Договор ренты

     В этих случаях мелкий земельный собственник, который сам работает на своем земельном участке, оказывается по отношению к крупному земельному собственнику в таком же положении, как ремесленник, имеющий собственный инструмент, по отношению к фабриканту. Мелкий земельный собственник становится просто орудием труда. [XVI] Для мелкого земельного собственника земельная рента совершенно исчезает, ему остается в лучшем случае процент на его капитал и его заработная плата; ибо в результате конкуренции земельная рента может снизиться до того, что она будет представлять собой как раз лишь процент на капитал, вложенный не самим землевладельцем.

     b) Кроме того, мы уже знаем, что  при одинаковом плодородии и  одинаково умелой эксплуатации  земельных участков, рудников или  рыболовных участков продукт  пропорционален размерам капитала. Стало быть, победу одерживает крупная земельная собственность. Точно так же при равных капиталах доход пропорционален степени плодородия земли. Следовательно, при равных капиталах победа на стороне собственника более плодородных земельных участков.

     g) «Относительно какого-нибудь рудника можно вообще говорить богат он или беден в зависимости от того, является ли количество минерала, извлекаемого из него посредством применения определенного количества труда, большим или меньшим, чем то количество минерала, которое при затрате такого же труда можно извлечь из большинства других рудников того же рода» (Smith. Т. I, р. 345—346) [Русский перевод, стр. 135]. «Цена продукции наиболее богатой шахты регулирует цену угля для всех других шахт, расположенных по соседству. Земельный собственник и предприниматель оба считают — один, что его рента будет выше, другой, что его прибыль возрастет, если они будут продавать продукт по цене более низкой, чем их соседи. В этом случае и соседи вынуждены продавать свою продукцию по той же цене, хотя они менее способны это делать и хотя эта цена продолжает понижаться и порой не оставляет им ни ренты, ни прибыли. Некоторые шахты в результате этого совсем забрасываются, другие не приносят уже никакой ренты и в дальнейшем могут эксплуатироваться только самим собственником земли» (Smith. Т. I, р. 350) [Русский перевод, стр. 137]. «После открытия перуанских рудников большинство серебряных рудников в Европе было заброшено... То же самое произошло с рудниками Кубы и Сан-Доминго и даже со старыми рудниками в Перу после открытия рудников в Потоси» (t. I, p. 353) [Русский перевод, стр. 138].

     То, что Смит говорит здесь о рудниках, в большей или меньшей степени  применимо к земельной собственности  вообще.

     d) «Следует заметить, что обычная  рыночная цена на землю всегда зависит от обычной рыночной нормы процента... Если бы земельная рента упала значительно ниже денежного процента, то никто не стал бы покупать земельные участки, что в скором времени вызвало бы снижение рыночных цен на землю. И наоборот, если бы преимущества земельной ренты более чем компенсировали нормальную разницу между уровнем денежного процента и уровнем земельной ренты, то все бросились бы покупать землю, что опять-таки в скором времени восстановило бы ее обычную рыночную цену» ([Smith]. Т. II, р. [367]—368) [Русский перевод, стр. 263—264].

     Из  этого взаимоотношения между  земельной рентой и денежным процентом  следует, что земельная рента  должна неуклонно падать, так что  в конце концов на земельную ренту  могут жить только самые богатые  люди. Следовательно, конкуренция среди земельных собственников, не сдающих своих земель в аренду, непрерывно возрастает. Разорение одной части этих земельных собственников. Новая концентрация крупной земельной собственности.

     [XVII] Эта конкуренция ведет, далее,  к тому, что значительная часть земельной собственности попадает в руки капиталистов и капиталисты таким образом становятся вместе с тем и земельными собственниками, точно так же как и вообще менее крупные земельные собственники существуют теперь уже только в качестве капиталистов. Наряду с этим некоторая часть крупных земельных собственников становится в то же время промышленниками.

     Таким образом, конечным результатом является уничтожение различия между капиталистом и земельным собственником, так  что в общем и целом остается уже только два класса населения: рабочий класс и класс капиталистов. Это вовлечение земельной собственности в торговый оборот, превращение земельной собственности в товар означает окончательное падение старой аристократии и окончательное утверждение денежной аристократии.

     1) Сентиментальные слезы, которые  по этому поводу проливает  романтика [38], нам чужды. Она  постоянно смешивает два момента:  гнусность, заключающуюся в торгашеских  махинациях [39] с землей, и то вполне  рациональное, в пределах частной собственности необходимое и желательное последствие, которое заключено в торгашеских махинациях с частной собственностью на землю. Во-первых, феодальная земельная собственность уже по самому существу своему есть результат торгашеских махинаций с землей, превращение ее в землю, отчужденную от человека и вследствие этого противостоящую ему, в образе тех или иных немногих крупных господ.

     Уже феодальное землевладение заключает  в себе господство земли над людьми как власть какой-то чуждой силы. Крепостной есть придаток земли. Точно так же и владелец майората, первородный сын, принадлежит земле. Она его наследует. Вообще господство частной собственности начинается с землевладения; землевладение является ее основой. Но при феодальном землевладении владелец по крайней мере с виду кажется королем земельного владения. Вместе с тем там еще существует видимость более интимного отношения между владельцем и землей, чем узы просто вещественного богатства. Земельный участок индивидуализируется вместе со своим хозяином, имеет его титул, баронский или графский, его привилегии, его юрисдикцию, его политическое положение и т. д. Земельный участок является как бы неорганическим телом своего хозяина. Отсюда поговорка nulle terre sans maitre (нет земли без господина. Ред.), в которой нашло свое выражение срастание господского величия с земельным владением. Точно так же и господство земельной собственности не выступает здесь непосредственно как господство голого капитала. Те, кто принадлежит к этой земельной собственности, относятся к ней скорее как к своему отечеству. Это — национализм весьма ограниченного характера.

     [XVIII] Точно так же феодальная земельная  собственность дает имя своему  владельцу, как королевство дает  имя своему королю. Его семейная  генеалогия, история его дома и т. д. — все это индивидуализирует для него его земельную собственность, превращает ее форменным образом в его дом, персонифицирует ее. Точно так же и те, кто обрабатывает его земельное владение, находятся не в положении наемных поденщиков, а частью сами, как крепостные, являются его собственностью, частью же состоят к нему в отношениях почитания, подданства и определенных повинностей. Позиция землевладельца по отношению к ним является поэтому позицией непосредственно политической и имеет вместе с тем некоторую эмоциональную сторону. Нравы, характер и т. д. меняются от одного земельного участка к другому; они как бы срослись с клочком земли, тогда как позднее человека связывает с земельным участком только его кошелек, а не его характер, не его индивидуальность. И, наконец, феодальный землевладелец не стремится извлекать из своего земельного владения максимально возможную выгоду. Напротив, он потребляет то, что там имеется, а заботу о добывании новых средств он спокойно предоставляет крепостным и арендаторам. Таково отношение дворянства к земельному владению, окружающее хозяина земли некоторым романтическим ореолом.

     Необходимо, чтобы эта видимость исчезла, чтобы земельная собственность, этот корень частной собственности, была целиком вовлечена в движение частной собственности и стала товаром; чтобы господство собственника выступило как чистое господство частной собственности, капитала, вне всякой политической окраски; чтобы взаимоотношение между собственником и работником свелось к экономическому отношению эксплуататора и эксплуатируемого; чтобы всякое персональное взаимоотношение между собственником и его собственностью прекратилось и чтобы эта собственность стала лишь вещественным, материальным богатством; чтобы место почетного брачного союза с землей занял брак по расчету и чтобы земля, точно так же как и человек, опустилась на уровень торгашеской стоимости. Необходимо, чтобы то, что составляет корень земельной собственности, — грязное своекорыстие, — выступило также и в своей циничной форме. Необходимо, чтобы неподвижная монополия превратилась в подвижную и беспокойную монополию, в конкуренцию, а праздное наслаждение плодами чужого кровавого пота — в активную торговлю ими. И, наконец, необходимо, чтобы в процессе этой конкуренции земельная собственность в образе капитала продемонстрировала свое господство как над рабочим классом, так и над самими собственниками, разоряемыми или возносимыми выше согласно законам движения капитала. Тем самым место средневековой поговорки nulle terre sans seigneur (нет земли без сеньора. Ред.) занимает поговорка нового времени l'argent n'a pas de maitre (деньги не имеют господина. Ред.), ярко выражающая господство мертвой материи над людьми.

     [XIX] 2) Что касается спора о делимости  или неделимости земельных владений, то надо заметить следующее:

     Раздел  земельных владений есть отрицание  крупной монополии земельной  собственности; он ее устраняет, но лишь посредством придания этой монополии  всеобщего характера. Основу монополии  — частную собственность —  раздел земельных владений не устраняет. Он посягает на данную форму существования, а не на сущность монополии. В результате этого раздел земельных владений становится жертвой законов частной собственности. Дело в том, что раздел земельных владений соответствует движению конкуренции в сфере промышленности. Кроме экономических невыгод от раздела орудий и от распыления труда (надо отличать это от разделения труда: работа здесь не разделяется между многими, а одна и та же работа выполняется каждым изолированно, т. е. имеет место многократное повторение одной и той же работы), этот раздел, как и вышеупомянутая конкуренция, опять-таки неизбежно превращается в накопление и концентрацию.

     Поэтому там, где имеет место раздел земельных  владений, не остается ничего иного, как  либо вернуться к монополии в еще более отвратительном виде, либо подвергнуть отрицанию, упразднить самый раздел земельных владений. Но это уже не возврат к феодальному землевладению, а устранение частной собственности на землю вообще. Первое уничтожение монополии всегда равносильно приданию ей всеобщего характера, расширению рамок ее существования. Устранение монополии, достигшей своей наиболее широкой и всеобъемлющей формы существования, равносильно ее полному уничтожению. Ассоциация, в применении к земле, использует выгоды крупного землевладения в экономическом отношении и впервые реализует первоначальную тенденцию раздела — равенство. Точно так же ассоциация восстанавливает разумным путем, а не посредством крепостничества, барства и нелепой собственнической мистики, эмоциональное отношение человека к земле: земля перестает быть объектом торгашества и благодаря свободному труду и свободному наслаждению опять становится подлинным, личным достоянием человека. Большое преимущество раздела земельных владений заключается в том, что здесь масса, которая не может больше решиться на крепостную кабалу, гибнет от собственности иначе, чем в промышленности.

     Что касается крупного землевладения, то его  защитники всегда софистически отождествляли  экономические выгоды крупного земледелия с крупной земельной собственностью, как будто не видно, что эти выгоды как раз только с отменой [этой] собственности [XX] получают, с одной стороны, наибольший простор, а с другой стороны, впервые оказываются социально-полезными. Точно так же эти защитники крупной земельной собственности нападали на торгашеский дух мелкого землевладения, как будто крупное землевладение, даже уже в его феодальной форме, не заключало в себе торгашества в скрытом виде. Не говоря уже о современной английской форме земельной собственности, где феодализм землевладельца переплетается с торгашеским духом и промышленным предпринимательством арендатора.

     Подобно тому как крупная земельная собственность  может в свою очередь бросить  упрек разделу земельных владений в монополии, потому что этот раздел базируется на монополии частной собственности, точно так же и раздел земельных владений может бросить крупному землевладению упрек в разделе, потому что и здесь господствует раздел, только в неподвижной, замороженной форме. Вообще частная собственность покоится на разделе. Впрочем подобно тому как раздел земельных владений приводит снова к крупному землевладению капиталистического тина, так и феодальная земельная собственность, как бы она ни изворачивалась, неизбежно должна подвергнуться разделу или, по крайней мере, попасть в руки капиталистов.

     Это происходит потому, что крупная земельная  собственность, как это мы видим  в Англии, толкает подавляющее  большинство населения в объятия  промышленности и низводит своих  собственных рабочих на ступень  полной нищеты. Таким образом, она порождает и увеличивает могущество своего врага — капитала, промышленности, отбрасывая на его сторону бедноту и всю деятельность в стране. Крупная земельная собственность делает большинство населения страны промышленным и поэтому превращает его в противника крупной земельной собственности. Если промышленность достигла высокой степени могущества, как мы это видим теперь в Англии, то она шаг за шагом выбивает из рук крупной земельной собственности ее монополию по отношению к зарубежным странам и вынуждает ее конкурировать с зарубежными землевладельцами. Дело в том, что при господстве промышленности земельная собственность могла обеспечивать себе свое феодальное величие только посредством монополии по отношению к зарубежным странам, защищая себя таким путем от общих законов торговли, противоречащих ее феодальной сущности. Будучи втянута в орбиту конкуренции, земельная собственность следует законам конкуренции, как и любой другой товар, подчиненный конкуренции. Она в такой же мере теряет устойчивость, то сокращается, то увеличивается, переходит из рук в руки, и никакое законодательство не может уже удержать ее в немногих предопределенных к тому руках [XXI]. Непосредственным результатом является ее распыление по многим владельцам и во всяком случае — подчинение власти промышленного капитала.

     И, наконец, такое крупное землевладение, которое насильственно сохраняется  и которое рядом с собой  породило могучую промышленность, приводит к кризису еще скорее, чем такой  раздел земельных владений, при котором промышленность по своей силе остается все еще на втором месте.