Автор: Пользователь скрыл имя, 28 Июля 2011 в 16:34, статья
В 1980-1990-е годы проблема осмысления феноменов “нация” и “национализм” стала одной из центральных как в отечественной, так и в зарубежной науке. По словам К.Вердери, научная индустрия, построенная вокруг данного вопроса “стала столь обширной и междисциплинарной, что этот фокус исследований можно считать приоритетным по сравнению с остальными
Последний этап
противостояния казаков и России,
с точки зрения авторов “Трагедии
казачества”, начался в день Октябрьского
переворота. “Как известно, немедленно
после захвата власти большевиками в Петрограде
казачьи земли объявили свою независимость,
начав оборонительную войну. Война продолжалась
(на казачьих же территориях) с октября
1917 г. до апреля 1920 г.” [91]. По мнению Быкадорова,
большевизм после Октября 1917 г. был олицетворением
России, т.к. “новую власть” “без сопротивления,
без какой-либо борьбы добровольно принял
единственный народ бывшей России - великорусский,
а борьба против большевистской власти
и большевизма, борьба вооруженная, начиналась
там, где кончалась великорусская или
начиналась этнографическая граница других
народов” [92]. Неприятие большевизма объединило
казаков и русских политических деятелей,
не принявших Октябрь 1917 г.. Но, по мнению
“казакийцев”, этот противоестественный
союз завершился неудачей и для казачества
и для “белого движения”, “русской контрреволюции”.
П.Н. Кудинов считал “русско-казачью”
войну проигранной благодаря “русофильской
политике нечестных правителей, ловко
ускользнувших из-под контроля Войскового
Круга” [93]. На наш взгляд, в оценке большевизма
как “почвенного” явления “казакийцы”
парадоксальным образом сходились со
своими оппонентами – “сменовеховцами”.
Показательными в этом плане являются
размышления Старикова : “Многие утверждают,
что большевизм привезен в Россию из Германии
в запломбированном вагоне. Но это было
бы слишком просто. В действительности
привезен только факел. Костер же был приготовлен
нашей (sic-!) русской действительностью,
нашими русскими исторически сложившимися
условиями жизни” [94].
“Казакийская”
концепции истории революций
и гражданской войны по сути дела
игнорировала раскол на красных и
белых внутри самого казачества. Тем
не менее, представители “Вольноказачьего
движения” дали свое прочтение таких
событий как “большевизация” казаков
в конце 1917-начале 1918 гг., их участие в составе
частей Красной армии. По мнению Старикова,
“фронтовое казачество не поддержало
тогда (октябрь 1917- январь 1918 гг.- С.М.) ни
Круга, на Атамана. Оно считало, что московская
власть признана всем русским народом,
что она является властью государственной,
которой поэтому следует подчиниться,
как ранее подчинялись Врем.[енному] Правительству.
К тому же она несет свободу и равенство,
т.е. за что всегда боролись. Но ошиблись
фронтовики. Московская власть обманула
их. Она несла Казачеству тиранию. Поняв
это, Дон восстал. Собрался Войсковой Круг
и снова объявил Дон самостоятельным государством”
[95]. Но против Советской власти весной
1918 г. восстало не все казачество. Значительная
его часть вовсе не искала раскаяния и
признания собственных политических ошибок,
а напротив, принимала участие в боевых
действиях против Донской армии (в равной
степени и против Добровольческой) в рядах
красных кавалерийских соединений
Б.М.Думенко, Ф.К.Миронова, С.М.Буденного.
К сожалению, историки- “казакийцы” в
анализе причин внутриказачьего противостояния
в 1917-1920 гг. ограничились констатацией
массового самообмана “красных казаков”,
поверивших большевистским проповедям
равенства, свободы, самоопределения народов
[96].
Несмотря на
политическую заданность своих публикаций
участники “Вольноказачьего движения”
собрали и ввели в оборот большое
количество материала, относящегося к
событиям 1917-1920 гг. (вешенское восстание
1919 г., взаимоотношения Донской и Добровольческой
армий, деникинских Вооруженных сил Юга
России и казачьих государственных образований
Кубани и Терека, казаков и горцев Северного
Кавказа).
Подведем итоги.
Лидеры “Вольноказачьего движения” обратились
к изучению казачьей истории в эмиграции,
потерпев неудачу в попытках создания
самостоятельных государственных образований
казаков. Революция, гражданская война,
изгнание поставили перед ними как и “перед
всею Россией в целом и перед каждою ее
частью проблему самопознания” [97]. Отвечая
на вопрос: “С кем и за что мы воевали,
ради чего сложили казаки столько своих
голов и пролили столько крови?..” [98] “казакийцы”
не ограничились анализом событий 1917-1920
гг., а обратились к исследованию широкого
круга тем от происхождения казачества
до участия казаков в первой мировой и
гражданской войнах. Обращение лидеров
“Вольноказачьего движения” к истории
проходило в условиях всплеска интереса
к казачеству и в эмиграции, в СССР.
“Смысл” казачьей истории лидеры “Вольноказачьего
движения” видели в утверждении казачьего
национального “Я”. Исторические исследования
участников “Вольноказачьего движения”
ставили во главу угла формирование “казачьей
национальной идеологии” и, по сути, были
“политикой, обращенной в прошлое”. “Казакийцы”
со всей силой обрушились концепцию
“государственной школы” российской
историографии, в которой казачество играло
роль “второго плана” и оценивалось в
целом негативно. Не менее жесткой критике
были подвергнуты и выводы советских историков
нач. 1930-х гг., ставивших на первый план
классовый подход и рассматривавших казачество
как архаическую силу. Заявив справедливые
требования на отказ от “москвоцентризма”
и марксистских клише в изложении истории
казаков, лидеры “Вольноказачьего движения”
создали немало собственных клише и штампов.
Чего стоит один только тезис о преднамеренном
неиспользовании дел Посольского приказа
представителями “государственной школы”.
Недостаток академической подготовки
и политическая заданность не позволили
“вольным казакам” объективно и беспристрастно
интерпретировать источники. Следствием
этого стали фактические ошибки в освещении
раннеказачьей истории, изображение ее
в качестве некоего “Золотого века” “степного
рыцарства”, ничем (кроме искусно построенных
спекулятивных конструкций) не обоснованные
выводы о более древнем, чем середина XVI
в. начале донского казачества.
Тем не менее, нельзя
не отметить, что “казакийцы” ввели
в оборот новые для истории
казачества исторические источники,
разносторонне исследовали те сюжеты
казачьей истории, которые до начала
ХХ в. были в тени военно-исторической
проблематики (происхождение казаков,
преемственность казачества и “доказачьего
населения” Дикого поля, политические
отношения казачества и государства, казачество
и российское общественное движение).
“Казакийцы” были активными участниками
“русской смуты”. В этой связи их наблюдения,
выводы, введенные в оборот материалы,
относящиеся к событиям 1917-1920 гг., представляют
и на сегодняшний день огромную научную
ценность для исследователя революции
и гражданской войны в России. В особенности
это касается истории казачьих антибольшевистских
восстаний на Дону, Кубани, Тереке, проблемы
взаимоотношений Донской и Добровольческой
армий, казаков и горцев Северного Кавказа.
Изучение воззрений
“казакийцев” чрезвычайно важно и актуально
с точки зрения рассмотрения вмешательства
политических идей в историческую науку,
анализа националистического мифотворчества
посредством обращения к истории, а также
формирования общей картины развития
исторической мысли казачьей диаспоры
(говоря шире Зарубежной России).
ПРИМЕЧАНИЯ :
1. Цит. по : Миллер
А.И. Национализм как
2. Геллнер Э.
Нации и национализм. М., 1991. С.
127.
3. Hann C.M. Ethnicity, language
and politics in northeast Turkey // The politics of Ethnicity. Amsterdam.1995.
; Himka J.-P. The Greek-Catholic Church and nation-building
in Galicia, 1772- 1918 //Нarvard Ukrainian Studies. 1984. vol.8. Pp.
426-452. ; Magocsi P.R. The Shaping of a National Identity : Sub-Carpathian
Rus’ 1848-1948 // Сambridge, MA. : Harvard University Press. 1978.
; Magocsi P.R. Nation-building or nation-destroying ? Lemkos,
Poles and Ukrainians in contemporary Poland // Polish Review.- 1990.-
№ 35 (3). Pр. 197-209.; Nowak J. Reconstruction of ethnic identity
vs. inequalities : Lemkos in Poland // The Anthropology of Ethnicity
: A Critical Review. Amsterdam.1993. ; Rudnytsky I.L. Carpatho- Ukraine
: A people in search of their identity // Rudnytsky I.L.Essays in Modern
Ukrainian History. Edmonton. Canadian Institute of Ukrainian Studies.
1987. Pp.353-374.
4.Зимина В.Д.
Эмигрантская казачья пресса 20-30-х
гг. как исторический источник //Преподавание
и изучение историографии и источниковедения
отечественной истории : проблемы, опыт,
поиски, решения. Тверь. 1992. ; Она же. Казачья
эмиграция 20-30-х гг. ХХ столетия о путях
развития России //Возрождение казачества
(история, современность, перспективы)
: Сб. науч.ст. Ростов н/Д.,1995. ; Кириенко
Ю.К. Казачество в эмиграции : споры о его
судьбах (1921-1945 гг.) //Вопросы истории.-1996.-
№10. ; Ратушняк О.В. Донское и кубанское
казачество в эмиграции (1920-1939 гг.). Краснодар.
1997.
5. Кириенко Ю.К.
Указ.соч. Главную причину
6. Казачий Дон. Очерки
истории (под ред. А.П.Скорика). В двух частях.Ч.1,
Ростов н/Д., 1995.; Королев В.Н. Были ли казаки
сословием ? //Голос казака.- 1993.- № 1 ; Скорик
А.П.Возникновение донского казачества
как этноса. Изначальные культурные традиции.
Новочеркасск.1992. Трут В.П. Кто же они –
казаки ? Ростов н/Д.,1995
7. Краснов П.Н.
Всевеликое войско Донское //
8. ГАРФ. Ф.6473. Оп.
1. Ед.хр. 1. Л.7.
9. Казачество. Мысли
современников о прошлом,
10. Подробнее
о казачьем национализме и
сепаратизме см. нашу работу : Маркедонов
С.М. Казачий сепаратизм и
11. Ригельман А.И.
История о донских казаках. Ростов н/Д.,
1992. С. 17.
12. Харузин М.
Сведения о казацких общинах
на Дону. М., 1885. Вып. 1.
13. Краснов П.Н.Картины
былого Тихого Дона. М., 1992. Т.2. С.195.
14. Сватиков С.Г.
Ростов-на-Дону и Приазовский
край в описаниях путешественников
XVIII века и первой половины XIX века //Записки
Ростовского-на-Дону общества истории,
древностей и природы. Ростов н/Д., 1912. Т.1.
С.82-94. ; Тарле Е.В. Нашествие Наполеона
на Россию. 1812 год. М.Воениздат. 1992. С. 222.
15. Подробнее об
эволюции взглядов российских революционных
радикалов на казачество см. нашу работу:
Маркедонов С.М. Казачество в общественно-политических
исканиях русской радикальной интеллигенции
//Гуманитарная мысль Юга России в ХХ веке.
Краснодар. 2000. С. 93-97.
16. Владимирский-
Буданов М.Ф. Обзор истории
русского права. Киев. 1900. С. 16.
17. Подробнее
о политических отношениях
18. Государственная
дума. Созыв первый. Сессия первая.
Стенографические отчеты. СПБ., 1906. Т.1.
С.63
19. Давыдов Д.В.
Примечания, составленные Д.В.Давыдовым
//Соч. М. Гослитиздат. 1962. С.535.
20. Маркедонов
С.М. Донское казачество и
21. Цит. по : Королев
В.Н. Старые Вешки.
22. Резким критиком
“замкнутости” Дона и казачьих
областей был донской писатель,
депутат первой
23. Родионов И.А.
Тихий Дон. Очерки истории донского казачества.
СПБ., 1994. С.52.
24. Богаевский
А.П. Казачество и
25. Цит. по: Калинин
И.М. Под знаменем Врангеля. Заметки
бывшего военного прокурора.
26. Крюков Ф.Д.
Войсковой круг и Россия //Донская волна.-
1918.- №. 16.- С.5.
27. Наша программа
//Вольное казачество- Вильне козацтво.-1929.-
№ 49- С.5.
28. Вольное казачество-
Вильне козацтво.- 1927.- № 1.
29. Быкадоров И.Ф. Речь // Вольное
казачество- Вильне козацтво.- 1929- № 50.-
С.11.
30. ГАРФ. Ф.6473. Оп. 1. Ед.хр. 1. Л. 1. Т.М.Стариков
обосновался в Праге в августе
1924 г., переехав туда из Белой
Церкви (Сербия).
31. Быкадоров В.И. Исаакий
Информация о работе От истории к конструированию национальной идентичности