Письма барона Николаи к графам А.Р. и С.Р. Воронцовым

      Моя жена очень тронута подарком, которым  Вы ее удостоили. Сегодня она отмечает 84-ый день рождения своей матери, которая  постоянно проживает в моей деревне  и которая обладает еще настолько  замечательным здравомыслием, что, будучи готовой нас покинуть в прошлом году, она пришла к новым соображениям и решила остаться с нами подольше. Доброта, которую Вы оказали семейству Погенполь и которую окажете моему сыну, Вам возвратится через этих гостеприимных женщин.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    2.

    К нему же. 

    Петербург, 11(22) марта 1796г. 

    Е.И.В. госпожа Великая Княгиня, убежденная в Вашей преданности ей, обязала  меня Вам передать при сем прилагаемое  госпоже принцессе de Tremouille, которая находится в Лондоне и которой Вы захотите это передать и предложить Вас обязать ответом, который Вы будете так любезны мне переслать на мой адрес.

      Я нашел только лишь письма господина  Эйлера к курфюрстине Германской и Похвальное слово ему с одним  достаточно плохим портретом. Я также  видел очень похожий бюст. Я мог бы, возможно, его себе раздобыть, если Вы того пожелаете. Вы знаете, впрочем, что этот ученый написал большинство своих произведений на латыни. Правда, я видел другие на французском, но они не напечатаны здесь, и необходимо их раздобыть из-за границы. Я только что догадался попросить выписку у своего сына-академика, которую я приложу к незначительной посылке, которую я был в состоянии сделать для Вас.

      Вы  узнаете, несомненно, господин граф, насколько  мы были встревожены из-за случая, произошедшего  с нашим общим другом, господином Лафермьером. Слава Богу, все хорошо, и я надеюсь, что это станет новым договором, который он заключит с жизнью и здоровьем. Госпожа Великая Княгиня очень волновалась на его счет, что делает, на мой взгляд, ему огромную честь. Я не знаю, почему наш добрый вице-канцлер испытывает к нему неприязнь, но он постоянно говорит о нем, что это гордая птица.

      С Вами ли еще господин Лизакевич и  вспоминает ли он еще обо мне? Он, как обычно, исполнен достоинства  и долга? Вы будете не прочь узнать также, что этот добрый Kreidemann еще живет; но, по правде, с трудом. У него есть свой маленький домик на Васильевском Острове, где он разбирает тяжбы и бракоразводные процессы, единственные обязанности, которые остаются у Института Права, вице-президентом которого он еще является. Это человек, более старомодный, чем мы: парик, одежда, манеры – все из прошлого века. В великие дни торжества он создает еще иногда некоторые современные дорогие одежды в Вене. Но напротив, старомодны его нравы и добросовестность. Но я сомневаюсь, что он носит все эти древности в эпоху, к которой мы приближаемся. Он не выходит больше на протяжении многих лет и с ним происходят вещи, не предвещающие ничего хорошего. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    3.

    К нему же. 

    Петербург, 7(18) мая 1796г. 

      Отправляясь в деревню, где я жду прибытия своего сына, который поедет, по правде, из Любека в Выборг, я оставил  местному литератору заботу собрать  еще то, чего мне не хватает, чтобы  дополнить маленькую безделушку по Эйлеру, предназначенную Вам, и  которую он отдаст господину Rall, чтобы тот Вам ее передал при случае с капитаном корабля. Она состоит из:

    1) одного экземпляра Похвального  слова покойному Эйлеру, в котором  упоминаются все его произведения, написанные на французском и  на латыни. Большинство из первых помещены в журналы или другие периодические издания, которые необходимо будет раздобыть себе, чтобы получить полную коллекцию. Здесь из его произведений, написанных по-французски и напечатанных раздельно, можно найти только

    Письма  к курфюрстине Германской, 3 vol. ln 12.

    2) Его портрета, выгравированного  каким-то немцем, и который я  жду из Риги, за невозможностью  найти его здесь.

    3) Медальона, выполненного художником, служащим ныне на фарфоровом заводе.¹³

    Я желаю, чтобы все это до Вас  дошло в целости и сохранности и что, если у меня не получится раздобыть больше, Вы будете удовлетворены малым и моей доброй волей.

    У меня есть для Вас печальная новость. Вы были знакомы с добрым Rheinwald. Он погиб вследствие ужина, происходившего у меня, на котором нужно было подать блюдо, приготовленное в плохо луженой кастрюле, от которой и моя жена, и мой племянник, и бедняга Guttenbrunn тоже едва не погибли. Так как я ел мало и, что очевидно, не притронулся к этому блюду, я вовсе не ощутил последствий этого ужина; но бедняга Rheinwald, который был сердечно рад, когда принесли это блюдо, оказался его жертвой. Напрасно я поднял шум; на кухне нам показали только кастрюлю, которая была в хорошем состоянии, и, возможно, ее отложили.

      Я не преминул передать m-gr последнее письмо, которое Вы мне велели ему вручить.

      Я не смогу Вам сказать, господин граф, насколько мне льстит все, что  Вы мне говорите дружественного и  любезного, и насколько я жажду, что через 15 или 18 месяцев мой  сын сможет воспользоваться добрыми  предложениями, которые Вы мне столь милостиво повторяете. Лафермьер, который, слава Богу, чувствует себя гораздо лучше, конечно разделит со мной обязательства, данные мной Вам; так как он очень любит моего сына, он прочит ему дружбу с Вашим. Вы знаете, господин граф, во что может перерасти дружба, начавшаяся в юности. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    4.

    К нему же. 

    Павловск, 24 июня 1796г. 

    Хотя  Е.И.В. госпожа Великая Княгиня  убеждена в верности и правдивости  господина графа Воронцова, она  надеется, однако, что господин министр  охотно согласится на маленькую ложь, имеющую отношение к нему. Она недавно нашла среди своих бумаг новогоднее письмо принцессы d’Orange, на которое она не ответила. Чтобы исправить это недоразумение, она пометила задним числом приложенное письмо и обязала меня отправить его Вам, с просьбой передать по адресу, выразив свое удивление по поводу того, как это письмо, датированное еще январем, могло так долго задержаться в дороге. По правде, не нужно быть министром для этого, и я охотно взял на себя эту обязанность, я, простой Николай, которым являюсь.

    К счастью, мой сын прибыл в Выборг, пока я еще был там. Я оставил  его с матерью, и они встретятся после того, как освободится госпожа  Великая Княгиня, которая не может  быть в отдалении больше 2-3 дней. Сделав свое дело, я быстро нашел спасение в своей непреклонности. Я вполне доволен своим сыном. Он обладает глубиной и скромностью. Его манеры более всего похожи на английские, чем на французские. Но главным образом, его характер укрепился в доброте, и он рассматривает зло как нечто невероятное. Он чувствителен без кривляний и всегда сохраняет несколько холодный вид. Он прочитал и запомнил, и я хочу, чтобы он хорошо выучил русский язык, который он забыл и который восстановит в памяти быстрее, чем прежде. Как только он прибудет в Петербург, я представлю его своему начальству и заставлю работать в конторе, чтобы он не был новичком в этом деле, когда будет начинать карьеру. Я увижусь с господином графом Morkov, когда это будет возможным, он пристроится (на работу) рядом с Вами, господин граф, и он сам уже рад этой идее.

    Признаюсь, я до сих пор сильно взволнован насчет нашего дорогого Лафермьера. У  него продолжается рвота, правда, с  интервалами, но все же продолжается. Beck считает это основным признаком злокачественной опухоли желудка. Увы, я потерял отца по этой же причине. Его продолжительная болезнь закончилась водянкой. К счастью, Лафермьер в себе совсем не сомневается, и я считаю, что будет лучше, если он останется в неведении. Зверь счастливее человека, который предвидит свою смерть.

    Я надеюсь, Вы получили то, что я приказал вам отправить из открытий и т.д. покойного Эйлера. Увы, все его  сыновья уже могут сказать  то, что князь Меньшиков сам  говорил в Вене: «Я внук великого Меньшикова».

    Я исполнил Ваши приказания по поводу старого доброго Kreidemann. Он построил себе на Васильевском Острове домик, который похож на дорожную аптечку, где занят каждый маленький уголок, и он не покидает больше свою аптечку. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    5.

    К нему же. 

    Царское Село, 26 июня 1796г. 

    Е.И.В. госпожа Великая Княгиня меня обязала Вас попросить передать при сем прилагаемое по нужному  адресу.

    В ночь на прошлую среду, с 24 на 25, Е.И.В. нам подарила принца Николая, самого большого и красивого, нежели она когда-либо производила на свет. Этот труд занял 30 часов, и из-за величины ребенка (13,5 вершков) это было более утомительно, нежели ее первые роды. Она была, впрочем, весьма счастлива, и так как ущерб был минимален, чем в прецедентных случаях, Е.И.В. имела очень счастливый вид в своей постели. Вчера, на третий день, молочная лихорадка уже началась, и сегодня большой праздник – госпожа предстанет во всей красе. Я не упустил ни одной возможности ей поднести уверения в Вашей преданности, и ей от этого хорошо, я Вас в этом уверяю.

    Я оказался в Вашем положении, господин граф: память меня покидает, и я не знаю, говорил ли я Вам о прибытии моего сына в Выборг, где я его  оставил с матерью, совершив здесь  лишь пятнадцатидневную прогулку и  собираясь туда вернуться, чтобы там провести лето. Я рад за него. Я не хочу видеть его ни слишком немцем, ни, тем более, слишком французом. Он немец по характеру; ему необходимо еще немного офранцузиться в плане манер. 
 
 
 
 
 
 
 

    6.

    К нему же. 

    Монрепо, под Выборгом, 22 июля 1796г. 

      Е.И.В. госпожа Великая Княгиня,  благополучно получив письмо  госпожи принцессы de Tarente, которое Вы столь любезно мне передали, приказала мне снова Вам направить здесь приложенное (письмо) ей. Е.И.В. пишет в этом письме, что, чтобы ей оказать некоторую поддержку, она точно исполнила указания, которые госпожа принцесса ей обозначила. Я Вас прошу сохранить все вышенаписанное в большом секрете.

    Жизнь нашего общего друга все так же весьма мучительна и так же слаба; но она еще есть. Увы, я очень боюсь, что вскоре нам останется лишь оплакивать его потерю. Господин граф, Ваш брат мне об этом говорил с наибольшими опасениями, и уже заранее с великой болью. Приговор несчастного Лафермьера кажется произнесенным. У него злокачественная опухоль в желудке, которая мало-помалу разрушает все пищеварительные способности. Также слабость уже такая, что мы боимся, что он в любую минуту умрет. К счастью, он даже не подозревает о нависшей над ним опасности. Это неведение лучше для его отдыха, чем всевозможная философия. Это самый старый мой друг, которого я вскоре потеряю, и во многих отношениях единственный. В возрасте 59 лет я стану сиротой в дружбе. Глубока была и ваша дружба. Бросьте мне часть той, которую Вы ему даровали. Я сумею ее оценить так же, как он, я себя считаю менее удаленным, чем расстояние, которое нас разделяет.

    Моя жена здесь навещала госпожу Cayley и господина Thornton, в то время как я был в Петербурге и в Царском Селе из-за родов госпожи Великой Княгини. Я узнал с огорчением, что то, что я раздобыл из изобретений Эйлера Вам еще не доставлено, потому что все еще ожидается прибытие из Риги портрета, который я приказал туда приложить.

    Guttenbrunn провел здесь со мной несколько дней и остался очень доволен моим романтично-поэтично-живописным садом. Я его неуклонно направляю в Вашу семью, которую он написал для господина Ростопчина и которая является, несомненно, его произведением. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    7.

    К графу Александру Романовичу. 

    Монрепо, под Выборгом, 1 августа 1796г. 

    Как бы я ни готовился к потере, произошедшей с нами недавно, новость, которую  Вы мне сообщили, поразила меня так же живо, как если бы этот удар был вовсе неожиданным. На самом деле, я не ждал его настолько рано, и, хотя последнее письмо покойного меня поразило своей краткостью, я отметил, однако, его спокойствие и даже хорошее настроение, которое мне показалось гарантией продолжения его дней, по меньшей мере, на несколько месяцев. Небо не пожелало, чтобы мы еще раз увиделись. Судите, господин граф, своим сердцем, что должно происходить в моем, которое на протяжении 45 лет было открыто другу, обладавшему не только добродетелью и верностью на каждом этапе своей долгой карьеры, но и мудростью, и я постоянно пользовался его советом.

    Сегодня я уведомил Их Императорское Высочество об этом печальном событии. В соответствии с Вашим последним письмом, я приготовил госпожу Великую Княгиню к этой новости, чего я не предполагал делать столь рано. И представьте ее чуткость: сегодня именно она приехала меня к ней подготовить и, не говоря еще о нашей потере, проявляла в каждой черте уверенность и глубокую боль, с которой она ее ощущала. Также несколько писем, полученные мною и из города, и из Павловска, не позволяют мне сомневаться в том, что она еще не полностью осведомлена. В моей обязанности Вам сообщить о внимании, которое она уделяет по поводу просьбы, которую она меня обязала Вам передать. Она часто говорит о своем и о нашем друге. Она желает, чтобы Вы разыскали все, что есть из его и моих писем, и чтобы Вы мне передали тщательно засекреченный пакет, естественно, с оказией. Свидетельства и авторитета Вашей светлости будет, без сомнения, достаточно чтобы исполнить замысел покойного, за неимением даже написанного и точно определенного заглавия. Я исполню в точности все, что Вы посчитаете нужным мне поручить.