Н.М. Карамзин «История государства Российского», место и значение работы Н.М. Карамзина в исторической науке

2.6. Н.М. Карамзин «История  государства Российского», место  и значение работы Н.М. Карамзина  в исторической науке 

Николай Михайлович Карамзин по годам своей жизни (1766-1826) принадлежит  двум столетиям.  Вторая  половина XVIII и  весь XIX в.  буквально пронизаны интересом к отечественной истории.  В первую  очередь этому способствовали  деятельность  Академии наук,  а также активная  университетская жизнь.  В XIX столетии  в Российской  империи интенсивно  и плодотворно работали  созданные ранее университеты:  в Вильно ( дата основания — 1578), Юрьеве (Дерпте; 1632); Москве (1755); открывались  новые: в  Казани (1804),  Харькове (1805), Варшаве (1816), Санкт-Петербурге (1819), Киеве (1834), Одессе (Новороссийский; 1856), Томске (1878). В  каждом  из  них  был  представлен  историко-филологический  факультет. С XVIII в. прошлое  не заслоняется настоящим,  более  того, оно начинает активно ему  служить. Исторические  сочинения В.Н.  Татищева, М.В. Ломоносова, Г.Ф.  Миллера,  М.М.  Щербатова,  И.Н.  Болтина,  просветительская  деятельность  Н.И. Новикова и его многотомная «Древняя Российская  Вифлиофика» (включавшая публикации древних документов), организация нескольких исторических архивов, рукописных отделов и музеев к  концу XVIII в.  создали  фундаментальную источниковую основу. В свою очередь, интеллектуальная  среда воспитывала в обществе  сознание  своей самобытности,  глубоких корней  и исторических  традиций.  Просвещенная  публика желала  знать историю своего Отечества и нуждалась в общении.  Как следствие,  появляются  многочисленные исторические общества, в частности Московское общество истории и древностей российских (1804).  Его членами были  такие выдающиеся  авторитеты  исторической  науки,  как Н.Н. Бантыш-Каменский,  К.Ф.  Калайдович,  Н.М.  Карамзин,  А.Ф.  Малиновский,  А.И.  Мусин-Пушкин,  П.М.  Строев,  А.Л.  Шлецер  и др.  Общество  периодически  издавало «Чтения»  и «Ученые записки».  В 1805 г.  открылось Казанское общество  любителей отечественной словесности,  в 1817 г. — Харьковское общество  наук,  а в 1839 г. — Одесское  общество истории и древностей.

 

Место Н.М. Карамзина в  русской культуре. Становление историка

Между  началом  и  концом XVIII столетия  в  исторической  науке  России — колоссальная  разница.  В  первой  четверти  века  мы  видим  практический  утилитарно-националистический  взгляд  на  задачи  истории,  смешение  источника  с  исследованием, определение  начала истории в современной  терминологии, произвольную  этнографическую  классификацию и  некритическую  передачу разных летописных вариантов  в одном сводном  изложении.  Но  через  все  столетие  проходит  одна  идея,  общее  стремление  к  реальному пониманию прошлого, к объяснению его из настоящего, и наоборот. Не слава и не польза, а знание  истины  становится  задачей  историка.  Вместо  изложения  источника  все  большее место  занимает  основанное  на  нем  исследование.  Постепенно  уходят  патриотические преувеличения  и  модернизации.  Специальное  изучение  летописей,  лингвистических, археологических  и  этнографических  памятников  повышает  научные  требования,

Вырабатывается  научная  классификация  и  критические  приемы  изучения  источников.  И наконец,  ученый  кругозор  значительно  расширяется  введением  в изучение  истории нового актового  материала.  Внимание  историков  все  больше  привлекает  внутренняя  история России.

В  то  же  время  ломоносовское — риторическое — направление с литературным взглядом на задачи историка  продолжало существовать, вероятно, в связи с глубочайшими фольклорными  традициями.  Исторические  корни оказывали свое  воздействие на  развитие

литературы  и  поэзии.  Может  быть,  именно  поэтому  литературный  взгляд  на  историю  не только пережил XVIII в., но и был увековечен в сочинениях Карамзина, который соединил в своей «Истории...»  крупный  литературный  талант  с  самостоятельной  переработкой  новых исторических  источников. «С  Карамзиным  мы  переходим из  летописного мира  русской историографии, где все мало кому  известно и понятно, в другую область,  где все знакомо, где живет устная традиция сказов и былин, где литература стоит вровень с использованием источников».  Вот почему  появилась эта знаменитая  фраза А.С.  Пушкина: «Все,  даже светские женщины, бросились читать  историю своего  Отечества,  дотоле  им неизвестную... Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Колумбом». Друг историка, поэт  П.А.  Вяземский писал: «Карамзин — наш Кутузов 12-го  года — он  спас  Россию  от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас есть отечество». Об этом же говорил и В.А. Жуковский: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями. Теперь все

они оживают, поднимаются  и получают величественный, привлекательный  образ».

Однако,  что  очень  примечательно,  рядом  с  восхвалением  громко  раздавались  и 

критические  отзывы.  Эти  отзывы  исходят  от  специалистов-историков,  младших 

современников  Карамзина,  представителей  новой  исторической  науки  буржуазного 

направления XIX в., которые шли по линии углубления и расширения критики источников.

М.И.  Каченовский  прямо  говорил  об  отсталости  методологических  позиций  Карамзина,  о 

том,  что  его «История...»  содержит  даже  не  историю  государства,  а  историю государей,  в

которой «деяния государей» заменили «ход происшествий государственных». Н.А. Полевой 

писал: «Карамзин есть писатель не нашего времени...». И даже наиболее близкий к Николаю

Михайловичу  по  направлению  политического  консерватизма  М.П.  Погодин  считал,  что 

«Карамзин  велик  как  художник, живописец, но как  критик он  только  мог  воспользоваться 

тем, что до него было сделано, а как философ он имеет меньшее  достоинство, и ни на один

философский вопрос не ответят  мне его истории».

По мнению П.Н. Милюкова: «Карамзин  писал не для ученых, а для большой  публики,

как  критик  он  только  воспользовался  тем,  что  было  сделано  до  него;  образцами  для

Карамзина остались историки XVIII в., с которыми он разделял все их недостатки, не успев

сравниться  с  достоинствами;  прочитайте  его 12 томов  и вы  убедитесь как было  чуждо

Карамзину  понятие  об  истинной  истории.  Карамзин  не  начал  собою  нового  периода,  а 

закончил старый, и роль его в истории науки не активная, а пассивная».

 Мы  видим,  что   в  творении  Карамзина —  «История  государства  Российского»  — 

слились воедино две главные  традиции русской историографии: методы источниковедческой

критики  от  Шлецера  до  Татищева  и рационалистическая  философия времен  Манкиева,

Шафирова,  Ломоносова,  Щербатова  и  др.  О  личных  достоинствах  Карамзина-литератора

лишний  раз  не  приходится  говорить,  ибо  язык  его  произведений  и  сегодня  доставляет

живейшее наслаждение. В  этом отношении он продолжил традицию, начатую Ломоносовым,

—  художественного  изложения  истории — и  стал  непревзойденным  ее  мастером  во  всей   91

русской  историографии.  Можно  сказать,  что  как  ученый  он  точен,  как  философ — 

оригинален, а как литератор  — неповторим».

Уже в наши дни выдающийся исследователь и знаток русской  культуры Ю.М. Лотман

мудро заметил: «Критики... напрасно упрекали Карамзина в том, что  он не видел в движении

событий  глубокой  идеи.  Карамзин  был  проникнут  мыслью,  что  история  имеет  смысл.  Но

смысл  этот — замысел  Провидения — скрыт  от  людей  и  не  может  быть  предметом 

исторического  описания.  Историк  описывает  деяния  человеческие,  те  поступки  людей,  за

которые они несут моральную  ответственность».

Время не властно над именем Карамзина. Причина этого необычайного общественно-

культурного  феномена  заключается  в  огромной  силе  духовного  воздействия  на  людей  его 

научного  и  художественного  таланта.  Его  труд — это  работа  живой  души.  Ключ  же  к

пониманию личности ученого  в природных наклонностях и талантах, в обстоятельствах его 

жизни, в том, как формировался его характер, в семейных и общественных отношениях.

Николай  Михайлович  Карамзин  родился  в  Симбирской  провинции в деревне

Карамзиновке. Волжское название деревни и фамилия будущего историографа имеют явный

оттенок восточного происхождения (кара...). Отец, Михаил Егорович — отставной  капитан,

мать  писателя  умерла  рано,  мачехой  стала  тетка  Ивана  Ивановича  Дмитриева.  Таким 

образом, породнились две  будущие знаменитости. Николай сначала  учился дома, затем — в

Московском пансионе; с 15 лет — в Петербурге в гвардейском Преображенском полку, в 17

лет выходит в отставку поручиком и живет в Москве. В 23 года отправляется в заграничное

странствие  и  возвращается  оттуда  с « Письмами  русского  путешественника»,  пишет 

сентиментальные повести, поэтические  сборники.

Заметим, что меланхолия была свойственна Карамзину с детства  и, видимо, перешла к

нему  от  рано  умершей,  склонной  к  ней  матери.  Отсюда,  вероятно,  и  резкие  перемены

жизненного пути и интересов. В 18 лет он — любитель света и  развлечений, но, сблизившись 

с  Н.И.  Новиковым,  вступает  в  масонскую  ложу (Юнга), включается  в  просветительскую

деятельность, занимается  переводами, пишет стихи,  редактирует  журнал «Детское чтение».

В это время ему еще  присуща жизнерадостность с долей  некоторого лукавства и самолюбия.

По его мнению, назначение искусства в том, «чтобы распространять приятные впечатления в

области чувствительного». В Москву из-за границы приезжает  веселый развязный молодой

человек с шиньоном, гребнем  и лентами в башмаках. К 30 годам  Карамзин — совсем другой

человек. В это время  он пишет: «В самом грустном расположении, в котором цветы разума

не веселят нас, человек  может еще с каким-то меланхолическим  удовольствием заниматься

историей. Там все говорит  о том, что было и чего уже нет». Приступая к своему знаменитому

труду, он прежде всего ищет утешение своей душе, не зная еще, что входит в бессмертие.

Отношение  Карамзина  к  масонству  сложное.  Собственно  говоря,  он  никогда  не

разделял масонских взглядов. Идеология Карамзина была проникнута рационализмом XVIII

в.  и  решительно  отвергала  мистику  масонства.  Но  в  то  же  время  нельзя  не  заметить,  что 

морализующая  и филантропическая  тенденции масонства внутренне соответствовали

«чувствительности»  его  натуры,  на  которую  неоднократно  указывал  он  сам впоследствии.

Чувствительность  натуры  и  морализующая  тенденция у Карамзина могли создать

своеобразную связь между  его первоначальной близостью к  масонскому кружку Новикова и 

последующим  влиянием  па  него  западноевропейского  сентиментализма.  Но  и  отношение 

Карамзина  к  сентиментализму,  в  свою  очередь,  двойственно.  Сентиментализм  на  Западе

имел  определенную  социальную  направленность,  он  отражал  начало  буржуазного

направления  в  литературе,  вводя  в  литературу  на  место  героизации  и  идеализации 

привилегированной  общественной  верхушки  личную  жизнь  и  душевные  переживания 

обыкновенного среднего  человека.  Карамзин  как  представитель  русского  сентиментализма 

взял и от этого направления  только морализирующее чувствительное начало, но извратил его 

социальную  значимость;  сентиментальная  повесть  у  него  превратилась  в  идиллическую

картину крепостного быта.  

Страсть  к «сочинительству»  особенно  проявилась  у  Карамзина  после  сближения  с

московскими литераторами сподвижниками  Новикова. В его мироощущении с  этого времени 

преобладают  просветительские  принципы  с  их  культом  независимой  и неповторимой

человеческой  личности.  Не  случайно  он  навсегда  остался  интеллектуалом-одиночкой.

Путешествие  за  границу  отразилось  в  блестящем  литературном  памятнике  эпохи — 

«Письмах  русского  путешественника».  Первое  их  полное  издание вышло в свет  в 1801 г.

Последнее  письмо  содержит  такие  строки: «Берег!  Отечество!  Благословляю  вас.  Я  в

России... Всех останавливаю, опрашиваю, единственно для того, чтобы говорить по-русски и 

слышать  русских  людей... Трудно найти  город хуже Кронштадта, но мне он мил. Здешний 

трактир  можно  назвать  гостиницей  нищих,  но  мне  в  нем  весело».  Таков  результат  его 

восприятия  остального,  отличного  от  России,  мира  в  сопоставлении  с  российской

действительностью.

Во  время  своего  путешествия  он  посетил  страны,  где  формировалась 

просветительская философия, литература, эстетика, политэкономия, история. Он чувствовал

пульс гуманистической мысли, беседовал с И. Кантом, стоял у  дома и видел Гете, входил в

келью  Лютера,  был  гостем  философа  Лафатера  и поклонился  праху Вольтера.  Карамзин

посещал  библиотеки,  музеи,  театры,  государственные  учреждения,  слушал  лекции  в

Лейпцигском  университете,  многие  часы  провел  в Дрезденской галерее.  В Национальном

собрании  революционной Франции слушал  Мирабо,  бывал в якобинском  клубе,  во  время

литургии  видел  Людовика XVI и  Марию-Антуанетту.  В Англии  в Вестминстерском

аббатстве  слушал «Мессу» Генделя и изучал  работу  парламента. Будущий историк сделал

вывод: «Всякие  гражданские  учреждения  должны быть  соображены  с  характером  народа».

Революции  не  способствуют  прогрессу  человечества.  По  существу,  в «Письмах  русского

путешественника»  Карамзин  уже  наметил  программу  развития  России:  живительный 

патриотизм, критическое  восприятие отечественной истории  и сопоставление ее с историей

других  стран.  По  возвращении  он  полон  литературных  и  издательских  планов,  готовит  к