Масоны и заговор декабристов

"Безумие  Пестеля, - как правильно замечает  Цейтлин, - не индивидуально, а  оно "сродно" безумию целого  века. Одержимость его - это рационалистическая  мистика, владевшая умами революционной  Франции".

"Он опоздал  на тридцать лет для Франции  и слишком рано родился в  России (когда палками, как Вятский  полк, думал загнать ее в царство  своей "Правды"). Цейтлин совершенно  правильно замечает, что пример  Пестеля доказывает, что "большой  ум может уживаться с логическим безумием".

Пастор Рейнбот, говоривший с Пестелем перед казнью, писал:

"Ужасный  человек. Мне казалось, что я  говорю с самим диаволом".

Вот характеристика содержания "Русской Правды" написанной Пестелем, изложенная в брошюре "Первые борцы за русскую революцию", изданной в 1917 году в Нью-Йорке "Первым русским издательством в Америке". "Первое русское издательство" издательство революционное, сочувственно настроенное к Февральской революции и поэтому нет возможности подозревать автора книги в пристрастном отношении к декабристам. Указанная брошюра кончаются следующими словами: "Декабристы были светлою страницею нашего прошлого" и дальше: "темницы рухнули в наши дни, но вышли из них не декабристы, а их внуки и правнуки".

Таким образом  автор, как это обычно делается, устанавливает прямую преемственность между декабристским восстанием и февралем.

Когда меньшевики, эсеры и солидаристы утверждают, что революция 1917 года могла закончиться  только Февралем, а Октябрь это  дьявольское наваждение, они или хотят заблуждаться, являясь жертвой партийных догм, или сознательно искажают ход революционных событий 1917 года.

Что же пишет  автор брошюры "Первые борцы русской  революции" о "Русской Правды" Пестеля?

"... Он, как  сказали бы теперь, обращал большое  внимание на социальный вопрос, то есть на вопрос о не справедливом неравномерном распределении богатства. По своим взглядам в этом вопросе Пестель был близок к социалистам, то есть к тем, которые стараются, чтобы не было несправедливой разницы между богатыми и бедными".

"... Он хотел,  чтобы все думали так, как  он сам, и готов был принудить  и других признавать его взгляды  правильными."

"... Пестель  хотел, чтобы все были равны,  но он не считал возможным  предоставить всем думать и  поступать так, как каждый считает лучше: он был за равенство, но не за свободу и считал нужным, чтобы и при таком демократическом устройстве в государстве была единая сильная власть."

"... Лет  за сорок до Пестеля, во Франции,  когда там было свергнуто самодержавие  и установлена республика, также существовала партия, которая хотела добиться демократического устройства средствами принуждения и крайней строгости. Эта партия называлась якобинцы. Вот таким якобинцем в своих взглядах был и Пестель."

"... Когда  весь народ, или те, кто произвел  переворот, сами по своей воле и своему решению предоставляют правительству неограниченную власть, то это называется диктатурою. Вот такую то военную диктатуру Постель и хотел учредить на первое время".

"... Неограниченное  в своей власти временное правительство должно было мерами беспощадной строгости подавлять все контрреволюционные попытки, то есть попытки восстановить старый строй, существовавший до переворота, до революции, а также все самовольные волнения и мятежи".

"... Но составлять  частные общества гражданам воспрещалось, "как открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а последние вредны".

"... Пестель  готов был хотя бы силою  принудить народ принять все  задуманные им преобразования".

Н. Былов в  книге "Черное Евангелие" метко  замечает, что Пестель в своей "Русской Правде" дает уже всю гамму, из которой составились мелодии 1917 года. Его рассуждения о беспощадном "Временном правительстве" которое должно выкорчевать все старые, государственные и церковные учреждения, должно прикончить род царей, должно воспретить имевшиеся свободы, - если зачеркнуть под ними его подпись, то можно отнести их к Ленину и Сталину". Николай Былов нисколько не преувеличивает: "Русская Правда" Пестеля, "Катехизис революционера" Нечаева, статьи Писарева, Чернышевского, Добролюбова, статьи Ленина - все это звенья Единой Идеологической Линии, на дрожжах которых взошел Ленинизм и Сталинизм. Тот кто не видит этой связи, хотя большевики и открыто признают ее, тот ничего не понимает в природе русского национального кризиса. Он подобен тем доктринерам, которые признают благодетельность и народность февраля, не понимая, что это только интермедия перед Пестелевско-Нечаевско-Ленинским октябрем. Сталин действует по программе Пестеля. Сталин вслед за Лениным выполняет то, что было намечено уже Пестелем.

Нечаев в  своем "Катехизисе революционера" пишет, что революционер обязан отрекаться от тупости толпы. Такие явления  как:ложь, перехватывание чужих писем, подслушивание, слежка друг за другом, вымогательство, кража, грабительство, убийства не должны смущать революционера. Кто этого не понимает, того нельзя допускать к служению революции".

Декабристское восстание, февральская революция, октябрьская революция и большевизм - это различные фазы одного и  того же идеологического процесса.

V. Член масонской ложи "пламенеющая звезда", "рожденный для заварки каш, но не для того, чтобы их расхлебывать"

Рылеев был  членом масонской ложи "Пламенеющая  звезда". По словам декабриста Булатова, однокашника Рылеева по корпусу, "он рожден для заварки каш, но сам всегда оставался в стороне".

То есть К. Рылеев принадлежал к тому сорту  людей, которые хотят "и капитал  приобрести и невинность соблюсти".

Кондратий Рылеев рано умел соединять "искренний пафос  с благоразумным предусмотрительным копированием своих писем".

Рылеев ведет  подлую игру с Каховским и Якубовичем, утверждает Цейтлин: "Рылеев, хотел  чтобы покушение на царя осталось единоличным актом, а не делом  общества, тогда, в случае неудачи, обществу не грозила бы гибель, а в случае удачи, оно пожало бы плоды, не неся тяжести морального осуждения и народного негодования. Для идеалиста-поэта, это был не лишенный макиавеллизма план".

Между Рылеевым, Каховским и Якубовичем, - по определению  Цейтлина, создалась "кошмарная атмосфера". "Рылеев все время подкармливал денежными подачками будущего цареубийцу. Каховский временами начал подозревать, что Рылеев предназначает его на роль наемного убийцы и догадки были близки к омерзительной истине".

VI. Как "рыцари свободы" подготавливали бунт на сенатской площади

Император Николай вступил на престол с тревогой в душе.

Только накануне им было получено из Таганрога донесение  о существовании заговора в войсках. Военный генерал-губернатор граф Милорадович  уверял правда его, что в столице  все пройдет спокойно, но Николай  плохо верил в это.

"В ночь  с 13 на 14 декабря Николай I предстал  перед собранными командирами  военных частей и сказал им: "Господа, не думайте, что  утро пройдет без шума: возможно, что и Дворец будет под угрозой  и я не могу заранее принять  нужные меры; я знаю, что есть волнения в некоторых полках, но лишь в решающий момент я смогу решить на какие части я могу рассчитывать: до того времени я не смогу измерить размер зла. Но я спокоен, потому что моя совесть чиста. Вы знаете, господа, что не я искал короны; я не нашел в себе ни нужных талантов, ни опыта, чтобы нести этот тяжелый груз; но если Господь его на меня возложил, также как воля моих братьев и законы Государства, я сумею ее защитить и никто во всем свете не сможет ее у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и знаю как их защитить; Император Всероссийский в случае нужды доложен умереть с мечем в руке. Во всяком случае, не зная как мы переживем этот кризис, я поручаю вам моего сына. Что же касается меня, будь я императором лишь на час, я сумею доказать, что я достоин этого звания".

И Николай  Первый оправдал звание Императора в  первые трагические минуты своего царствования. Когда ганноверский посланник Дернберг попросил Императора разрешения присоединиться к его свите, Царь ответил: "Это  событие, дело семейное в котором Европе нечего вмешиваться".

В 1825 году было невозможно двинуть русского солдата  иначе, как взывая к его преданности  царю: лишь подлогом удалось поднять  войска утром 14 декабря. Капитан А. Бестужев сказал Гренадерам гвардии:"Нас обманывают, Константин меня к вам прислал. Если вы верите в Бога, вы откажетесь присягать другому царю, нежели тому, которому вы поклялись в верности двадцать дней тому назад".

Лейтенант Арбузов  объявляет гвардейским морякам:

"Целая  армия стоит в окрестностях  столицы и нас уничтожит, если мы присягнем Николаю".

Почему декабристы для того чтобы привлечь в свои ряды солдат прибегли к постыдному обману? М. Цейтлин дает в своей  книге "Декабристы" такое же объяснение, как и Грюнвальд:

"Отечественная  война, несомненно, развила солдата, сделала его сознательнее и умнее. Но чем сознательнее он был, тем крепче он держался за свои убеждения, тем честнее служил Империи и Государю Императору. Поэтому заранее была обречена на неуспех революционная пропаганда и необходим был обман, чтобы повести его на мятеж. Если сказать солдату, что от него требуют второй, незаконной присяги, что истинный Государь томится где-то в цепях, а захватчик собирается отнять у него престол и если скажут все это люди, которым он доверяет, добрые и любимые офицеры, то он поверит и будет сражаться за правое дело. И горький обман этот во имя и для блага народа придумал чистый душой (!) поэт! Такова трагедия идеалистов: беспомощные в жизни, они хотят перехитрить ее, берут на себя во имя своих идей тягчайшие грехи, как взял Рылеев грех обмана почти что детей - солдат".Эта оценка тем ценнее, что ее сделал не русский, а еврей, доброжелательно относящийся к "героям" 25 декабря.

Якубович  советовал разбить кабаки, подстрекнуть чернь на грабежи. Александр Бестужев в день восстания бесстыдно лгал солдатам Московского полка: "Ребята! Вас обманывают: Государь не отказался от престола, он в цепях. Его Высочество шеф полка Михаил Павлович задержан за четыре станции и тоже в цепях" и т.д., в таком же духе.

Врали безбожно и члены Союза Соединенных Славян. Один из Борисовых организаторов общества "говорил о несуществующих членах среди всех славянских народов, о каком то мифическом члене сербском графе Макгавли".

Сергей Муравьев в Василькове тоже врал о том, что  Константина лишили трона.

Декабристы не могли обойтись без революционной хлестаковщины.М. Бестужев-Рюмин говорил членам общества Соединенных Славян о том, что в Москве обществу предано 300 чиновников.

VII. Как "рыцари свободы" вели себя во время восстания

"Толпа кричала: "Ура, Константин!", "Ура, Конституция!", но ничего не предпринимали, потому что ждали вожаков".

К великому счастью, вожаков у масонско-дворянского  бунта не оказалось.

В решительный  момент главари заговора не проявили той твердости духа, которую проявил  Николай I. Некому было взять на себя инициативу. Ни Рылеева, ни Якубовича на площади, среди восставших не оказалось.

М. Цейтлин  дает "диктатору" князю Трубецкому следующую характеристику: "... в  один и тот же день изменил он и Николаю, и своим товарищам  по обществу" Побродив вокруг площади князь Трубецкой пошел присягать Николаю I. Помощник диктатора Булатов "тоже не пришел на площадь и бродил по близости в бесплодных сомнениях, подходя иногда на расстоянии нескольких шагов к Николаю, и мучительно, и бессильно порывался убить его".

Якубович  в день восстания ведет себя так: встретив Николая I он попросил его  нагнуться и не выстрелил, а прошептал  на ухо:

"- Я был  с ними и явился к Вам, - но  порывался убить его".

Якубович  вызывался уговорить мятежников, но подойдя к восставшим, он сказал:

"- Держитесь,  вас сильно боятся".

И сказав это  трусливо исчез в толпе.Николай I не хотел применять силу. Его с  трудом уговорили вызвать артиллерию. Когда его убеждали открыть огонь  по восставшим, он отвечал: "Что же вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования обагрил кровью моих подданных". - "Да, отвечали ему, чтобы спасти Империю".

Эти слова  Николая I подтверждают Толь, Васильчиков  и Сухозанет.

"План Императора  был: выиграть время, локализировать  восстание Сенатской площадью  и постараться обойтись без кровопролития. Он все время посылает кого-нибудь, чтобы уговорить восставших, но Милорадович и Штюрлер убиты Каховским. Наконец он посылает митрополита С. - Петербургского Серафима, но его встретили насмешками и бранью. "Довольно лжи, - кричит Каховский,

возвращайся на свое место в церковь". Обращаясь  к последнему, владыка, поднимая крест, спрашивает:"Это не внушает тебе доверия?" В ответ Каховский, трижды убийца, целует крест. "Достоевский  не выдумал бы ничего лучшего", - восклицает Грюнвальд.