Письма барона Николаи к графам А.Р. и С.Р. Воронцовым

    Госпожа Великая Княгиня меня спросила, не сохранили ли Вы, возможно, прядь его волос. Она желала бы ее иметь у себя.

    Моя боль глубока и мрачна. У меня нет смелости даже Вам об этом говорить, Вам, единственному человеку в России, который меня услышит. Еще один такой  находится в Англии. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    8.

    К нему же. 

    Монрепо, 20 августа 1796г. 

    После положительных уверений, которые  наш достойный друг мне дал  прошлой зимой, о приведении в  относительный порядок своих  дел, я уверился, как только узнал  от господина Protassow, что он ничего из того не нашел в своих бумагах, в том, что он, возможно, отдал на хранение какому-либо третьему лицу или какому-либо нотариусу этот акт, который сначала содержал мелочи, которыми покойный не хотел Вам наскучить, и который не был, возможно, также предоставлен Вашему вниманию. Я предположил, что если у кого-то и может быть о нем заметка, так это естественно у господина Пестеля, директора почты, которому Лафермьер был хорошим другом, и что он посмотрит на это, как человек просвещенный в делах такого рода. По совету господина Protassow, я написал господину Пестелю, чтобы его попросить, не знает ли он чего о некотором подобии завещания нашего друга, и в случае, если ему об этом известно, я его попросил переслать Вашей светлости либо оригинал, либо точную копию. Из того, что Вы мне недавно сказали, господин граф, следует, что это действие было излишним.

    Я немного удивлен, по правде, что после  близкой и нежной дружбы, которая  существовала между покойным и одной  из его двоюродных сестер, госпожой Gerve, которая имела небольшое состояние и несколько детей, он никак не вспомнил о ней, хотя я видел ее главной наследницей. Либо он думал, что ее уже нет в живых, либо знал, что ее дети хорошо устроены, либо, наконец, ему вскружила голову злосчастная Франция, но это все не может служить серьезным доводом к тому, чтобы награждать их своим молчанием и не выделить в их пользу часть фидеикомисс (юр.), хотя я ему подавал эту идею. Ничего из того, что он оставил, не было направлено на благо семьи, и все было приобретено им. Он мог, без сомнения, по совести этим распорядиться только лишь по своей воле, справедливо и признательно (каким он был), мне хочется верить, что он остался верным правилу, которое часто было предметом наших нравственных бесед, что лучше иметь возможность сделать большое благо, чем распылять эту же сумму между многими, которым она окажет лишь мимолетную помощь. Мы условились, что такие случаи будут редкими. Он был счастлив, так как то, что он делал для Иванушки, могло его сделать еще более полезным, чем три четверти его маленького блага.

    Бумаги, касающиеся суммы, которую покойный поместил в банк, выгодно помещены ко мне в Петербург, и что очень  упрощает ситуацию, так это то, что  я имею еще в своих руках  формальные полномочия  покойного, чтобы перемещать эту сумму со всеми процентами. Мне будет легко получить от господина Румянцева учет векселя полной суммы, три четверти из которой я снова отправлю  Marka и затем перемещу четверть в банк на имя Иванушки, добавив туда другие небольшие суммы, которые он сможет копить, как, например, 500р., которые обратятся для него в 2000р. В Москве, item то, что госпожа Великая Княгиня ему присудит для кольца, которое ему будет возвращено; наконец, его доля в 2000р., надлежащих покойному от Е.И.В. и о которых я буду иметь честь говорить с Вами ниже. Что касается Marka, он извлечет доход из своего капитала иначе, нежели 4,5, которые платит банк, если только он достаточно благоразумен, чтобы управлять суммой настолько ценной для него. Но для Иванушки, который должен быть осмотрительным как сапер, необходимо, чтобы его капитал был вложен в общественный фонд и чтобы мы были уверены в том, что он приносит доход.

    Я думаю о своей обязанности  сообщить госпоже Великой Княгине  о полном завещании, таким образом, чтобы она  была осведомлена о  распоряжении, сделанном по поводу кольца, которое я ей передам. Затем я ей предоставил отрывки Вашего письма, и я не упустил статью о в некотором роде выкупе этого кольца, запланированном покойным, и я заставил это рассмотреть, как некоторого рода завещанное имущество, оставленное в пользу Иванушки. Так как они покинули Москву совсем недавно, а я буду в Петербурге через 15 дней, я, возможно, их там найду, и, без сомнения, отдам приказания относительно их судьбы

    Лафермьер, как и я, и другие служители  L. A. I., всегда заранее получал свою треть, и ему нечего было больше требовать в мае и июне, и напротив, он уже получил свою пенсию за июль и август.

    Я имел честь Вам писать выше, что  это те самые 2000р., которые госпожа  Великая Княгиня должна была покойному, и я здорово ошибся, если она ему их не предоставила в письме, которое, возможно, было сожжено вместе с другими его документами. С одной стороны, Е.И.В. не будет в состоянии выплатить единовременно и сразу же эту небольшую сумму, с другой – я не нахожу приличным то, что она становится должницей господ Marka и Иванушки. Я ей предложил меня назначить на ее место как должника, переделав на меня это письмо на 2000р. Я в скором времени ожидаю ее ответа, а также Вашего, если эти два господина удовлетворятся такой заменой. Проценты им будут выплачены так же, как раньше нашим другом, в размере 5-ти %. Они истекают в январе.

    Я также обозначил госпоже Великой  Княгине щедроты, которые Ваша Светлость  сэкономили ей и которые она облегчила  посредством объема дохода двух наследников. Я ей сказал о своем намерении украсить памятником могилу нашего друга, и я слегка коснулся статьи об одеянии священников и дьяконов. Так как она любит делать вещи галантно, я не сомневаюсь, что она под этим подпишется. Она Вам признательна к тому же за то, что Вы имели деликатность не напоминать в завещании счета, которые были у нее с покойным.

    Мне остается только сказать Вам еще  одно слово касаемо подарков, которые  добрый Лафермьер захотел нам  оставить, моей жене, моему сыну и  мне. Они нам будут дороги как  знак о том, что он нежно заботился о нас до конца своих дней. Моя жена боялась показаться бестактной, если она Вас еще попросит меньше учитывать интересы другого, нежели мои, которые Лафермьер рассматривал, как часть. Это мой портрет, который я ему отправлял несколько лет назад.

    Сформировав на протяжении наших молодых лет  проект совместной жизни, мы сформировали также общую библиотеку, которую  мы разделили только когда я, женившись, зажил в отдельном доме. Мы условились, однако, что мы рассматриваем всегда наши книги как формирующие единую массу, которая перейдет к последнему живущему. Это в том смысле, что мы совершали большинство приобретений вместе, и после нашего разделения мы не должны были покупать одинаковые книги ни один ни другой, и что мы вложили в то, чем мы обладали уже до моей женитьбы, бумагу с надписью: «Библиотека двух друзей». Это правда, что с рождением моего сына, этот способ соглашения был в какой-то мере нарушен, потому что Лафермьер не мог и не хотел больше наследовать мои книги в случае, если он меня переживет. Но я признаюсь, что желал, чтобы, вместо большинства украшений, он мне завещал книги, большую часть которых мы оставили для чтений, совершаемых нами вместе. Это всего лишь наблюдение, которым я с Вами поделился, господин граф, и которым я никак не претендую на изменение решений, которые он Вам оставил и которые священны для меня. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    9.

    К нему же. 

    Петербург, 18 сентября 1796г. 

    Моя главная забота здесь заключается  в том, чтобы урегулировать дела с капиталом в банке. Я находился со второго дня моего приезда у господина графа Румянцева, так его и не увидев. Через два дня я заболел так, что был прикован к кровати и к комнате на протяжении 10-ти дней. Как только смог выходить, я снова прибыл к господину графу, вооружившись моими бумагами и моими полномочиями, и даже копией завещания, которою Вы имели любезность мне переслать. Я его нашел, естественно, с господином Хитровым. Последний, изучив мои долговые обязательства, мне сказал, что его платеж не испытал ни малейших трудностей, ожидая, что они(обязательства) подлежали оплате предъявителем. Для большей уверенности он, однако, взял мои полномочия, и по моей просьбе он мне переслал вчера приложенный здесь счет того, что мне пришло до сегодняшнего дня. Надо Вам сказать также, что было ошибкой, что я Вам не сказал, что 4000 капитала, одно из долговых обязательств приносило сначала лишь 3000р., но затем появилось условие, при котором туда прибавилась еще 1000р. Другая 1000р. прибавилась по ясным причинам. Итого 5000р. Вот этот счет:

    По  квитанции капитала ……………….. 4000

          Превращено ……………………………. 2268     30,5

          Сент. по 23 проценты………………….. 156       70,5

                                                                ______________________

6425. 1

    По  билету капитала …………………… 1000

    Превращено  ……………………………. 141        16,5

    Сент. по 23 проценты…………………… 19         71

                                                   __________________________

1160. 87,5

                                                               __________________________

7585. 88,5

    Взяв  в расчет круглую сумму в 7585р., три четверти которой, в размере 5689.50, достанутся Marka, а другая часть (одна четверть – 1896.50) отойдут Иванушке. Вся эта сумма будет находиться у господина Хитрова на хранении до прибытия заинтересованных лиц, которым я ее верну в итоге, поместив часть Иванушки в банк и добавив туда все, что окажется сверху. Затруднительные дела, которые так сильно занимали дорогу на протяжении моего прибытия, не были еще мною разрешены в момент беседы по поводу дел, связанных с госпожой Великой Княгиней. Завтра я еду в Гатчину. Там я останусь на один-два дня и возьму приказания Е.И.В. по поводу 2000р., которые она должна была покойному и которые вернутся также двум его наследникам. В среду я возвращаюсь в Выборг, чтобы там провести еще несколько недель и затем снова перевезти туда мою жену и моего сына. Если путешественники прибыли во время моего отсутствия, я их попрошу подождать моего возвращения, которое не заставит себя долго ждать.

    Мне остается только Вам сказать еще, господин граф, о намерении госпожи Великой Княгини, по поводу которого она объяснилась в записке, написанной мне после того, как я ей пересказал содержание завещания покойного. Она была удивлена, как и я, тому, что он не вспомнил в нем ни об одном из своих родителей, даже посредством отказа по завещанию, и, слыша периодически, как он сам называл свою двоюродную сестру Gerve, она желает, чтобы как минимум она или кто-то из ее близких получил маленький подарок. Так как подарок, который она ему отправляла после рождения принца Николая, и в котором было кольцо, не достался тому, кому был предназначен, она меня обязала Вас попросить мне его переслать вместе с письмом, которое оно сопровождало, и сохранить его до того момента, когда все условия позволят, чтобы оно могло дойти тому из родителей, которому оно причитается.

    Моя несчастная звезда захотела, чтобы  денежные дела, которые я ненавидел  всю свою жизнь, стали моими продолжительными занятиями и пытками. Но я признаю, что они во мне смешиваются  с сожалениями и горечью, которые  приносит мне потеря нашего друга, наполнившая мое сердце. Однако, это жертва, которую я ему должен, и которую я ему благоговейно принесу до конца, и я предвижу, как утешение, момент, когда я смогу предаваться чистой боли без примесей дел.

    Я получаю дружелюбные письма от господина графа Simon, которые я считаю еще одним из таких утешений, в которых я так нуждаюсь. Доброта, с которой он хочет принять у себя моего сына, на данный момент является наибольшим счастьем, которого я могу желать. Я буду работать заблаговременно, начиная с того момента, как я его отправлю из Выборга и как представлю его начальству. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    10.

    К графу Семену Романовичу. 

    Петербург, 19 сентября 1796г. 

    Господин  граф – Ваш брат – не забыл  Вас проинформировать об общей потере, которая нас настигла. Ваш совет пришел намного позднее кончины достойного Лафермьера. Я его изложил, однако,  Роджерсону, который встретился с Вашим эскулапом из Лондона, совет которого практически ничем не отличался ни от того, который он отослал в Москву, ни от того, который я недавно получил от Вас. Но вот к чему обычно приводит медицина: все согласуется после кончины больного. У меня нет смелости Вам что-либо говорить о чувствах, которые я испытываю по поводу потери друга 42 лет, и какого друга!

    Ваше  последнее письмо от 31 августа сопровождалось включением от госпожи принцессы de Tarente, которое я перенаправил к госпоже Великой Княгине, без того, чтобы она мне об этом в последствии сообщала; она была очень занята эти дни тем, что произошло с королем Швеции, так что у нее не было ни глаз, ни ушей для чего-либо другого. Он прибывает завтра, но ничего еще определенно не закончено. Я должен также завтра отправиться в Гатчину, м у меня будет возможность также ему передать письмо госпожи принцессы.

    Я удивлен тем, что Вы мне ничего еще сказали о пакете Эйлера, что меня бы уверило в том, что он Вам был доставлен во время моего пребывания в Выборге. Я отчитался также перед госпожой Великой Княгиней по поводу доставки велюра, который еще пока не пришел, но который сильно не задержится.