Ископаемые формы неоантропов (Homo sapiens). Неандертальцы. Кроманьонцы

Вопрос о рубеже между ориньякским и мустьерским человеком имеет большое значение не только для проблемы антропогенеза, но и для этнической антропологии.

Если настаивать на том, что никакого существенного различия между неандертальцами и современным человекам не имеется, то придется допустить, что и в настоящее время трудовая деятельность и технический прогресс могут быть связаны с филогенетическим развитием человека точно так же, как это имело место у синантропа и у неандертальца. Но такой вывод полностью противоречил бы фактам, так как для любого ныне живущего народа независимо от его расы усвоение техники есть вопрос его социальной истории и никоим образом не является вопросом эволюции. Было бы нелепостью утверждать, что для перехода к новой социально-исторической формации какие-то ныне живущие народы должны подняться на новую филогенетическую ступень путем отбора, или накопления направленной изменчивости в течение долгого ряда поколений. Несомненно, что современный человек в этом отношении коренным образом отличается от синантропа и нет андертальца, трудовая деятельность которых была тесно связана с их прогрессивной эволюцией.

Вся история становления человека оправдывает положение о том, что труд создал самого человека.

Очевидно, что между современным и неандертальским человеком проходит важная граница. По ту сторону границы, т. е. у формировавшегося человека, его трудовая деятельность имела теснейшее отношение к его морфологической эволюции. По эту сторону границы, т. е. у современного, "готового" человека, его трудовая деятельность протекает без всякого отношения к его морфологическому прогрессу.

В зарубежной литературе широко распространено мнение, что производство и общество у древних гоминид развивались по биологическим законам. Все сказанное выше показывает, что эта точка зрения глубоко ошибочна.

Орудия и вся производственная деятельность развивалась у древних гоминид на основе закономерностей, присущих самому производству, как это имеет место и у современных людей. Однако у синантропов и неандертальцев важным условием реализации этих закономерностей производства еще было развитие биологической организации самого человека. Не следует, таким образом, смешивать закономерности процесса с условиями их осуществления. Ведь было бы нелепо утверждать, например, что переход от каменной индустрии к медной и бронзовой совершился по географическим

333

законам, хотя бесспорно, что в географической местности, лишенной металлических руд, переход к выделке металлических орудий не мог бы осуществиться. Точно так же то обстоятельство, что общественное развитие древних людей в какой-то мере обусловливалось их физической организацией, ни в какой степени не означает, что общество древних гоминид развивалось по законам биологии.

***

Выше по ходу изложения мы попутно коснулись некоторых вопросов истории первобытного общества, тесно связанных с проблемой эволюции человека, - вопросов о периодизации первобытной истории, о формах социальной организации и уровне сознания у неандертальского человека, о соотношении археологических культур и основных этапов развития первобытного общества.

Само собой понятно, что эти сложные проблемы не могут решаться на основе данных антропологии. Однако антропологические данные обязательно должны учитываться при их разрешении.

Следует считаться с теми существенными различиями, которые обнаруживаются между человеком современного типа и его предшественниками.

Уже на этом основании было бы неправильно отождествлять формы общественной жизни, например, кроманьонца и синантропа. Если по отношению к людям верхнего палеолита мы можем говорить о сложившемся родовом обществе со свойственными ему формами идеологии, то по отношению к более древним гоминидам законно предположить, что родовой строй у них еще не сформировался. Только у людских коллективов позднего мустьерского времени возникли условия для зарождения рода.

Существование рода предполагает наличие экзогамии, установление которой было крупным шагсм по пути упорядочения отношений в орде. Экзогамия, как строго установленная система брачных запретов, сама по себе является свидетельством такого высокого уровня общественной организации, которую трудно предполагать в раннем палеолите.

Выше уже говорилось о том, что все современное человечество принадлежит к одной стадии эволюционного развития, важнейшим свойством которой является полная независимость общественной жизни от вариации физического типа.

Фактическое обоснование этого положения дано в разделе, посвященном изучению человеческих рас.

В гл. 12 говорилось о значении в эволюции гоминид ломки автоматизмов их поведения. Эта ломка требовала, в виде компенсации, способности к предвидению будущих ситуаций и, следовательно, толкала на поиски путей, которые делали подобное предвидение возможным.

Самый способ питания древесных предков человека плодами вынуждал к своеобразной "исследовательской" работе, а локомоция на деревьях требовала на каждом шагу решения новых двигательных задач, нового глазомера, нового прицела в глубину и создания неисчислимого множества импровизированных схем движения, во многом чуждых животным в условиях монотонной ходьбы по земле.

Весь дальнейший ход эволюции человека шел, что вполне понятно, через разрешение противоречий, так как именно в сфере противоречий интеллект давал человеку его огромные преимущества.

Переход к мясной пище и необходимость вести острую борьбу на открытых пространствах поставил наших предков перед задачей "раздвоения":

334

с одной стороны, вставала необходимость усиления сплоченности внутри орды, с другой - возрастала роль охоты.

Далее появилось противоречие между целью и средством при изготовлении орудий: камень был всего полезнее при его использовании как раз тем своим свойством, которое делает его наиболее трудным и недоступным при обработке - твердостью.

Только человек мог овладеть огнем, этой двуликой стихией, которая таит в себе одновременно и жизнь и гибель.

Обезьяна панически боится огня, огонь помог человеку стать самим собой; обезьяна почти никогда не манипулирует с крайне неподатливым материалом - камнем, камень "вывел" человека в люди; обезьяны почти не подражают звукам, речь человека - немыслима без подражания.

Способность представлять себе последствия своих действий в виде образов будущего создавала источник дополнительных усилий для победы над внутренними препятствиями (страхом, отвращением, ленью и т. д.), которые .непреодолимы в аналогичных обстоятельствах для животных.

Наконец, отметим важное значение того факта, что интеллект усиливается вместе с трудностью задач и их числом. В связи с этим понятно, что интеллект мог достигнуть своей мощи только ценой долгого и беспомощного "детства" (см. гл. 12).

Проблема появления человека на Земле

Как и в вопросе происхождения Вселенной и жизни, существует представление о божественном творении человека. «И сказал Бог; сотворим человека по образу своему» (Бытие. 1. 26, 27). В индийской мифологии мир происходит из первого прачеловека – Пуруши.

Во многих первобытных племенах были распространены представления о том, что их предки произошли от животных и даже растений (на этом основано представление о тотемах), а такие верования встречаем у так называемых отсталых народов до сих пор. В античности  высказывались мысли о естественном происхождении людей из ила (Анаксимандр). Тогда же заговорили о сходстве человека и обезьяны ( Ганнон из Карфагена).

Гипотезу африканской прародины современного человека в своем варианте поддержали генетики. Американский исследователь А. Уилсон, совместно с коллегами из Калифорнийского университета, предложил гипотезу так называемой «Африканской Евы»: все современное человечество, по мнению этого автора, произошло от одной женщины, жившей в Африке, южнее Сахары, примерно 100-200 тыс. лет назад. Вывод базируется на анализе мирового распределения типов митохондриальной ДНК. Предполагается, что Homo sapiens из африканского центра расселился по всей ойкумене, вытесняя все другие группы гоминид (без метисации). Гипотеза основана на серьезных статистических расчетах и, хотя в настоящее время достаточно резко критикуется, является несомненным вкладом в обоснование моноцентристской теории генезиса современных рас.

Ее слабое место, однако, – постулируемое А. Уилсоном «вытеснение без метисации». Вряд ли можно представить себе существование каких-то непроницаемых внешних барьеров, которые могли бы предотвратить смешение при контактах в периоды активных миграций. Кроме того, как отмечалось выше, палеоантропологические материалы свидетельствуют скорее в пользу метисации на самых различных уровнях эволюции гоминид.

Вариабельность признаков двух эволюционных стадий (Homo erectus и Homo sapiens) наводит на мысль об отсутствии таксономической, а следовательно, биологической обособленности разных групп гоминид. Так что идея объединения всех представителей рода Homo в один вид представляется вполне разумной. Таким образом, судя по всему, имела место «сетевидная эволюция» как нечто присущее роду Homo, как следствие особенностей его бытия и развития. Поэтому гипотеза «Африканской Евы» представляется слишком односторонней: она не учитывает связей и взаимоотношений внутри многообразного, быстро развивающегося конгломерата групп, каким во все времена было человечество.

В настоящее время в связи с ажиотажем вокруг НЛО в моду вошли версии о происхождении человека от внеземных существ, посещавших Землю, или даже от скрещивания космических пришельцев с обезьянами.

Но господствует в науке с 19 века вытекающая из теории эволюции Дарвина концепция происхождения человека от высокоразвитых предков современных обезьян. Она получила в 20 веке генетическое подтверждение, поскольку из всех животных по генетическому аппарату ближе всего к человеку оказались шимпанзе. Дарвин утверждал, что движущая сила биологической эволюции – борьба за существование и естественный отбор в ней наиболее приспособленных и сильнейших. В основе его предположения лежит идея, что кажущаяся целесообразность, гармоничность, даже красота живой природы порождены игрою случая, а правила этой игры ограничены лишь безличными и слепыми Законами Природы. Поскольку человек, очевидно, имеет много общего с другими живыми существами, то вполне логичным было и следующее соображение Дарвина: причина появления «венца творения» – человека – тоже лишь совпадение ряда случайностей. Эти идеи господствуют в биологии и антропологии и по сей день.

3. Доказательство родства человека и животных

Собственная родословная   всегда интересовала людей больше, чем происхождение растений и животных. Попытки понять и объяснить, как возник человек, отражены в верованиях, легендах, сказаниях самых разных племен и народов. В  решении этой проблемы особенно обостренно проявляется борьба материалистических и идеалистических взглядов. Долгое время научные знания были слишком отрывистыми и неполными, чтобы решить проблему происхождения человека.

В 1859г. в Лондоне вышла книга английского естествоиспытателя Ч. Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора». Книга сразу стала объектом всеобщего внимания. Её злобно бранили, предавали анафеме с церковных кафедр, ехидно и едко высмеивали в светских салонах и бульварной прессе, а сам Дарвин на несколько лет стал излюбленной мишенью юмористов и карикатуристов. И ею же восхищались передовые умы того времени. Редко сугубо специальные исследования вызывали столь мощный и длительный общественный резонанс.

Чем же нарушили покой верующего обывателя, священнослужителей и учёных-эволюционистов опубликованные Ч. Дарвином труды? Прежде всего тем, что в них впервые было строго научно доказано естественное природное (а не божественное) происхождение человека, а также выявлена и аргументирована закономерная генетическая связь его как биологического вида с высшими млекопитающими. Открытие Ч. Дарвином животного происхождения человека произвело настоящий переворот в мировоззрениях, научных, житейских представлениях современников. Как никогда остро, встал вопрос о рубеже животного и социального миров, характере их связи и мысленной реконструкции переходных форм.

Однако господство теолого-идеалистических и метафизических взглядов на сущность жизни лишало науку того времени надёжной методологической основы, необходимой для объективного анализа столь сложных и во многом неожиданных проблем. Даже передовые учёные, стремившиеся к познанию закономерностей природы, не избежали принципиальных ошибок. Одни из них абсолютизировали прямое воздействие внешней среды на организм, рассматривая развитие животного мира как жёстко детерменированное изменением окружающих условий. Другие, наоборот, неправомерно увеличивали роль инстинктивно-рефлекторных «поведенческих программ» высших животных и их автономность по отношению к среде обитания. Но так или иначе обе крайности сходились поскольку допускали существование некоей нематериальной, внеприродной  силы – источника «высшей целесообразности». Телеология смыкалась с телеологией. Метафизическое мышление естествоиспытателей металось между тезисами о «животной сущности» человека и о «социальности» животного мира, между концепциями катастрофизма (Ж. Кювье) и плоского эволюционизма (Ж. Сент-Илер).

Правда, идея природного происхождения человека в известном смысле носилась в воздухе. Создатель первого учения об эволюции органического мира, французский естествоиспытатель Жан Батист Ламарк, в полемики с которым родился, можно сказать, дарвинизм, за полвека до появления дарвиновского «Происхождения видов» в книги «Философия зоологии», высказал мысль о том, что человек мог произойти от наиболее совершенной из обезьян, вроде шимпанзе, в процессе её приспособления к изменениям окружающей среды. Однако, исходя из опровергнутой впоследствии генетикой концепции, согласно которой наследственность целиком определяется взаимодействием организма со средой, ибо упражняемые органы усиливаются и развиваются, а неупражняемые ослабевают и атрофируются, он не смог пойти дальше констатации того, что между обезьяной и человеком образовалось «как бы незаполненное место». Пути преодоления интуитивно нащупанной им «эволюционной пропасти» между высшими человокоподобными приматами и людьми Ламарк не увидел и не мог увидеть; сколько бы не упражняли свои органы шимпанзе в течение миллионов лет, дорога «в люди» для них заведомо закрыта. Никакое наследование благоприобретённых (т. е. сближивающих с человеком) биологических признаков не могло и никогда не сможет вывести их за пределы животного мира, а заглянуть в эволюционное «позавчера» – в сторону общего ископаемого предка шимпанзе и человека – с целью выявления движущих сил развития органического мира в факторах, лимитирующих и «направляющих» наследственные изменения в определённое русло, автор ламаркизма в силу метафизической ограниченности своего учения не смог. Поэтому загадка происхождения человека из недр органического мира оказалась для него неразрешимой, а высказанная на этот счёт догадка ничем в его многолетних научных исследованиях подкреплена не была и сам Ламарк от неё отошёл.