Перевод как коммуникативный акт, коммуникативная установка перевода

        В самом деле, сформулированный Л.К. Латышевым критерий напоминает фигурирующее в приведенном выше перечне "парадоксов перевода" требование: "перевод должен читаться как оригинал". Однако 
этому требованию в перечне противостоит другое, диаметрально противоположное: "перевод должен читаться как перевод".

        "Парадоксы перевода" разрешались по-разному в разных  национальных ареалах и в разные исторические эпохи. Это относится в полной мере и к данному парадоксу, который разрешался то в пользу 
"естественности", то в пользу "инокультурного" колорита. Иными словами, приближение перевода к нормам одноязычной коммуникации носит относительный характер и поэтому не может выдвигаться в качестве его инвариантного дифференциального признака.

Л.С. Бархударов и Л.А. Черняховская считают, что дифференциальным признаком перевода является "сохранение неизменным плана содержания, то есть значения".

        Еще более заметные сдвиги в плане coдержания влечет за собой учет прагматических факторов, требующий порой включения в текст дополнительных элементов и исключения из него элементов, избыточных с точки зрения иноязычного получателя.

        В чем же состоит  отличительная черта перевода, позволяющая  противопоставить его другим видам  опосредованной межъязыковой коммуникации? В научной литературе порой высказываются  сомнения 
относительно возможности выделения такой черты. Так, в цитированной выше работе Г. Тури мы находим прямое указание на то, что единого признака, позволяющего охарактеризовать данное явление как перевод, не существует, поскольку у различных видов перевода нет фиксированного материального тождества. Перевод, по мнению Г. Тури, относится к тем явлениям, у которых отсутствует единый объединяющий признак, хотя их косвенно объединяют разнообразные связи, напоминающие волокна, из которых прядут нить. Такого рода связь, или, по выражению Л. Витгенштейна, "семейное сходство" 
(различные перекрещивающиеся и переплетающиеся черты сходства, подобные тем, которые обнаруживают члены одной семьи), наличествует у разных видов перевода и позволяет объединить их в единый класс .

        Как уже отмечалось выше, перевод относится к классу феноменов, охватываемых родовым понятием "межъязыковая коммуникация", внутри которого выделяются два подкласса: "прямая межъязыковая коммуникация" и "опосредованная межъязыковая коммуникация". Перевод входит во второй подкласс, где он соседствует с такими явлениями, как реферат, аннотация, пересказ, переложение иноязычного текста, новое произведение, созданное по мотивам оригинала. Думается, что в сопоставлении с ними перевод обнаруживает характерную для него черту, отсутствующую у смежных явлений. Этой чертой является то, что и составляет основное предназначение перевода: замещать или рецензировать первичный текст в другой языковой и культурной среде.

        В самом деле, все  явления, входящие в подкласс опосредованной коммуникации, характеризуются тем, что в них участвует языковой посредник, и тем, что в результате соответствующих процессов порождается 
вторичный текст, в какой-то мере отражающий первичный (исходный) текст. Однако в результате реферирования или аннотирования создается текст, не замещающий текст оригинала и не репрезентирующий его, а лишь 
содержащий краткое и обобщенное изложение его основного содержания или его предельно сжатую чисто информационную характеристику. Ни реферат, ни аннотация не замещают первичного текста, не выступают в его ипостаси. Они лишь содержат информацию о нем.

        Не замещают первичного текста и тексты таких жанров, как  пересказ и переложение. Даже мастерски выполненный в пределах одного и того же языка пересказ (например, "Рассказы из Шекспира" Чарлза и Мэри Лэм — 
пересказы пьес Шекспира для детей) не ставит перед собой цели репрезентировать оригинал. 

        Сравнительно несложно отграничить от перевода этот жанр в его крайнем проявлении, когда связь с оригиналом едва уловима. Однако существует немало переходных случаев, когда однозначная квалификация текста как перевода или неперевода представляется крайне сложной.

        Ср., например, следующий отрывок из Маршаковского перевода 74-го сонета Шекспира: 

So then thou hast but lost the dregs of life,

The pray of worms, my body being dead;

The coward conquest of a wretch's knife,

Too base of thee to be remembered.

The worth of that is that which it contains,

And that is this, and this with  thee remains. 

С тобою  будет лучшее во мне,

А смерть возьмет  у жизни быстротечной

Осадок, остающийся на дне,

Все, что  похитить мог бродяга встречный.

Ей черепки  разбитого ковша,

Тебе мое  вино, моя душа 

ПРАГМАТИЧЕСКИЕ  АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА

         ПРАГМАТИЧЕСКИЕ  ОТНОШЕНИЯ В ПЕРЕВОДЕ 

         Ч. Моррис, который  ввел в научный узус термин "прагматика", 
понимал его как учение об отношении знаков к их интерпретаторам, т.е. к 
тем, кто пользуется знаковыми системами. Характеризуя конкретные 
задачи и проблемы прагматических исследований естественных языков, 
Н.Д. Арутюнова и Е.В. Падучева отмечают, что они, постепенно 
расширяясь, обнаруживают тенденцию к стиранию границ между лингвистикой и смежными дисциплинами (психологией, социологией и этнографией), с одной стороны, и соседствующими разделами лингвистики (семантикой, риторикой, стилистикой) — с другой.

         Прагматика отвечает синтетическому подходу к языку.

         Совокупность таких  факторов, как связь значения с  внеязыковой 
действительностью, речевой контекст, эксплицитный и имплицитный, 
коммуникативная установка, связывающая высказывание с меняющимися 
участниками коммуникации — субъектом речи и ее получателями, фондом 
их знаний и мнений, ситуацией (местом и временем), в которой 
осуществляется речевой акт, образует мозаику широко понимаемого 
контекста, который как раз и открывает вход в прагматику смежных 
дисциплин и обеспечивает ей синтезирующую миссию.

         Требование коммуникативно- прагматической эквивалентности является главнейшим из требований, предъявляемых к переводу, ибо оно предусматривает передачу коммуникативного эффекта исходного текста и поэтому предполагает выделение того его аспекта, который является ведущим в условиях данного коммуникативного акта. Отсюда был сделан вывод об иерархии 
уровней эквивалентности, согласно которому прагматический уровень, 
включающий такие важные для перевода элементы, как коммуникативная 
интенция, коммуникативный эффект и установка на адресата, управляет 
другими уровнями, является неотъемлемой частью эквивалентности вообще 
и наслаивается на другие ее уровни.

         Каковы же прагматические отношения, характеризующие перевод  как 
процесс межъязыковой и межкультурной коммуникации? Для того чтобы 
ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть основные звенья 
процесса перевода, в которых реализуются различные типы отношений 
между знаками и коммуникантами. Прежде всего, характерной особенностью этих звеньев коммуникативной цепи является их двухъярусный характер: акты первичной и вторичной коммуникации образуют два яруса: вторичная коммуникация наслаивается на первичную (схема 7).

Схема 7

В звеньях  этой коммуникативной схемы возникают  различные типы 
прагматических отношений, т.е. отношений между знаковыми 
совокупностями (текстами) или их элементами, с одной стороны, и 
коммуникантами — с другой. Особенностью коммуникации является то, 
что отношения, возникающие в определенных звеньях первичной 
коммуникации, воспроизводятся (в соответственно модифицированном 
виде) во вторичной коммуникации. Так, например, звено О—Т 
(отправитель исходного текста — исходный текст) характеризуется 
отношением, которое можно назвать коммуникативной интенцией 
отправителя или прагматической мотивацией текста. Это отношение 
воссоздается в цепи вторичной коммуникации, где в звене О¹—Т¹ его 
воспроизводит переводчик, создающий новый текст — аналог 
исходного. Однако поскольку коммуникативная ситуация, в которой 
создается этот текст, не является идентичной исходной коммуникативной 
ситуации, не может быть и полного тождества между исходным 
прагматическим отношением О—Т и вторичным прагматическим 
отношением О¹—Т¹. Различие между этими отношениями определяется 
хотя бы тем, что отправители разных текстов (исходного и конечного) не 
могут, создавая их, не видеть за ними разных получателей.

         Следующим звеном коммуникативной  цепочки, играющим важную роль 
в переводе, является звено Т—П (текст — получатель). О—Т и Т—П 
представляют собой тесно взаимосвязанные звенья. По сути дела, 
прагматические отношения, характеризующие их, — это разные стороны одного и того же явления — коммуникативная интенция и коммуникативный эффект, согласование которых составляет основу переводческой эквивалентности. Здесь мы также обнаруживаем функциональное сходство между соответствующими звеньями первичной и вторичной коммуникации (ТП в первичной коммуникативной цепи 146 и Т¹П² — во вторичной). Коммуникативный эффект представляет собой результирующую многочисленных сил воздействия текста, 
соответствующих его функционально-целевым характеристикам.

         Наконец, остаются еще  два звена коммуникативной цепи, характеризующиеся особым типом прагматических отношений, — это Т— 
П (исходный текст — переводчик-получатель) и О¹—Т¹ (переводчик- 
отправитель — конечный текст). Более того, лишь в идеальной схеме возможен переводчик, не только полностью "вошедший в образ" автора, но и воспринимающий исходный текст с позиций носителя исходного языка и исходной культуры. Таким образом, и здесь приравнивание друг к другу соответствующих звеньев первичной и вторичной коммуникативных цепей носит в известной мере 
условный характер.

         Степень самостоятельности, "невторичности" маршаковского текста 
чрезвычайно высока. В нем возникает отсутствующий в оригинале 
второй план, образуемый цепочкой метафор: осадок... на дне — ковш — 
черепки — вино. Единственной опорной точкой для этого в оригинале 
могло послужить словосочетание dregs of life, по-видимому истолкованное 
как 'осадок жизни'. Но здесь dregs скорее употреблено в значении "the worst 
and useless part" (см. Oxford Advanced Learner's Dictionary), хорошо 
согласующемся с общим смыслом текста. Вместе с тем С. Маршак очень 
тонко воспроизвел глубинный смысл шекспировского сонета и сделал это, 
как всегда, талантливо и ярко. Достаточно ли этого, чтобы считать текст 
переводом, а не собственным произведением, созданным по мотивам 
оригинала? Думается, что для однозначного ответа на подобный вопрос у 
нас нет (и, пожалуй, не может быть) точных критериев. В такой 
сложной и многомерной области, как поэтический перевод, соотношение 
первичности и вторичности в тексте представляет собой переменную 
величину, и поэтому сказать, где кончается перевод и начинается 
самостоятельное творчество, далеко не всегда возможно.

Таким образом, для выделения перевода из других видов 
межъязыковой коммуникации необходимо сочетание двух признаков: 
вторичности текста и установки на замещение (репрезентацию) исходного 
текста в другой языковой и культурной среде. 

КОММУНИКАТИВНАЯ ИНТЕНЦИЯ ОТПРАВИТЕЛЯ 

         В разделе, посвященном  типологии переводческой эквивалентности, 
выделялись три взаимосвязанных элемента следующей триады:

1) коммуникативная интенция (цель коммуникации),

2) функциональные  параметры текста и

3) коммуникативный  эффект.

         Эти элементы соответствуют трем компонентам речевого акта — отправителю, тексту и получателю. Применительно к переводу соотношение между элементами триады может быть сформулировано следующим образом: переводчик выявляет на основе функциональных доминант исходного текста лежащую в его основе коммуникативную интенцию и, создавая конечный текст, стремится получить соответствующий этой интенции коммуникативный эффект. Отсюда вытекает важность учета функциональных параметров текста для обеспечения основного условия эквивалентности — соответствия между коммуникативной интенцией отправителя и коммуникативным эффектом конечного текста.

         Экспрессивная эквивалентность обеспечивается адекватной передачей экспрессивно-эмотивной коннотации текста. Переводчик при этом 
соизмеряет экспрессивность конечного и исходного текстов, учитывая, что 
внешне однотипные средства языка подлинника и языка перевода иногда 
резко отличаются друг от друга по степени экспрессивности. Отсюда 
следует, что механическое копирование стилистических средств подлинника 
не ведет к достижению требуемого коммуникативного эффекта.

         Интересный пример подобного буквализма на синтаксическом уровне 
приводит И. Кашкин в статье "Ложный принцип и неприемлемые 
результаты", направленной против формалистических установок переводческой школы Е. Ланна:

Out came the chaise — in went the horses — 
on sprang the boys — in got the travellers (Ch. Dickens. Pickwick Papers) — 
"Карету выкатили, лошадей впрягли, форейторы вскочили на них, 
путешественники влезли в карету" (перевод Е. Ланна).

         Английский текст  передан технологически точно, —  комментирует 
этот перевод И. Кашкин, — но беда в том, что лошади кажутся 
деревянными, форейторы манекенами, карета игрушечной... переводчик, 
путаясь в глагольных формах и повторах, не видит того, что стоит за 
английской фразой и что ощутил Иринарх Введенский. В одном издании его 
перевода находим: „...Дружно выкатили карету, мигом впрягли 
лошадей, бойко вскочили возницы на козлы, и путники поспешно уселись 
на свои места"... Он взамен искусственных инверсий играет на... четырех 
введенных им наречиях: дружно, мигом, бойко, поспешно — и, передав 
самую функцию диккенсовской инверсии, вызывает у читателя нужное 
ощущение напряженной спешки