Функциональная роль метафор в романе “Winter`s tale” by Mark Helprin

Полагая, что метафора не является изолированным словоупотреблением, интеракционисты опираются на понятия фокуса ("focus") для обозначения собственно метафорической структуры и рамки ("frame") для обозначения остальной части предложения, включающего в себя метафору в качестве составного элемента. Фокус метафоры служит для передачи смысла, который в принципе мог бы быть выражен буквально. Метафора является результатом взаимодействия этих двух объектов, в процессе которого происходит расширение, сдвиг в значении. В этой связи возникают два вопроса. Каким образом присутствие одной рамки инициирует метафорическое значение слова, в то время как другая рамка предопределяет его прямое употребление? Почему автор заставляет читателя разгадывать метафорические загадки, в то время как он мог бы выразить то же самое значение, называя вещи своими именами?

Первый вопрос, выдвинутый в работе М. Блэка, до сих пор остается без ответа, хотя на этот счет существует множество предположений. По поводу второго вопроса М. Блэк предлагает свои варианты объяснения, получившие в дальнейшем широкую поддержку у философов и лингвистов. Он отмечает две причины метафорического словоупотребления. В первом случае действительно невозможно найти прямой эквивалент метафорического значения и автор вынужден прибегнуть к метафоре как к единственно возможному средству выражения; во втором случае, если прямой синоним все же существует, метафорическая конструкция используется с чисто стилистическими целями. Уникальность семантического значения или ярко выраженный стилистический потенциал, а иногда и то и другое одновременно, являются функциональными особенностями любого метафорического переноса.

Теория М. Блэка оказала большое влияние на дальнейшие исследования метафоры в рамках интеракционистского направления (М. Хессе, М. Арбиб, Е. Китти, Е.К. Уэй, С.С. Гусев и др.).

На базе интеракционистского подхода развивалась также теория конфликта М. Биердсли. Главная проблема теории конфликта в том, что метафорический конфликт заложен в значении самих слов, независимо от их контекста и намерений автора. Метафора может быть идентифицирована и понята без учёта каких бы то ни было экстралингвистических факторов; она свойственна, согласно М. Биердсли, "самой структуре значения" [Beardsley, 1962, 3].

В противовес интеракционистам представитель прагматического подхода к анализу метафоры Д. Дэвидсон выдвигает мысль о том, что метафора не обладает никаким другим метафорическим содержанием, кроме своего прямого словарного значения. Метафоры, по словам Д. Дэвидсона, заставляют нас увидеть одни вещи вместо других, которые выступают в прямом значении как вспомогательные структуры и дают ключ к их пониманию. Метафора является источником, а не проводником. Успешная ее интерпретация зависит не только от структуры метафорического образа (который остается одним и тем же как в случае метафорического, так и в случае прямого употребления), но и от умения адресата постичь закодированный автором смысл. Личность истолкователя определяет метафорическое значение, а не априори заложенный в метафорическом образе смысл. Загадочная природа метафорического переноса в трактовке Д. Дэвидсона получает высшую форму своего выражения [Глазунова, 2000, 120].

Рассмотренные подходы к анализу метафоры позволяют выделить три основных взгляда на лингвистическую природу метафоры: как способ существования значения слова (лексическое явление – метафора реализуется в структуре языкового значения слова); как явление синтаксической семантики (рассматривается на уровне синтаксической сочетаемости слов); как способ передачи смысла в коммуникативном акте (функционально–коммуникативное явление, реализующееся в высказывании/тексте).

Семантико–синтаксический подход к метафоре представляется адекватным для изучения возникновения метафорических значений в процессе взаимодействия слов в синтаксических структурах. Однако данный анализ ограничивается лишь уровнем метафорического значения отвлеченных синтаксических структур. Между тем словосочетания или предложения сами являются компонентами текста, поэтому изучение метафоры должно выходить за отмеченную границу. В этой связи семантико–синтаксический подход в отдельности не может служить методологической основой для лингвостилистического изучения поэтического текста, а должен быть взаимосвязан с когнитивным подходом, как раз учитывающим тот факт, что уровнем реализации метафорического смысла является целостное (законченное) высказывание /текст. Meтафора в когнитивном аспекте является основной частью нашего исследования. Остановимся подробнее на теории когнитивной метафоры.

3. Теория когнитивной метафоры

Теория когнитивной метафоры рассматривает метафору прежде всего как когнитивную операцию над понятиями и видит в ней средство концептуализации, позволяющее осмыслить ту или иную область действительности в терминах понятийных структур, изначально сложившихся на базе опыта, полученного в других областях. Согласно теории когнитивной метафоры "переносу" подвергается не изолированное имя (с присущим ему прямым номинативым значением), а целостная концептуальная структура (схема, фрейм, модель, сценарий), активируемая некоторым словом (фокусом метафоры) в сознании носителя языка.

Большинство направлений изучения когнитивной метафоры в американском, западноевропейском и отечественном языкознании опираются на теорию концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона. Они  в своей работе "Метафоры, которыми мы живем" (1980) показали, что метафоры пронизывают не только язык, но и мышление, являясь его неотъемлемыми свойствами, атрибутами. Метафора выступает важнейшим инструментом категоризации мира в целом и отдельных предметных областей, структурирования восприятия и чувственного опыта. Благодаря метафоре мы можем свести абстрактные понятия к нашему физическому, чувственному опыту в его связи с внешним миром, то есть понятийная система метафорична по своей сути. Метафорическое понятие является посредником между репрезентацией мира в понятиях и нашим сенсорным опытом.

В рамках данной теории,  в образовании метафоры участвуют, как правило, два субъекта: область–источник и область–цель (по терминологии Дж. Лаккофа и М. Джонсона). Причем на выбор области–источника, по мнению О.И. Глазуновой, «влияют ассоциативная аксиологическая направленность образа, его положительный или отрицательный статус в сознании носителей языка, а также функционально–прагматические характеристики» [Глазунова, 2000, 145]. Использованию лексических единиц для метафорического наименования или определения предшествует мыслительная работа по выделению предмета или явления, которым следует дать наименование, из ряда других структур окружающей действительности. Чтобы получить право быть названным, явление должно обрести реальные формы воплощения и прочно войти в сознание реципиента в качестве одного из существенных объектов окружающего мира.

Например, жизнь человека, наполненная смыслом, метафорически концептуализируется как путешествие (ЖИЗНЬ – ПУТЕШЕСТВИЕ). Существуют соответствия между отношениями понятий в одной области и отношениями понятий в другой: "путешественник" относится к "конечному пункту движения" так же, как и "человек" к "жизненным целям".

Таким образом, метафора в когнитивной парадигме определяется как проекция ("mapping") знаний из сферы–источника в новую осваиваемую сферу благодаря набору онтологических соответствий. Иначе говоря, происходит метафорическая проекция ("metaphorical mapping") или когнитивное отображение ("cognitive mapping"). Следы метафорической проекции обнаруживаются на уровне семантики предложения и текста в виде метафорических следствий ("metaphorical entailments").

Согласно Дж. Лакоффу и М. Джонсону в акте метафорического творчества участвуют всегда двое: создатель метафоры и его слушатель (читатель). Создатель метафоры является когнитивным агентом, управляющим мыслительной деятельностью.

Э. МакКормак, в продолжение этой теории, предлагает три уровня метафоры:

1.   Поверхностный язык

2. Семантика и синтаксис
3. Познание

Таким образом, мы видим, что в когнитивной классификации метафоры важнейшую роль играют психологические (познавательные) концепты, основанные на нашем опыте, поэтому для понимания метафоры необходимо отталкиваться не только от прямого значения области–источника и области–цели, но и от нашего культурного, бытового опыта в совокупности с текстовым окружением.

Но прежде чем перейти к собственно анализу метафор в соответствии с вышеизложенной схемой, следует обозначить различие метафоры от сравнения, приема, очень близкого и, порой, входящего в состав метафорической конструкции.

4. Метафора и сравнение

Как известно, традиция противопоставления метафоры и сравнения берет начало со времен Аристотеля, который полагал, что эти структуры различаются незначительно, хотя и отдавал предпочтение первой из них.

Основания для отождествления метафорического переноса и сравнения во многом проистекают из того, что и сравнение, и метафора основаны на переносе характеристик одних явлений на другие, с присущей им ассоциативной связью.

Д. Дэвидсон рассматривает метафору и сравнение как варианты бесконечного множества способов, предназначенных для того, чтобы через сопоставление привлечь наше внимание к явлениям окружающей действительности, и определяет различия между ними в соответствии с алгоритмом интерпретации актуализирующихся с их помощью значений. "Сравнение указывает на то, что существует сходство между предметами, и оставляет за нами право выявить признак или признаки, лежащие в его основе; метафора явно не утверждает наличие сходства, но если мы принимаем ее, мы вновь должны искать общие черты между предметами (не обязательно те же самые, которые возникают у нас при сравнении)" [Davidson, 1991, 500]. Различия между метафорой и сравнением обусловлены способом нашего мировосприятия и, следовательно, не могут быть абсолютно идентичными: "наиболее очевидное семантическое различие между сравнением и метафорой заключается в том, что все сравнения истинны, а все метафоры ложны" [там же]. Невозможность буквального прочтения метафорической конструкции заставляет нас искать иные пути для ее декодирования, используя метафорическое переносное значение, в то время как при сравнении правдоподобность изложения фактического положения дел не нарушается и сохраняется прямое значение, заложенное в сравнительной конструкции.

Являясь сторонником интерактивной теории метафорического переноса и подвергая критике теорию сравнений, М. Блэк разграничивал метафорический перенос и сравнение. "Метафорическая конструкция не является простым замещением сравнения или любой другой разновидности прямого утверждения, оно обладает своими собственными возможностями и преимуществами" [Black, 1962, 37]. Метафора формирует сходство, предлагая новые перспективы и направления для сопоставления, в то время как сравнение актуализирует в нашем сознании существующие стереотипы восприятия действительности. Однако в ряде случае "нет сомнения в том, что граница, существующая между некоторыми метафорами и некоторыми сравнениями, не так очевидна" [там же].

Вопрос о природе метафорического переноса и сравнения и о соотношении между этими структурами является крайне неоднозначным и противоречивым. Н.Д. Арутюнова при рассмотрении разницы между синтаксическими формами воплощения переноса значений приходит к выводу, что именно метафора "статична; она отражает остановившийся, лишенный внутренней динамики мир – мир сущностей", а "сравнение–уподобление подвижно и измеримо" [Арутюнова, 1998, 279]. Подобные различия во взглядах во многом объясняются невозможностью на данном этапе подкрепить свою точку зрения достаточно убедительной системой доказательств. Все выводы строятся на основе умозрительных заключений и отвечают той или иной теоретической или практической направленности при рассмотрении природы переносных значений. Каждый из взглядов имеет право на существование, но сущность вопроса, тем не менее, остается до конца не исследованной.

Выяснение природы метафорических конструкций и сравнительных оборотов – процесс чрезвычайно сложный. Намеченное во многих работах разграничение этих структур нуждается в более детальном исследовании и описании. Наиболее убедительной представляется точка зрения, согласно которой сравнение рассматривается как часть метафорической конструкции, обладающая структурными и семантическими особенностями выражения метафорического значения. Не метафора представляет собой усеченную разновидность сравнения, а сравнение входит в состав широкой сферы средств метафорической интерпретации действительности.

Метафору часто относят к эллиптическому сравнению. Так, анализируя фразы "картина печальна" ("a picture is sad") и "картина напоминает печального человека" ("a picture is like a sad person"), Н. Гудмэн приходит к выводу, что в них отмечается сходство, существующее между печальным человеком и картиной, и, следовательно, "разница между сравнением и метафорой крайне незначительна" [Гудмэн, 1990, 71]. Согласно этой точке зрения разница между метафорой и сравнением не отмечается, и метафора лишается ее образного значения. Ведь если метафора – сжатое сравнение, то она должна эксплицитно указывать на тот же характерный, общий признак для сопоставляемых предметов, что и сравнение. Однако метафору нельзя прочитать и интерпретировать буквально, она также может имплицитно указывать не на один (и не обязательно тот же), а на несколько признаков, свойственных сопоставляемым явлениям или предметам. А значит, можно говорить не только о сходстве, но и о различиях между данными образными средствами. Чтобы выявить данные различия, необходимо обратиться к структурному сопоставлению метафоры и сравнения.

В структуру сравнения входят 3 компонента: компаративный компонент (то, что сравнивается), позитивный компонент (то, с чем сравнивается) и модуль сравнения (основание сравнения). Сравнение основано на сходстве. Это может быть сходство общих признаков, функциональное сходство или сходство коннотативных значений. Данные виды сходства не всегда встречаются в чистом виде, а могут быть взаимосвязаны.

Обращаясь к структуре метафоры, необходимо отметить, что, несмотря на множество теорий метафоры, разногласия по поводу составляющих метафоры невелики. В начале 20–го века А. Ричардс, как уже упоминалось, предложил другие обозначения для составляющих метафоры –"vehicle", "tenor", "ground", которые закрепились в так называемой традиционном подходе, трактующим метафору как трехкомпонентную структуру. Идеи А. Ричардса нашли своеобразное преломление в работах М. Блэка. М. Блэк подчеркивал, что если у большинства языковых, то есть мертвых метафор трехкомпонентная структура, в речевых метафорах априорного сходства между понятиями нет. С его точки зрения, метафоры скорее создают сходство, чем утверждают заранее существующее сходство. По мнению М. Блэка, число компонентов метафоры составляет два – агент и референт, а основание представляет собой взаимодействие между ними, порождающее сходство. Идея М. Блэка о двухкомпонентной структуре метафоры развивается в настоящее время в русле когнитивной лингвистики. Дж. Лакофф, чья теория концептуальной метафоры считается основополагающей в англоязычной лингвистике, рассматривает метафору как проекцию (amapping) знания о сфере–источнике на осваиваемую сферу, результатом которой являются некие конкретные проявления этой концептуальной проекции (так называемые субпроекции). Среди отечественных лингвистов же продолжает развиваться классическая трехкомпонентная модель метафоры и идея переноса по сходству, согласно которой структуру метафоры составляют агент, референт и основание, в то время как модуль не выражен в поверхностной структуре, но подразумевается. Агент и референт могут быть эксплицированы или частично эксплицированы.