Духовно рыцарские ордена

Так  зародилось  двойное   завоевательное  движение,   результатом которого стало расширение границ христианского мира в Европе и далекие крестовые походы в мусульманские страны.

С середины XI в испанская Реконкиста взяла на себя доселе неизвестную миссию религиозной войны и проло­жила путь, в военном и духовном отношении, крестовым походам. Позднее французская колонизация Южной Фран­ции и королевства Обеих Сицилии, как и немецкая ко­лонизация Пруссии, официально также представлялась как крестовые походы.

В контексте общей экспансии Запада с середины XI до конца XIII в.  крестовыми походами были  преимущественно походы в Святую землю. По своему психо­логическому накалу они стали вершиной экспансионизма сред­невекового христианского мира.             

Вот почему необходимо, не забывая о существенной роли в развязывании крестоносных войн не столько соб­ственно экономических, сколько материальных и демогра­фических причин, особое внимание уделить духовному и эмоциональному аспекту крестовых походов...

«Несомненно, что крестовые походы, даже если их участники ясно не сознавали и не определяли для себя побудительных мотивов,  воспринимались рыцарями и кре­стьянами XI  в..  как  очищающее средство от перенаселен­ности   Запада,    и   жажда   заморских   земель,    богатств   и фьефов   их   увлекала   более   всего.   Но   эти   походы   еще даже до того, как обернулись полным провалом, не утолили жажды земли у западных людей, и последние вынуждены были   вскоре   искать   в   самой   Европе,    прежде   всего   в развитии сельского хозяйства, решения проблемы, которого не дал  заморский опыт решения проблемы.» [5:с. 173 ]

«Когда Урбан II в Клермоне в 1095 г. разжигал огонь крестовых походов и когда св. Бернард его раздувал в 1146 г. в Везеле, они надеялись превратить беспрестанные войны в Европе в одну справедливую войну, в борьбу с неверными. Они хотели очистить христианский мир от скандальных сражений между единоверцами, дать страстной воинственности феодального общества похвальный выход, указав великую цель, достижение которой выковало бы недостающее ему единение душ и действий. Разумеется, церковь и папство рассчитывали благодаря крестовым походам, духовными руководителями которых они были, получить одновременно средство господства на самом Западе... Этот великий замысел провалился. Но церковь все же сумела найти ответ на чаяния людей, и ей удалось кристаллизовать вокруг идеи крестового похода подспудные желания и глухие тревоги Запада. Долгое время чувства помыслы западных людей были обращены к Иерусалиму небесному. Церковь же показала христианам, что его можно обрести через Иерусалим земной, и утолила жажду странствий, владевшую теми христианами, которых реальности этого мира не могли привязать к земле, предложив паломничество, крестовый поход, обещавший удовлетворить все желания — приключений, богатства и вечного спасения.» [5:с.176 ]

        Хотя   в   походах   принимали   участие   люди   из   разных социальных слоев, они были воодушевлены схожими стра­стными чувствами. Параллельно рыцарской армии возникла армия бедноты. В Первый крестовый поход армия бедноты, как наиболее воодушевленная, тронулась первой, и, перебив по  пути  много  евреев,   она  постепенно  распалась  и  прекратила   существование   под  ударами   голода,   болезней   и турок, так и не достигнув цели — Святой земли. Но еще долгое время  спустя крестоносный дух поддерживался  в низших слоях общества,  где  проникновенность и обаяние его мифов были особенно сильными.

«Поражения, следовавшие одно за другим, быстрое вырождение мистики крестовых походов в политику, даже в политику скандальную, долго не могли успокоить это  мощное волнение Запада. Зов заморских земель на протяжении XII в. и позднее будоражил воображение и  чувства людей, которым не удавалось найти у себя, на  Западе, смысла их коллективного и индивидуального предназначения.»[5:с.177]                                                                       Важнейшим    следствием    Крестовых    походов    было    то,    что именно  в  них  Западная  Европа  обрела  свой дух.   И  этот положительный   результат    значением    намного    превысил политическое и  военное  поражение европейцев.  Несмотря на поражение,   Европа   продолжала   прогрессировать  —   по иным причинам. С другой стороны, восточное христианство было сильно ослаблено Крестовыми походами и постепенно уступало  позиции  оттоманским  туркам  —  в  этом  смысле результаты Крестовых походов были обратны первоначаль­ным   целям. Невозможно также отрицать воздействие на умы слушателей — и общественное сознание   в   целом   —   рассказов   многочисленных   кресто­носцев-пилигримов,   возвращавшихся   из   трудных   походов, в которые  Запад высылал  целые армии  одну за другой в течение двух столетий, многое повидавших и переживших, ставших по сути уже другими людьми,  с  новыми идеями и   требованиями   к   жизни.

§ 2. Духовно-рыцарские ордена как выразитель христианского идеала воина и как инструмент папской теократии.

Сколько бы Церковь в своих воззрениях на войну ни проявляла сдержанности и настороженности (часто скрывая их с помощью абстрактной схоластической лексики и формальной логики), тем не менее христианство и война, Церковь и воины не противостояли друг другу, а, в общем, хорошо ладили и пользовались взаимной поддержкой.

   Стоит прежде всего посмотреть, сколь часто духовные писатели, проповедники, теологи прибегали к военным образам, говоря о каком-либо религиозном поведении или чувстве. Их использовали Жюльен де Везеле в проповеди «О вооружении рыцаря христова» [2: с. 312] и папа Иннокентий IV, сравнивший Париж, ставший интеллектуальным центром, с крепостью [2: с. 315]; в раннем средневековье с крепостью часто сравнивали рай.

Если сравнение и сближение «духовного» с «военным» стало обычным делом, то не только потому, что вездесущность войны в жизни средневекового общества давала людям Церкви возможность пользоваться более понятными их читателям и слушателям образами; важнее то, что сама духовная жизнь на протяжении долгого времени была глубоко проникнута сознанием непрерывной, беспощадной борьбы небесного воинства с дьявольскими легионами.

«Христианская церковь была не в состоянии ни выкорчевать насилие из человеческого сердца, ни вычеркнуть раз и навсегда войну из истории человечества. Поэтому перед Церковью встала задача в известной мере насилие обуздывать, регламентировать как ведение войны, так и ее последствия. Так продолжалось по крайней мере до тех пор, пока моральный авторитет церкви в обществе оставался прочным и никем не оспаривался.» [1: с. 224]

         Церковные идеологи разработали хитроумную тео­рию, чтобы устранить противоречие между долгом воина и долгом христианина. Согласно официальной идеоло­гии, против язычников и неверных необходимо вести войну, так как нет других способов отстоять святыни.

        В основу концепции Христова Воинства была положе­на идея двух мечей. Если церковь держала в своих руках духовный меч, то рыцари носили настоящие боевые мечи и их долгом являлось обнажать клинки по велению церкви.

        Начиная с императора Константина, христианизация военной функции, в чем можно видеть почти неизбежное следствие христианизации власти и союза двух мечей, завершилась своеобразной сакрализацией войны, возрастанием престижа воина и военного ремесла. Вооруженная борьба людей стала восприниматься как вполне похвальное деяние, а воинская доблесть – как высшая добродетель. Теолог времен Столетней войны Жерсон даже называл «божьими мучениками» «воинов, рискующих жизнью по благому намерению за правое дело, в защиту справедливости  и истины». [цит. по: 2: с. 321]

        «Именно в своих историко-религиозных истоках раннесредневековая церковь, оказавшись лицом к лицу с народами, которые сделали войну стержнем всей своей общественной и религиозной жизни, отыскала не просто оправдание компромисса, но его самую настоящую «теоретическую» основу, хотя и выраженную посредством известной символики, но органично вытекавшую из существа христианского учения. На этой основе сформировалась позитивная концепция войны и воина, сражающегося с оружием в руках.» [1: с. 223]

        Главная задача христианской концепции войны состояла в том, чтобы доказать, что человек, взявшийся за оружие, освященное церковью, становится борцом против зла. Таким образом, война интерпретировалась как средство борьбы против зла вообще в земной юдоли.

Впрочем,  в самой христианской церкви практи­чески с самого ее основания боролись воинственная и миролюбивая тенденции. Христианский мир, со всех сторон окруженный язычниками, нуждался в воинах для защиты от набегов варваров. После Клермонского со­бора окончательно победила воинственная традиция. Церковь доказала свою агрессивность, освятив завоевательную войну.                                                                                                                                                            Сочетание религиозности, благочестия и воинственных устремлений  были характерной чертой рыцарства. В отношении к Крестовым походам также переплелись религиозные и светские мотивы.

В XI в. папство попыталось встать во главе западного мира. Верховные иерархи католической Церкви задумали кардинально изменить саму структуру власти в Европе, установив так называемую универсальную теократию. Т. е., Святой престол должен был стать высшей и абсолютной властью на территории Европы. Начало этого процесса связывают с именем папы Григория VII (в миру Гильдебранда). «Григорий VII, проникнутый теократическими идеалами, которые постепенно возникли в западной Европе после падения империи Каролингов тотчас положил свой ум, страсть, всю свою жизнь на то, чтобы подчинить одной своей воле церковь и государство, государей и народы.»[3: с. 32] Папы проводят ряд реформ, продолжают политику использования в своих интересах растущего товарного хозяйства, стремятся возглавить торговое и колонизационное движение европейцев на Восток.

Рим сконцентрировал усилия на завое­вании Святой земли. Для этого необходимо было увлечь значительную часть рыцарства христианскими идеалами. Во время крестовых походов церковь вырабатывает новую форму организации, приспособленную для утверждения своего господства в отдаленных и иноверных странах – духовно рыцарские ордена, подчиненные непосредственно папе. С XI века в Палестине стали образовываться рыцарские ордена, выполнявшие военную и религиозную функцию. Вступавшие в них давали монашеские обеты целомуд­рия, послушания и бедности. Основной формой служе­ния таких монахов было уничтожение с помощью воен­ной силы врагов христианства,

На христианского воина не распространялась запо­ведь «не убий». Наместники Петра, держащие в руках ключи от Божьего Царства, могли прощать любые грехи, а основанием для прощения убийства было то, что в Биб­лии якобы нет никаких указаний, что власть не может убивать виновных. Церковная власть должна иметь такое право и способна наделить этим правом верное ей воин­ство. Рыцарь поэтому не считался убийцей, он всего лишь борец со злом; его можно было назвать специаль­ным термином «злоубийца».

Концепция рыцарства, старательно насаждаемая ка­толической церковью, предписывала рыцарям защищать слабых, вдов и сирот. В задачи сословия также входила защита веры от еретиков и неверных.

Рыцари должны были защищать паломников в Свя­тую землю; они создавали здесь госпитали для больных и раненых, охраняли дороги от разбойников. Рыцарство, таким, образом, действовало в интересах церкви, стремившейся, начиная с XI века, распространить свое вли­яние на Восток.

Католические мыслители нашли в Библии нагляд­ный образ, демонстрирующий применение насилия во благо, — сам Христос, вооружившись плетью, изгонял торговцев из храма. Таким образом, из соединения военной идеологии с монашеской получился новый идеал— духовно-рыцарский. Целью образованных на основе этого идеала орде­нов  было участие в священной войне, то есть в войне, одобренной церковью. Военные кампании под религиозными лозунгами проводились не только в Свя­той Земле, но в Европейских странах против еретических движений и светских правителей, имевших дерзость по­ссориться с Римом. Как и всегда, со временем пропасть между идеалом и реальностью расширялась. Как и обыч­ное монашество, духовно-рыцарские организации подвер­гались обмирщению.

Таким образом, становление рыцарства тесно связано  с церковной идеологией и Крестовыми походами. Движение крестоносцев способствовало проникновению христианских идей в формирующееся рыцарское сословие.

Призыв папы Урбана II на Клермонском соборе (1095 г.) к началу Крестового похода привел к изменениям взглядов церкви на войны. Было объявлено отпущение грехов всем участникам похода. Если ранее за убийство, совершенное на войне, полагалась сорокадневная епитимья, то в походе за освобождение Святой земли убивать было дозволено, и нарушение заповеди «не убий» не влекло за собой никакого наказания.

Такая позиция Церкви способствовала формированию и утверждению представлений о рыцарстве как о воинском сословии, служащем Церкви для уничтожения врагов. Участие в освященной Церковью войне стало считаться столь же богоугодным делом, как и уход в монастырь. Крестовые походы послужили утверждению идеи, что рыцарство – истинно христианское призвание. Церковь стремилась поставить себе на службу мощные военные силы. Именно такими силами явились духовно-рыцарские ордена. Эти ордена строились на основе синтеза воинских и христианских идеалов, их уставы имели много общего с уставами монашеских орденов.