Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва

Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва

Работы Л. Н. Гумилева, одного из наиболее популярных ныне авторов, писавших на исторические темы, далеко не сразу вошли в научный и общественный обиход.

Как известно, судьба автора была нелегкой. Сын Н. Гумилева и А. Ахматовой, он подвергался многолетним репрессиям и поздно получил возможность  заниматься наукой. В 1959 г. он участвовал в археологической экспедиции на Нижней Волге и пришел к выводу, что хазарская столица Итиль  находилась на месте, оказавшемся впоследствии, в результате изменения ландшафта, затопленным волжской водой. Это  наблюдение заставило его, очевидно, задуматься над значением перемен  в ландшафте для истории. Второй важной идеей, развитой Гумилевым, была мысль о «превратности», управляющей  судьбами народов, о том, что история  каждого из них представляет собой  колебательное движение - проходит стадии подъема, активности, инерции  и спада. Объектом этой эволюции, согласно теории Гумилева, являются «этносы», «коллективы  людей», которые противопоставляются  «всем другим таким же коллективам». Этнические «стереотипы поведения» поддерживаются «генетической» и «исторической» памятью[1]. «Продолжительность жизни  этноса, как правило, одинакова и  составляет от момента толчка до полного  разрушения около 1500 лет»[2], а «до  превращения этноса в реликт около 1200 лет»[3], - указывает Л. Н. Гумилев. Он ссылается при этом на «наблюдения  этнологов»[4], но не называет их. О том, что «самый долгий срок государственной  жизни народов» составляет 1200 лет, писал  К. Леонтьев[5]; число 1500 называл О. Шпенглер, но как время существования «цивилизации»[6]; однако никто из них не был этнологом  и не относил этот срок существования  к «этносу». Между тем понятию  «этноса» Гумилев придает важнейшее  значение, резко противопоставляя один этнос другим. Связи между этносами «нарушают течение этногенезов... Идеологические действия одного этноса на неподготовленных неофитов действуют  подобно вирусам инфекции, наркотикам, массовому алкоголизму». С этим же связано осуждение Гумилевым  межэтнических браков («экзогамии»), которые ведут «к нарушению этнических традиций, ибо мать учит ребенка  одним навыкам..., а отец другим». Подобные браки, «будь то в масштабах  государства, родового союза или  моногамной семьи, следует квалифицировать  как легкомыслие, преступное по отношению  к потомкам»[7]. Впрочем, не всегда соединение этносов представляется Гумилеву столь  губительным: иногда оно порождает  сложные жизнеспособные системы - суперэтносы.

Этнические  системы создаются, согласно Гумилеву, вследствие «пассионарного толчка», совершаемого особыми людьми — «пассионариями», - своеобразными двигателями истории. Критерием нравственности для «пассионариев» и их последователей служит воля и благо этноса. В связи с этим Гумилев отвергал как «глупость» «бессмысленное философствование графа Л. Н. Толстого», который, признавая ход истории закономерным и неотвратимым, судил людей, мнивших себя вершителями истории, по тем же нравственным законам («не делать другому, чего бы не хотели, чтобы нам делали»), как и всех остальных. «Пассионариев», как носителей воли этноса, Гумилев освобождает от нравственного суда, ибо «убийство противника на войне - не преступление, а подвиг», - так же, как и «казнь преступника палачом»[8].

Далеко  не однозначно определенное[9] понятие  «этноса» вводилось им в жесткие  хронологические рамки, и это  побуждало автора вносить неожиданные  изменения в установившиеся представления  о народах и нациях. История  греческого народа явно не укладывалась в 1500 лет, и Гумилеву пришлось разделить  греков на два различных этноса - эллинский (античный) VIII в. до н. э. - IV в. н. э. и византийский IV - XV в. н. э.[10] Ту же операцию он проделал и над русскими. С начала нашей эры до XIV в. существовал, согласно Гумилеву, славянский (очевидно, восточно-славянский) этнос, а после падения его «пассионарности» возник уже новый, русский этнос. Указан даже точный момент рождения русского этноса - Куликовская битва. «Год рождения 1380» - так и называлась статья Гумилева о русском этносе, опубликованная к 600-летию Куликовской битвы[11].

До  Куликовской битвы между Русью  и Золотой Ордой, согласно Гумилеву, не было существенных противоречий; никакого «ордынского ига» на Руси не было. Походы Батыя в 1237-40 гг. были двумя «кампаниями», лишь незначительно уменьшившими «русский военный потенциал»[12]; после них  образовалось новое «крупное этническое суперобразование» - славяно-монгольский этнос, «симбиоз» Руси и Орды.

Построения  Гумилева вызвали резкие возражения. «Самообманом» назвал его теорию Б. А. Рыбаков, решительно отвергнувший старания автора «преуменьшить результаты татаро-монгольского вторжения в XIII в.»[13]. В. Чивилихин и А. Кузьмин усмотрели в концепции Гумилева «русофобско-спекулятивную сущность». Особенно возмутило критиков ограничение жизни этноса 1200-1500 годами. Хотя разделение русского народа на славянский и русский этнос продлевало жизнь последнему до XXI века, но и это не успокаивало его критиков. Они заявили, что цифра 1200 лет восходит к Н. Я. Данилевскому и К. Н. Леонтьеву, которых Кузьмин назвал почему-то «вульгарными материалистами-метафизиками», и что концепция Гумилева свидетельствует о сходстве его взглядов со взглядами еврейского философа XII в. Маймонида[14].

Но  за последние годы отношение публицистов  так называемого «патриотического»  направления к Л. Гумилеву резко  изменилось. Этой перемене в значительной степени содействовал он сам. В начале 1991 г. в журнале «Наш современник» Гумилев опубликовал статью «Меня  называют евразийцем...». Он писал, что  признание концепции татарского ига «западниками» его не смущает, ибо ему «не хочется спорить  с невежественными интеллигентами, не выучившими ни историю, ни географию». Однако признание концепции «ига»  «историками национального направления  по-истинне странно»[15]. С того же года в «Нашем современнике» появляется ряд статей, развивающих гумилевские идеи - самого Гумилева, его последователя Д. Балашова, В. Кожинова[16].

Но  труды Гумилева пользуются влиянием не только в публицистике. Сочинения  его издаются и переиздаются, они  широко раскупаются, их читают по радио  и телевидению. В предисловиях к  изданиям Гумилев именуется «выдающимся  русским мыслителем», носителем  «гуманистического мировоззрения»; авторитетные ученые заявляют, что  построение Гумилева «убеждает внутренней логичностью и широтой анализа», что «в нынешнем историософском запасе нет идей, которые могли бы конкурировать» с его теорией этногенеза[17].

Оценка  трудов Гумилева затрудняется тем, что  в них он выступает в роли представителя  самых различных наук - историка, востоковеда, этнографа, географа, биолога. Совместить профессиональное владение этими различными дисциплинами одному исследователю трудно, даже невозможно. Ученые разных специальностей не раз  возражали - и довольно резко - Гумилеву, но работы их были разбросаны по различным  научным изданиям[18]. Автор настоящей  статьи тоже не претендует на роль специалиста-универсала по всем наукам, к которым обращался  Гумилев. Тема статьи конкретна: предметом  ее являются вопросы истории Древней  Руси в работах Гумилева и их обоснования  на источниках.

1

Все, что мы знаем об истории, мы знаем  из источников. Положение это, сообщаемое студентам на первых курсах исторических факультетов, представляется бесспорным; но на практике оно нередко забывается.

Л. Н. Гумилев начисто отвергает  всякое источниковедение, объявляя его  «мелочеведением», при котором «теряется сам предмет исследования»[19]: «Для нашей постановки проблемы, - писал он, - источниковедение - это лучший способ отвлечься настолько, чтобы никогда не вернуться к поставленной задаче - осмыслению исторического процесса». Анализу источников, показания которых он презрительно именует «словами» и «цитатами», Гумилев противопоставляет «факты». Он предлагает «гимназическую методику», заключающуюся в том, чтобы взять из источников «то, что там бесспорно - голые, немые факты»[20] и наложить их на «канву времени и пространства». Но где основания считать какие-то из показаний источников «бесспорными» и «немыми» фактами? Средневековый автор, если он был недостаточно осведомлен или тенденциозен и прибегал к догадкам, проявлял свою неосведомленность и тенденциозность не в рассуждениях, а чаще всего в изложении фактов. «...Данные летописей, будучи сведены в солидные исторические труды, не вызывали никаких сомнений за последние полтораста лет», - писал Гумилев[21]. Так ли это? При всем уважении к своим предшественникам, авторам «солидных исторических трудов», все серьезные историки постоянно вновь и вновь критически проверяли конкретные данные летописей и других источников, на которые опирались эти предшественники. Ряд положений, на которые опирается Гумилев, действительно принадлежат к числу фактов, традиционно воспроизводимых в учебниках и общих курсах, но далеко не бесспорных. «Общепризнано, что в 862 г. ... варяжский конунг Рюрик появился в Новгороде, сломив сопротивление антиваряжской партии, возглавленной неким Вадимом Храбрым, обложил данью северных славян...» - пишет Гумилев[22]. Это действительно традиционный «гимназический факт», но ни дата его, ни самая сущность далеко не бесспорны. Так же основываются на историографической традиции, но, вызывают сомнения утверждения об изгнании Иваном III послов Ахмата и т. д.[23] Но ряд не менее «общепризнанных» положений Гумилев не затрудняется отрицать. Сам он выступает в своих сочинениях отнюдь не как доверчивый и почтительный последователь авторитетов, а скорее как их ниспровергатель. Он отрицает, например, существование ордынского ига, которое признает большинство историков, значение Петровской реформы и т. д.[24] Откуда же такое «гимназическое» почтение к одним фактам и отвержение других? Исключительно от концепции, от того, что сам Гумилев называет «моментами озарения», возникавшими у него «где-то посредине, ближе к началу» работы[25]. Там, где предполагаемый «факт» подходит под концепцию, он годится, даже если основывается на источнике, отнюдь не современном событиям. Объясняя, например, смену «этнической психологии» со времен XIV в., Гумилев не затруднился сослаться на лермонтовскую «Песнь про купца Калашникова» как на исторический источник[26]. Пример этот хорошо налагался «на канву времени и пространства» и поэтому мог быть предложен как «голый факт».

Именно  такой метод использования источников и был положен Гумилевым в  основу исследования древней истории  Руси.

2

Исследование  истории Древней Руси IX-X вв. чрезвычайно  трудно потому, что от этих веков  до нас не дошло современных русских  источников. Древнейшая известная нам  летопись, Повесть временных лет (ПВЛ), составлена в начале XII века. В итоге многолетнего труда по сопоставлению ПВЛ с другими, более поздними летописями, А. А. Шахматов в одной из них, Новгородской I летописи (НI) младшего извода, обнаружил отражение более раннего памятника - Начального свода, который он датировал концом XI в. Вплоть до 60-х годов XI в. своевременных регулярных записей с точными датами (число и месяц) в русском летописании не было; летописцы конца XI-начала XII в. имели дело с недатированными записями предыдущих лет и вставляли в них даты по догадке, иногда разрывая единые фразы предшествующего текста. Известия IX-X вв. в летописании восходят в основном к устной традиции; этим и объясняются расхождения между Начальным сводом (известным нам по НI) и ПВЛ. У летописцев XI-XII вв. были и письменные источники о предшествующих годах, но довольно немногочисленные. Уже составитель Начального свода использовал хронографическую компиляцию, основанную на греческой Хронике Амартола, из нее он извлек сведения о походах Руси на Царьград. Составитель ПВЛ (им обычно считают Нестора) привлек Хронику Амартола непосредственно, значительно дополнив ею свой рассказ. Он имел в своем распоряжении и важнейшие документальные памятники - договоры Олега и Игоря с греками; текст их побудил его внести исправления в рассказ Начального свода. Начальный свод считал Игоря князем, наследовавшим своему отцу Рюрику, а Олега его воеводой. ПВЛ переделала, хотя и не совсем последовательно, рассказ Начального свода, изобразив сына Рюрика Игоря младенцем, за которого правил князь-регент Олег. Но в обеих летописях перед нами - не своевременные записи IX-X вв., а посильные попытки систематизировать и истолковать традицию двухвековой давности.

Еще менее достоверны известия о древнейшей истории Руси у летописцев, работавших в последующие столетия. В первой половине XV в. был составлен Новгородско-Софийский  летописный свод, легший в основу почти  всего последующего летописания. Вступительный  рассказ о расселении словен и основании Новгорода, предшествующий основному летописному изложению, здесь был дополнен упоминанием новгородского «старейшины Гостомысла»[27]. В первой четверти XVI века составитель Никоновской летописи (далее: Ник.) внес в начальный летописный текст новые дополнения. Правителей киевских, варягов Аскольда и Дира, которых Начальный свод именовал князьями, а ПВЛ - боярами Рюрика, завладевшими Киевом, Ник. назвала русскими князьями. Только в Ник. появилось отсутствующее во всех других летописях известие о «Вадиме Храбром» которого, вместе с другими новгородскими «советниками его», якобы убил Рюрик[28]. Работы Б. М. Клосса и О. В. Творогова, посвященные анализу Ник., проливают свет на ее известия по древнейшей истории Руси. Б. М. Клосс пришел к выводу, что эти известия «носят отчетливо легендарный характер или основаны на домыслах составителя»[29].

Параллельно с Ник. была составлена другая летопись XVI в. - Воскресенская, составитель которой, опираясь на публицистический памятник того же времени, «Сказание о князьях Владимирских» (возводившее род Рюриковичей к Августу-кесарю), связал рассказ о приглашении варягов с Гостомыслом, приписав именно этому воеводе совет пригласить Рюрика, как «суща от рода Римьска царя Августа»[30].

Л. Н. Гумилев совершенно игнорировал  исследования летописей как источников. Вопроса о соотношении известий ПВЛ и Начального свода (НI) он не затрагивал; данные поздних летописей (или пересказ их в трудах историков) он привлекал с полным доверием и даже предпочитал их ПВЛ. В книгах его фигурирует и Гостомысл, и «Вадим Храбрый» из Ник., и приглашение Рюрика по совету Гостомысла, восходящие к Воскресенской летописи[31]. Он предложил свое объяснение имени Гостомысла, высказав мнение, что это не имя, а нарицательное обозначение целой партии «гостомыслов» IX века - друзей иноземцев, первых «западников»[32]. Из Ник. Гумилев, вслед за Рыбаковым, заимствовал и неизвестные ранним источникам известия о войнах Аскольда и Дира[33].

В этом же ряду - построение Гумилева, получившее наиболее широкий резонанс: о хазарах  и «хазарском иге» на Руси.

Судьба  Хазарии - тюркской державы, расположенной  между нижней Волгой и Доном и  принявшей в VIII в. иудаизм как  господствующую религию, - до последних  десятилетий рассматривалась как  чисто академическая тема. Положение  изменилось, когда в 1951 г. в «Правде» появилась статья никому не известного П. Иванова, где осуждались работы историков, которым свойственно «непонятное  любование хазарской культурой»[34]. Статью эту прокомментировал Б. А. Рыбаков, заявивший, что Хазария была «паразитарным  государством» с «низким уровнем  производительных сил»[35]. В 1954 г. М. И. Артамонов, специально занимавшийся Хазарией, признал, что «выступление «Правды» сыграло  положительную роль: оно обратило внимание на бесспорную идеализацию  хазар в буржуазной науке и  на преувеличение их значения в образовании  русского государства». Он утверждал, однако, что роль Хазарии в истории  была двойственной: до принятия иудаизма она «была прогрессивной», но «принятие  иудейской религии было для них  роковым шагом»[36].

В книге Гумилева хазарская тема заняла несравненно более важное место: она была увязана с его теорией  «этногенеза» и внесла новые элементы в эту теорию. Согласно Гумилеву, соединение этносов может приводить  к возникновению суперэтносов, а может порождать и «химерические антисистемы». Такой «химерической антисистемой» была, по мнению автора, иудейская Хазария. Пришлые евреи, по его словам, не смешивались с хазарами, ибо «они любили в этом мире себя, свои дела и свое потомство. Ради торжества своего этноса они применяли тайну, оружие... и ложь, но только по отношению к гоям и акумам»[37]. В результате возникло особое «химерическое» государство, враждебное своему основному тюркскому населению и соседним народам. Государство это не просто воевало со славянскими племенами и налагало на них дань, как считали историки, - оно, согласно Гумилеву, почти целый век господствовало над Русью и определяло всю ее политику.