ПЕРМСКИЙ  ГОСУДАРСТВЕННЫЙ  ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

 
 

Исторический  факультет

Заочное отделение 
 
 

Курсовая  работа

По дисциплине «История»

Тема: Политическая нестабильность после смерти Василия III 

Студента 1 курса:

Бормотова

Анатолия

Леонидовича

                                                    Преподаватель: 

Ленц

Галина

Тимофеевна 
 
 
 

Пермь 2010

Содержание

 

Введение

 

     На  протяжении многих столетий Россия держалась на трех фундаментальных основах: общине (мире), самодержавии и православии. Безусловным лидером в этой триаде по отношению к российской истории XVI века следует считать самодержавие с его национальными особенностями и закономерностями складывания.

     В системе представлений о монархической власти в России существенным является вопрос о ее возникновении и условиях формирования, однако гораздо больше сомнений и споров у историков вызывает дополнительный элемент политической системы России XVI века - институт земского сословного представительства и других органов государственной власти русского централизованного государства.

     Предмет данного исследования – политическая нестабильность.

     Объект исследования – Россия после смерти Василия III.

     Целью настоящей работы является характеристика той формы правления, которая сложилась в России после смерти Василия III.

     Необходимым условием достижения поставленной цели является решение следующих задач:

• исследование трудов российских историков, в работах которых отражена проблема политической нестабильности после смерти Василия III;
• проанализировать политическую ситуацию, которая сложилась в годы правления Елены Глинской и боярского правления;
• изучить роль политической нестабильности в истории России XVI века.      

     Хронологические рамки: время после смерти Василия III до царствования Ивана IV.

     Территориальные рамки:  Московское княжество.

     Характеристика  источников. О времени регентства Елены Глинской и боярского правления рассказывают несколько летописей. Важнейшими из них являются Воскресенская, Вологодско-Пермская летописи и Царственный летописец. Все эти летописи были уже известны Карамзину и цитируются им по рукописям в «Истории государства Российского».

     Воскресенская летопись, как известно, кончает  свое изложение на 1541 годе. Ее повествование, относящееся к 8 годам царствования Ивана IV, отличается сухостью, официальным характером и определенным стремлением обелить боярское правление и очернить Елену Глинскую. Таковы известия о «поимании» дядей малолетнего великого князя, Юрия и Андрея Ивановичей. Они носят характер официальных справок, в конечном итоге возлагающих вину за гибель обоих удельных князей на правительницу Елену Глинскую. Великая княгиня велит боярам арестовать Юрия, «берегучи сына». Арестованный Юрий погибает в темнице. Великой княгине приписывается и гибель Андрея Ивановича. По летописи, великий князь и его мать велели арестовать Андрея и посадить его в темницу.

     Подробный рассказ о событиях обрывается в  Воскресенской летописи на 1537 годе, затем следуют три кратких известия 1538, 1539 и 1540 гг., известия же 1541 г., в сущности, представляют собой повесть «о приходе крымского царя Сафа Киреа на Русскую землю». Не касаясь вопроса о том, когда появилась Воскресенская летопись как особый летописный свод, отметим только, что время возникновения ее известий за 1533-1537 гг. нужно датировать примерно 40-ми годами XVI в.

     Значительно полнее запись о событиях 1533-1547 гг. в  Царственной книге и других летописцах, связанных с ней общностью  происхождения (например, в Львовской летописи). В этих летописях всячески подчеркивается боярское «самовольство», заметно желание перенести на бояр ответственность за политические расправы, совершенные при Елене Глинской. Таков «Летописец, начало царство царя и великого князя Ивана Васильевича» и ему подобные, которые, в противоположность Воскресенской летописи с ее боярскими тенденциями, отражают взгляды Ивана Грозного. Но и тут и там в летописных известиях виден скорее позднейший редактор, старавшийся осмыслить прошлое в определенных рамках, подсказанных ему политической обстановкой своего времени, чем очевидец и участник событий.

     Значительно ближе к событиям времени Елены  Глинской стоит Вологодско-Пермская летопись, щедро цитируемая Н. М. Карамзиным. Карамзин называет ее ветхим Синодальным летописцем № 365. Летопись заканчивается известиями 1533-1538 гг., заимствованными из двух различных летописцев. По своему характеру она является лучшим источником по истории правления Елены Глинской и носит черты довольно явной близости к великокняжескому двору.

     Для истории 1533-1547 гг. несомненное значение имеют и другие летописные своды, в частности новгородские и псковские.

     Историографический обзор. В исторической литературе «боярское правление» 1530-1540-х гг. обычно рассматривается как период произвола временных правителей, часто сменявших друг друга у власти, междоусобной борьбы боярских кланов, утраты внутриполитических ориентиров и ослабления внешнеполитических позиций страны. Однако оценка этой эпохе была дана постфактум, спустя десятилетия. В сочинениях конца 1540-х - начала 1550-х дана хотя и краткая, но весьма негативная характеристика этого периода. Боярам в вину ставилось властолюбие, насилие, междоусобные распри и взяточничество. Такой вывод можно делать не только по комментариям летописи, но и по упоминанию некоторых фактов: в официальной московской летописи не указано проведение губной реформы. Таким образом, вся внутриполитическая жизнь России в период после смерти Елены Глинской до царского венчания сведена к придворным интригам и боярским противоборствам.

     Когда началось научное изучение истории  России XVI века, в основе теорий лежали официальные летописные памятники  грозненского времени: Никоновская  и Львовская летописи. Поэтому  неудивительно, что оценки «боярского правления» конца XVIII - начала XIX в. мало отличались от летописных характеристик. М.М. Щербатов писал: «Пользуясь младенчеством великого князя, российские сановники старались каждый свое честолюбие удовольствовать». Аналогичной точки зрения придерживался Н.М. Карамзин, однако исключая из списка таких бояр Бельских. Но у такой позиции нашелся и противник - С.М. Соловьев. Он считал, что период «боярского правления» - столкновение двух противоположных начал - родового и государственного, т.к. после смерти Глинской у власти становятся люди, преданные удельной старине. В.О. Ключевский считал причинами боярских усобиц личные счеты, а не государственный порядок. Еще решительнее отсутствие каких-либо принципиальных оснований боярской вражды подчеркнул С.Ф. Платонов.

     Так в истории возникло 2 различных подхода к оценке «боярского правления»: большинство ученых рассматривали его как период произвола бояр, боровшихся за власть; иную точку зрения отстаивал Соловьев, увидевший в событиях этого периода глубинные исторические процессы.

     Продолжателем теории Соловьева стал И.И. Смирнов. Он возражал против точки зрения Платонова и подчеркивал принципиальное политическое значение борьбы при московском дворе. Смысл «боярского правления», по его мнению, заключался в попытке бояр задержать процесс строительства централизованного государства путем разрушения аппарата власти и управления... и возрождения нравов и обычаев времен феодальной раздробленности. Последний тезис вызвал критику многих историков, в т. ч. А.А. Зимина. Он считал, что годы «боярского правления» речь уже не могла идти о возвращении к феодальной раздробленности; соперничавшие группировки стремились не к разрушению центрального аппарата государства, а к овладению им в корыстных интересах. Кроме того, если Смирнов считал реакционными все боярские группировки, то его оппоненты безоговорочно зачисляли в лагерь реакции только князей Шуйских.

     Более подробно позиции отечественных  историков - как советского периода, так и современных - будут рассмотрены  непосредственно в тексте работы.

     Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.

 

Глава 1. Историография с 1917 – 1991 гг., с 1991 до настоящего времени

 

     В последнее десятилетие отечественная  историческая наука претерпела ряд  существенных изменений, которые позволяют говорить об усилении тенденций к глубинной трансформации российской историографии.

     В 1990-е годы историческое знание в  России утрачивает ряд присущих советской  традиции черт - значительной степени  идеологизации гуманитарного знания, примата материалистического миропонимания в историческом исследовании, господствующее положение формационного подхода и т. д. Данные изменения нередко трактуются как кризис советской историографии, познавательный потенциал которой и ее научный статус скептики склонны ставить под сомнение. Это в свою очередь ставит проблему изучения познавательных возможностей традиции, господствующей в отечественной исторической науке большей части XX в., - советской¹.

     Решение поставленной проблемы может быть достигнуто посредством изучения освещения в советской историографии исторической темы, которая также рассматривалась в предшествующей ей традиции - дореволюционной и последующей - современной. Среди подобных тем можно выделить проблему восприятия фигуры носителя верховной власти в средневековой Руси, изучением которой отмечены основные традиции отечественной исторической науки.

     Транслируемое В. Н. Татищевым, М. М. Щербатовым и особенно Н. М. Карамзиным представление о  монархическом государстве как  о «палладиуме» русской истории, уходящее своими истоками еще к эпистолярному наследию Грозного, в модернизированном виде прошло через всю российскую историографию XIX в. Особое звучание тезис о неизбежности развития России по пути укрепления монархической государственности получил в работах представителей историко-юридической школы, прежде всего ее старшего поколения - К.Д. Кавелина, С. М. Соловьева и Б. Н. Чичерина. Это обуславливалось усвоением отечественной историографией представления о неизбежности прогресса сначала в гегельянской, а затем позитивистской трактовке, помещенного в социально-политическую плоскость².

     На  этой основе и велось изучение фигуры носителя верховной власти на средневековой  Руси. Царь, как правило, рассматривался в системе его взаимоотношений  с боярством, которое изображалось скорее как окружение монарха, нежели как особая социальная группа3. При этом подчеркивался прогрессивный характер самодержавных устремлений московских государей (особенно Ивана III, Василия III и Ивана IV), направленных против осколка родового быта - косного боярства (особенно в трудах представителей старшего поколения историко-юридической школы). Впрочем, борьба с боярством нередко представлялась и как борьба против лиц, а не против порядка, что было закономерно в русле представления о боярстве как об окружении государя.

     В советской исторической науке в  трактовке роли царя в средневековой  Руси произошли существенные изменения. Достигнуто это было прежде всего  посредством помещения изучения в иной контекст - социально-экономический. Смещение акцентов, в числе причин которого были и соображения идеологического порядка, значительно трансформировало проблемное поле отечественной медиевистики, поставив ранее не поднимаемые или слабо освещаемые в историографии вопросы. Самое пристальное внимание стало уделяться связи между социально-экономическими интересами представителей определенных социальных групп и их деятельностью. Более того, эта связь была возведена в абсолют, превратившись в единственно возможную мотивацию деятельности средневекового человека.

     Представление об оппозиционной сущности взаимоотношений  государя и боярства, привлекательное  для понимания истории в русле  борьбы противоположностей, было позаимствовано советской историографией, которая, однако, наполнила его новым содержанием. Царь на Руси теперь стал рассматриваться не как самоценная фигура, отражающая лишь собственные интересы, а прежде всего как защитник интересов определенных социальных групп. Понятно, что при этом внеклассовая теория самодержавия, разрабатываемая дореволюционной историографией, стала объектом самой резкой критики.