивный быт, марксизм, дарвинизм и технику».

Несмотря на все трудности, масштабность социально-экономических  преобразований 30-х годов рождала  в людях чувства оптимизма, сопричастности великой эпохе. В жизнь вступали поколения людей, выросших при советской  власти, искренне преданных ей и  готовых защищать ее с оружием  в руках. Они верили, что в нашей  стране создается самый прогрессивный  и справедливый общественный строй. В дневнике Жени Рудневой, московской школьницы, в годы войны – летчицы, можно прочесть следующие строки, написанные в 1937 г.: «Единственную отраду находишь в газетах, когда читаешь о нас, о СССР – моей чудной Родине. Сегодня ровно год с того дня, когда товарищ Сталин делал доклад о проекте Конституции, через 10 дней – День Конституции, через 17 дней – выборы в Верховный Совет СССР. У всех приподнятое настроение... Я живу полнокровной жизнью. И как мне не любить моей Родины, которая дает мне такую счастливую жизнь?!»  

Вместе с тем  следствием массовых репрессий, установления административно-командной системы  стали такие черты общественного  сознания и поведения, как отказ  от самостоятельности в принятии решений, слепое подчинение приказам, боязнь ответственности, складывание  психологии «человека-винтика» в государственном  механизме, падение творческой инициативы, страх и подозрительность.

Для советского общества характерны были готовность принять желаемое за действительное, отрицание критики и сомнений в превосходстве собственной  модели развития. Общественное сознание воспринимало и оценивало прошлое  и настоящее через призму жестких  дуальных категорий. Деление мира на «своих» и «чужих», на друзей и  врагов ориентировало, нацеливало общество на борьбу. «Мы» – первая и единственная страна социализма, «они» – враждебное капиталистическое окружение, столкновение этих двух миров неизбежно. Типичный образ СССР дан в одном из выступлений  Сталина тех лет: «Среди бушующих волн экономических потрясений и  военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утес, продолжая  свое дело социалистического строительства, борьбу за сохранение мира». Очень точно  эта специфика общественного  сознания отражена в поэтических  строках: