Место и роль женщины в формировании придворной жизни в Средние века

 Очевидное  противоречие  должно было иметь объяснение. « Известно,что женщины в средние века умели проявлять мужество и столь же энергично,сколько и разумно отстаивали серьездные интересы,когда им это доверяли».(2) Но при этом полагалось,  что женщины, известные своими достижениями,  преодолевали несовершенную  женскую  природу, как бы уподоблялись  мужчине,  ориентируясь  на  мужские  добродетели: благоразумие, стойкость, храбрость, решительность, постоянство. Однако признавалась ли за женщиной способность управлять эффективно,  опираясь  при  этом  на  качества,  традиционно  ассоциируемые  с  женственностью?  Видели  ли  средневековые  писатели  позитивные   особенности  женского начала   в   процессе   управления?   Ответ  на  этот  вопрос,  который представляется очень интересным и  принципиальным, в характеристиках королев,  императриц, принцесс — скорее всего отрицательный:  все женщины,  добившиеся  успеха  на  ниве  государственного   управления, сопоставляются   с   мужчинами   в   своей   смелости,  решительности, мужественности.  Может быть,  одним из  немногих  исключений  является мнение  женщины,  Кристины Пизанской.  Обосновывая право женщины управлять своей землей в отсутствие  мужа, она  не  только  показывает   ее мудрость,  способность   к  самоконтролю,  но  и  подчеркивает  ценность  терпения —  качества,  которое  традиционно  атрибутировалось  женщине .     

 Вместе  с тем специфика женского элемента  власти  признавалась  в работах,   посвященных   управлению  домом.   Ее  усматривали  в  таких качествах  женщины,  как  миролюбие,  благожелательность,  милосердие. Более того, эти  качества,  на  наш  взгляд, считались необходимым элементом процесса управления.  Особенно  это  заметно,  когда  авторы трактатов   об  управлении  рассуждают  о  взаимоотношениях  хозяйки  и хозяина, хозяйки и слуг.    

 Вполне допустимо,  что основная причина утверждений о непригодности женщины  властвовать  связана  с  тем,  что  признать ее способность к управлению означало согласиться с возможностью руководить мужчинами. А это невозможно для патриархатной  культуры  по  определению.     

 Поэтому второй  принципиальный  вопрос  в  проблеме  "женщина и власть", а именно: может ли женщина управлять своим мужем? — дискуссий не вызывал. Идея безусловного главенства мужа не подвергалась  сомнению (хотя   постоянное   обращение   авторов   к   этому   требованию свидетельствует,  скорее,  о  том,  что в реальной жизни оно соблюдалось далеко  не  всегда).  Подобный  взгляд  прослеживается  и в дидактических  трактатах,  и  в  городской  литературе.   

 Такой же  традиционный  взгляд  на  взаимоотношения  жены  и  мужа сохраняется и в итальянском  гуманизме.  «Например,   Конверсини  да  Равенна (XIV век)  предостерегал  женщину:  "Подчиниться   мужчине  более  достойно женщине,  чем управлять  им самой...  Мужчина  не  должен  быть  рабом   и  приспосабливаться    к  женским   пожеланиям,   женским   привычкам"). По мнению итальянского гуманиста Поджо Браччоллини, "в браке ты не служишь, а повелеваешь женщиной,  которая приучена по своей воле служить тебе и рожать тебе детей".   Естественность  полного  подчинения  жены мужу подчеркивается в  сочинениях   других   итальянских   гуманистов;   например,    Барбаро  утверждает,  что "жена  находится в полной зависимости от мужа, а муж ей глава  и  наставник";  Альберти  не  сомневается,  что  "жена должна подчиняться приказам мужа".    

 Еще  один любопытный вопрос,  предполагался ли  предел   подчинения жены мужу.  Поскольку женщина менее  разумна,  чем  мужчина,  она даже не способна оценить справедливость его управления и должна  безусловно  подчиняться  его  воле.  Каждой  жене  следует быть  готовой выполнить любой приказ своего мужа — как  хороший,  так и плохой.  Даже  если  он вреден,  порочен,  она  должна выполнить его, и это будет не ее вина,  но  ответственность хозяина", —  писал в своей книге  Делатур  де  Ландри .   Сходная позиция отражена в «Защите женщин»; ее автор  полагает, что    достойны   подражания   —   помимо   правительниц, образованных  женщин  —  те,  кто  смиренно терпел несправедливость со стороны своих  мужей.  Чех Томаш Штитный рекомендовал  жене подчиняться мужу даже в том случае,  если   он  к ней несправедлив.  Делая  так,  она   заслужит   двойную  милость  Бога:  и  потому,  что  следовала установлению любить мужа,  и  потому,  что   проявляла   христианские  смирение  и  терпение .  Не случайно Боккаччо называет злой женой ту,  которая  старается   захватить  власть  дома  и  оказать влияние на мужа.  Женщины, которые стремятся к господству или самостоятельности, нарушают установленный свыше порядок  вещей,   предписывающий  им  занимать  строго определенное место в иерархии творений; такое стремление квалифицировалось в средневековом сознании  как  проявление   гордыни,  греха сатанинского.  Штитный также определял  модель  доброй  и  злой  жены   через   термины   "смиренная"  и "гордая" жена). Показательно в этом отношении,  что  в  "Молоте  ведьм"  прослеживается идея о корреляции склонности некоторых женщин к ереси и их стремления господствовать над своими мужьями.                И все-таки была сфера — сфера  приватная,  в  которой  ценность женского  управления  признавалась.  В  трактатах  об управлении домом  подчеркивается   необходимость   женского   влияния   для  достойной организации  семейной  жизни.  Женщину  воспринимали как заступницу за домашних — детей,  домочадцев,  слуг.   Она  спасала их от  гнева  главы дома,  являясь   как бы   посредницей  между  хозяином и остальными членами дома,  представляя их интересы перед хозяином.  Штитный полагает,  что дом,  управляемый  доброй  женой,  — это дом без ссор;  если же  в доме распри, раздоры,  это  бесчестье  для  хозяйки .  Барбаро  подчеркивает  особую  роль  женщины  как  правителя дома — она  должна отвечать не только  за  домашнее хозяйство,  но  и за мир и согласие в семье.  В этом  ее главное предназначение; гуманист сравнивает его с предназначением рыцаря, крестьянина, врача Итальянец Пандольфини  уверен,  что  обязанность  женщины  —  нести мир в семью, поэтому  главными  женскими  качествами должны быть миролюбие и благорасположение»(3).     
 
 

Переходя к вопросу  о политической активности  знатной  женщины  в жизни  средневекового общества,  отметим,  что,  вопреки   отмеченным  представлениям о идеальном  правителя, а также  формальным  ограничениям  участия женщин в органах публичной  власти,   в  реальности  влияние  женщин на государственные  дела  ощущалось  на   всем  протяжении средневековой  истории.    Безусловно, приход женщин двора к власти, долгое время сосредоточенной в мужских руках, введение новых форм этикета, мышления и образа жизни в соответствии с полом, повлекли за собой серьезные последствия для королевской семьи.  Короля всегда окружала масса женщин - и супруга, и мать, и сестры, и целые батальоны их служанок, компаньонок и дам. (см. прил. табл. 1)                             Королева разделяла  с  мужем  сам  статус королевской персоны,  этим обусловливались ее права, привилегии и обязанности. К ней относились с почтением и  как к жене короля,  и как к матери наследника престола.  Единственной женщине,  королеве,  придается огромное значение,  поскольку ее действия связаны с  монаршими обязанностями  и привилегиями.  Королева   должна быть добродетельной,  осмотрительной  и благоразумной, уметь хранить тайны,  заботиться об образовании  детей . Конечно, в  подавляющем   большинстве  случаев роль  реальных  королев во всех средневековых   европейских   государствах   была   столь незначительной,  что их даже  не упоминают в хрониках.  И все  же  иные монархини   приобретали   весомую  власть в государстве и  играли  заметную  роль  в  управлении им.    

 «Влияние королевы  зависело от ряда факторов:                                   Во-первых,  большое значение имел капитал — политический или денежный, который служил приданым в браке. Значимость приданого (А. Аквитанской, Изабеллы, королевы Костили)королев  в  немалой  степени обусловливает тот факт,  что  все  они обладали заметным политическим весом.  Но  часто  даже политическое  приданое  не  могло  спасти  совсем  юную  девушку, приехавшую  в  чужую  страну, от  полной  зависимости  от  мужа и его окружения. 

 Во-вторых, влияние  королев определялось их личными способностями и амбициями,  а  также  силой  или  слабостью  короля.  Властолюбивой, амбициозной  королеве  приходилось  искать  для  себя опору,  заключая тайные союзы  с  различными группировками знати,  а  часто  и с  церковью, рассчитывая на поддержку  в  борьбе  за  власть  в  дальнейшем,  в период ее регентства или единоличного правления.  Обвинения  королев в адюльтере с высшими  сановниками  — это нередко отголосок поиска опоры в борьбе за  власть.   

 В-третьих,  многое  определялось  ситуацией с наследованием. Возможность стать у руля государства предоставлялась  королеве  тогда, когда  она, овдовев,  назначалась  регентом при несовершеннолетнем сыне. Это происходило не всегда — при сильных позициях придворной  знати,  при расстановке политических сил не  в пользу королевы, при слабой королеве регентом  назначали  кого-либо  из    родственников-мужчин.  Но   если назначение было свершившимся фактом, то женщина-регент становилась фактически полноправным повелителем страны».(4)    

 Случаи регентства  королевы  были нередки.   Властным регентом при будущем короле Генрихе IV  была королева Агнесса;  в течение  регентства она влияла не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику своего государства.  Позже,  в период  развитого  средневековья, ярким примером   женщины-правителя   может   служить   Бланка   Кастильская (,  жена Людовика VIII. Она  была  регентшей при Людовике IX, причем дважды— в период несовершеннолетия своего сына, а также  во  время  его  участия  в  крестовом  походе.  Ее  влияние  на сына-короля  было  весьма  велико  и  тогда,  когда   тот  находился  на  троне самостоятельно.  Бланка фактически единолично управляла государством и сделала  немало для усиления Франции.  Это был не единственный случай, когда  королева-мать  удержала  власть  и  по  истечении  официального времени  регентства,  оставаясь  ближайшей  советницей  сына.  Но  чаще королева  отстранялась  от  кормила  власти  сразу же  после   совершеннолетия  наследника,   который   попадал под влияние группировок  знати,  находившихся в оппозиции  к  его  матери.  Положение  ее  было непрочным;  всесильная  королева-мать  могла  потерять  все  в  результате какого-либо  неожиданного  поворота  судьбы,  например смерти наследника.  Так,  Эмма  (XI в.),  вдова английского короля Кнута,   находилась  у  власти, пока монархом был ее  сын  Гартакнут,  но  когда  к  власти  пришел  Эдуард Исповедник,  была сослана в монастырь .

Если  возможность  стать регентом при наследнике для  королевы  была реальной,  то  завладеть престолом единолично ей удавалось значительно реже. И это при том,  заметим,  что формально  закон,  запрещавший  женщине  наследовать  престол,  существовал  только во Франции,  да  и  то   был принят лишь в 1317 году в результате политической борьбы после  смерти короля Людовика X, единственной  наследницей которого являлась его дочь. Ее регентом был назначен зять покойного  короля  Филипп,  и,  желая  стать королем, он явился  инициатором  принятия  этого  закона.                           Помимо этих значительных периодов - и за исключением нескольких более ярких личностей, сумевших воспользоваться молодостью, любовью или слабостью короля, как, например, Мария Стюарт или Мария-Антуанетта, - влияние королев, если оно вообще имело место, погружено во мрак, в большинстве же случаев они просто превращались в ничто. Поэтому королевы искали прибежища в религии, постоянно стремились поддерживать благопристойность и хотя бы видимость добрых супружеских отношений в королевской семье.

Женившись по политическим соображениям, и чаще всего без  малейшей личной склонности, король , естественно, обращал свой взор на свиты королевы и принцесс - настоящие эскадроны девиц и молодых женщин, цветники свежести, красоты и вседозволенности. Избрав из них одну, он любил ее, наряжал и одаривал. Придворные обычно с самого начала включались в игру этой сверкающей бабочки, ослепительной и чарующей, чтобы продлить удовольствия своего короля, его развлечения, чудесные праздники и обновить его увеселения. Но они же и превращали ее в орудие возвышения и опалы, в средство своего влияния и ловко делали на нее ставки. Иногда они сами избирали для короля и приводили к нему в постель послушный объект своих устремлений. А король желал, чтобы вокруг него все было понятно и не существовало никаких тайн. Он возвышал свою возлюбленную, помещая ее рядом с собой, и на одну ступень с династической королевой ставил королеву любви и красоты. Таким образом, у него оказывалось две женщины: одна по необходимости, другая - для удовольствий. Одна для соблюдения закона, Другая - для души. Имя возлюбленной не держалось в секрете, при ярком свете и в полном блеске король представлял возлюбленную своим подданным, чтобы они воздавали ей честь. Она жила под его крышей, соединяя со своим положением госпожи и фаворитки роль наложницы, и рожала королю детей. 
Фаворитка- первая звезда в королевской галактике, и у королевы нет перед ней преимуществ, кроме законного превосходства. «Вы преходящи, - могла сказать она фаворитке, - а я останусь здесь навсегда». Впрочем, обе женщины обычно имели достаточно свободного времени для взаимных наблюдений и для того чтобы возненавидеть или за уважать друг друга, ибо жили они в удивительно тесном соседстве, разделяя интимную близость короля. 
Короли никогда не сдерживали себя в желании вволю порезвиться в своем дворце и взять приступом служанку, фрейлину или блудницу. Но все же Карл VII (1403-1461) создал беспрецедентное положение для Агнессы Сорель, когда королевская любовница заняла при дворе официальное место. При Франциске I правление фаворитки, сопровождаемое всеми проявлениями престижности и влияния, превратилось в государственный институт, которому отдали дань все последующие Валуа и династия Бурбонов. Звание королевской любовницы приобрело особое достоинство, сопровождаемое обрядами и протоколами, которые итальянизация французского двора в какой-то степени даже навязала королю, а желания и эмоциональные потребности довершили все остальное. Отныне фаворитка стала играть первую женскую роль в великом монархическом спектакле и в символике королевской власти. Она превратилась в аллегорический персонаж, с эротической двусмысленностью соединивший право первой ночи главного сеньора Франции и сверхъестественное плодородие государя-сверхчеловека.