Проблемы культуры в философии русского просвещения

2. Основатели русской  философии Просвещения

И.В. Киреевский первым дал имя русской философии - духовная философия, своей нацеленностью  на постижение духовности человека и  народа эта философия отделена и  отдалена от западной философии.

Известно, что Хомяков  и Киреевский, почти сверстники, равно заложили основания той  философской традиции, которую принято  называть славянофильской. Существуют затруднения при оценках приоритетов  одного или другого мыслителя  в идеях и обоснованиях. Не исключение и взгляды этих мыслителей на просвещение: не стоит подходить буквалистски к тому факту, что Киреевский опубликовал  статью о просвещении Европы и  России в 1852 году, а Хомяков на неё  откликнулся. Откликнулся он не рецензией  вовсе, а самостоятельной статьёй  не меньшего размера и качества. Работа Хомякова имеет такой заголовок: «По поводу статьи И.В. Киреевского». Именно по поводу, а повод - это возможность  высказаться самостоятельно, что  и обнаруживается у А.С. Хомякова. Речь не идёт о несогласии Хомякова с выводами Киреевского, такие несогласия откровенно отмечены Хомяковым, а, прежде всего, как раз о согласии, о  развитии, разработке заявленной темы, которую только и можно было верно  разработать при сродстве душ, при  способности сравнительно оценить  истоки и судьбы просвещения Европы и России.

После кончины И. В. Киреевского, подводя итоги его  творчества, А.С. Хомяков, в частности, отметил, что «может быть, более и  яснее всех уразумел он шаткость и  слабость тех мысленных основ, на которых стоит всё современное  строение европейского просвещения». Хомякову близка была мысль Киреевского: «Рассудочность и раздвоенность  составляют основной характер всего  западного просвещения. Цельность  и разумность составляют характер того просветительского начала, которое, по милости Божией, было положено в основу нашей умственной жизни».

Цельность как качество православного мировоззрения, выразившееся и в бытовой культуре русского крестьянина, и в философии тех  русских мыслителей, которые крепко держались народных традиций культуры, духа святоотеческих преданий и лучшего, что дала греческая философия, - эта  цельность отмечена давно, она более  понятна, бесспорна и для современного читателя. Между тем, цитированием обходят  другое, многократно отмеченное качество русского просвещения - разумность.

Хомяков и Киреевский владели тайнами немецкой философии, выработанными ею категориями, в  том числе - рассудком и разумом  как категориями, существенно противоположными.

Исходной точкой размышлений  Хомякова и Киреевского о рассудочности  западного просвещения и стали  те смыслы, которые были вложены  в категорию «рассудок» и «разум»  немецкими философами, но русские  мыслители не удовлетворились спекулятивной  школой философствования, и разум  у них стал характеристикой не столько высших форм теоретической  мысли, умеющей снять противоречие в высшем категориальном синтезе, сколько  характеристикой гармонии бытия  человека и народа, где цельность  и разумность такого бытия неразделимы.

И Хомяков, и Киреевский именуют разрушительную рассудочность  как разлагающее действие отвлечённого разума, в этом нет подмены категорий  разума и рассудка.

Стоит подчеркнуть  то особое внимание, которое уделяет  Хомяков статье Киреевского о  просвещении в трехстраничном некрологе, он считал основное положение первой части статьи неколебимым, «точкой  опоры для всего будущего развития нашего мышления», и верил, что достоинство  идей Киреевского будет оценено  как поворотное в движении русского просвещения.

На статью Киреевского  о просвещении откликнулись И.А. Аксаков, Т.Н. Грановский, Ю.Ф. Самарин, Н.Г. Чернышевский. Откликнулись одни восхищённо, другие - скептически, но вровень со статьёй Киреевского по напряжению размышлений и их доказательности  встала только работа Хомякова. Обособленно  их рассматривать невозможно и ошибочно.

Совпадает ли просвещение  народа с замыслом Божьим о предназначении народа с его исторически выверенным путём, или просвещение деформирует  собственную национальную традицию.

Анализируя эпизоды  истории, в том числе поведение  русских людей в различных  ситуациях, А.С. Хомяков пишет: «… Закон  любви взаимной проникал или мог  проникать все отношения людей  друг к другу: по крайней мере, они  не признавали никакого закона, противного ему, хотя часто увлекались страстями  или выгодами личными…". Исправление  этих страстей Хомяков, разумеется, видел  не в ещё лучшем освоении юридических  законов, а на путях нравственных, духовных, достигаемых, достигаемых  совершенствованием духовного просвещения. Без нравственного закона человек  вовсе не может стать человеком.

Общинная ещё дохристианская жизнь славян создавала предпосылки  для естественного принятия христианства, «казалось, - как очень тонко пометил  А.С. Хомяков, - что не проповедь истины искала славян, а славяне искали проповеди истины». Веками монастыри  были средоточием книжности: русские  монастыри обладали такими библиотеками, каких не знала Европа, но главным  Киреевский и Хомяков считали  то, что иноческие обители, с их напряженной духовной жизнью, давали высшее направление всему просвещению  старой Руси. Та цельность духовной жизни, которая могла развиваться  в монастырях, помогла мирянам  обрести душевное равновесие, заглянуть  в обитель духа, справляться со страстями и заблуждениями. Неполноту  духовного просвещения в Древней  Руси Хомяков связывал с неполнотой веры, поскольку «большинство наших  предков были христианами более  по обряду, чем по разуму». Разум  же предполагает не только интуитивное, бессознательное отношение к  миру, но высокое развитие сознания, а в Древней Руси, по выражению  Хомякова, «разуму недоставало сознания». Следовательно, критическое отношение  Хомякова к рационализму не означало его склонности к иррационализму.

Разумеется, Хомяков  и Киреевский не могли единолично оценить все особенности русской  духовной философии и её специфический  категориальный состав.

Хомяков и Киреевский, таким образом, шагнули в неизведанную область различий категорий русской  духовной философии от категорий  европейского рационализма, но, обнаружив  такие различия, пытались примирить  их несоответствие друг другу; иногда это проявилось в открытии подлинного смысла категорий европейской философии, иногда же категорию русской духовной философии переносили в чужеродную почву рационализма - это как раз относится к категории правды, ибо европейские языки не ведают сокровенно русского смысла правды и вполне обходятся одним словом для обозначения и научной истины, и тех духовных, нравственных исканий, которые в России зовутся правдой, правдоискательством, правдолюбием и зачастую оказываются не исканиями даже, а терзаниями, мучительным приближением к высшей нравственной планке жизни, непостижимой интеллектом, ибо, правда - это истина души, стремящейся к божественной Истине. «Русской земле, - писал А.С. Хомяков, - была чужда идея какой бы то ни было отвлеченной правды, не истекающей из правды христианской, или идея правды, противоречащая чувству любви».

Разведение смыслов  внешней и внутренней правды, безусловно, должно быть поставлено в заслугу  Хомякову, ибо обнаружение смыслов, а не терминов составляет задачу теоретического исследования. Внешняя правда предстаёт  у него как обожествление политического  общества и выстраивается в «какую-то таблицу счетоводства между Богом  и его творением… Рационализм  и формальность римской образованности приносили свои плоды».

Хомякову и Киреевскому  принадлежит первая, отчётливо выраженная, рефлексия об особенностях русского просвещения, которое во многом определило, в свою очередь, особенности русской  культуры, философии, искусства, литературы. Если западное просвещение рационалистично  нацелено на развитие изощрённости интеллекта, то русское просвещение подразумевало  всегда иную главную цель - озарить  духовным светом душу человека. И это  принципиальное различие, даже противоположность, не исчезли до сих пор, и это  свидетельствует о неуничтожимости  русской духовной традиции, выявленной философски нашими выдающимися славянофилами. И, Бог весть, не окажутся ли пророческими слова А.С. Хомякова, в отношении  будущей роли России, хотя сказаны  они были о Византии?! Слова эти  таковы: «Несколько раз потрясённая  до основания, она снова утверждалась и отстаивалась; побеждённая и  почти покорённая, она покоряла и  пересозидала своих победителей  силой своих просветительных  начал».

3. Культура XVIII-XIX вв.

«Наиболее важной для  существования российской культуры явилось противостояние двух тенденций: ориентация на Запад и ориентация на Россию, а в конечном итоге  это противопоставление иррациональной и рациональной сторон российской культурной жизни.

В российской общественной мысли уже в первой половине столетия оформилось идейное противостояние славянофилов и западников. Все началось с опубликованного в 1836 году П. Я. Чаадаевым«Философического письма», в котором он выступил с резкой критикой российской культуры. Человек, долгое время пробывший за границей, представил некий обвинительный  акт российскому народу и его  культуре. Он писал об умственной и  духовной отсталости великороссов, о  неразвитости представлений о долге, справедливости, праве и порядке, об отсутствии какой-либо самобытной человеческой «идеи». «Народы существа нравственные точно так же, как и отдельные  личности. Их воспитывают века, как  людей воспитывают годы. Про нас  можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые  как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать  великий урок миру», - писал Чаадаев. Его идеи попали на подготовленную почву, сразу породив бурную полемику о сущности российской культуры, ее истории и путях ее дальнейшего  развития. Общественное мнение разделилось  на два полярных лагеря: славянофилов и западников.

Идею славянофильства, хотя и в несколько утрированной форме выразил Шатов, герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы»: «Народ - это  тело Божие. Всякий народ до тех только пор и народ, пока имеет своего Бога особого, а всех остальных на свете богов исключает безо всякого  примирения... Если великий народ  не верует, что в нем одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестает  быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический  материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда  не может примириться с второстепенной ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и  исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь  Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых и великих  богов. Единый народ - «богоносец» - это  русский народ...».

Оппозицию славянофильству  составило западническое движение (П.Я. Чаадаев, Н.В. Станкевич, В.Г. Белинский, А.И. Герцен). Главной идеей западничества можно считать культурную отсталость России от Западной Европы. С их точки зрения Россия должна пройти основные этапы западного пути развития, усвоить европейскую науку. Интересно, что в плане общественно-политической доктрины, именно представители этого движения стали активными поборниками европейской демократии, с одной стороны, и носителями социалистических идей, с другой.

Важнейшей частью полемики западников и славянофилов было отношение  к петровским реформам. Первые видели в них несомненный прогресс, возвращение  России в лоно мировой культуры и  связывали с этими преобразованиями современные достижения и неудачи  в духовной, политической, экономической  областях. То есть за образец была взята  западная система ценностей и  приоритетов, с позиций которых  и производилась оценка российского  развития. Вторые относились к Петру  и его действиям в целом  негативно, считая, что в результате произошло разрушение российского  культурного кода, нарушилась преемственность  в развитии культуры, а Россия утратила свою самобытность. В итоге же все  сводилось к проблеме путей дальнейшего  существования культуры России. Именно тогда и зашел разговор о собственно русском направлении движения, что  впоследствии стало называться «третьим путем», или поисками «русской идеи», под знаком которой оформлялись  самые различные общественные группы. Каждой из альтернатив соответствует  свой тип культурного человека, тип  сознания, социального бытия, нравственно-этических  идеалов, свое понимание смысла жизни.

Но пример самого Чаадаева говорит о некоторой условности такого абсолютного деления на западников и славянофилов, так как в зрелом возрасте философ перешел на более  мягкие по отношению к российской культуре позиции, обнаружив в духовном облике русских людей некоторые  черты, которые должны способствовать возвышению России, в частности способность  к отречению во имя общего дела, смиренный аскетизм, открытость сердца, совестливость и прямодушие. В  процессе мировоззренческой трансформации, от откровенно антироссийской концепции  Чаадаев приходит к идеям, близким  славянофильству. Особенно такому изменению  взглядов способствовали результаты Французской  революции 1830 года, значительно отрезвившие  его взгляды на Европу.

Важное отличие  самобытной российской философии от западной - ее глубокая религиозность, напрямую связанная с традиционной религиозностью всего российского  народа.

Яркой звездой российской культуры этого периода стала  литература. Практически все идеи, будоражившие умы, проверялись на литературном материале. Наиболее значительными  и продуктивными в этом отношении  явились первая и последняя трети  столетия.

Российская литература XIX века - это феномен, принадлежащий  всей мировой культуре. В условиях авторитаризма она одновременно была и церковью, и школой, и адвокатской  конторой, и испытательным полигоном. К тому же российская литература оказалась  настоящей прорицательницей, потому что многие ее предсказания сбылись.