Пьер Огюст Ренуар

    Школьные  учителя не раз бранили Огюста за то, что он разрисовывает свои тетради человечками. Только один из них посоветовал родителям не мешать склонностям мальчика.

    В 1854 году Ренуара отдали в учение на фабрику фарфора братьев Леви. Здесь Ренуар чувствовал себя прекрасно, быстро освоил ремесло, с удовольствием смотрел, как его краски сверкают на готовых фарфоровых изделиях. Работая, он испытывал удовлетворение, в котором нельзя было обмануться. Хозяин фабрики и рабочие полюбили мальчика. Они ценили его вдумчивость, усердие, желание выполнить работу как можно лучше, сообразительность, покладистый нрав и несомненные способности к их изящному ремеслу.

    В мастерской Огюста в шутку прозвали «господин Рубенс» – главным  образом потому, что его талант оказался для всех приятной неожиданностью. Но Огюста это огорчало: он был еще совершенным ребенком, впечатлительным мальчиком, насмешливое прозвище его задевало, он не чувствовал скрытой в нем похвалы, но всё же  работать он продолжал с еще большим рвением.

    . 

     В это время Ренуар начал посещать Лувр, и первый трепет при виде картины он испытал перед «Купаньем Дианы» Буше.⁴ Как раз, копируя это «Купанье Дианы», Огюст впервые расписал на фабрике целый сервиз, и хозяин подарил ему на память одно из расписанных им блюдец.

    Далее на фарфоровой фабрике дела тоже шли  не слишком хорошо, более того, они  все ухудшались. Ручную роспись стало  вытеснять печатание. Будущность Огюста становилась неопределенной. Фабрика  приходила в упадок. И вскоре молодому человеку пришлось самому искать выход из положения.

    «Требуется  мастер для росписи штор». Это объявление привлекло внимание Огюста. Он не имел никакого представления о том, как расписывают шторы, но на всякий случай предложил хозяину, господину Жильберу, свои услуги. В ближайшее же воскресенье Огюст встретился с одним из мастеров фирмы (это оказался племянник хозяина) и убедился, что живопись на шторах не труднее любого другого вида росписи. Под руководством племянника он написал Святую деву, а потом Святого Винсента де Поля. Наброски оказались более чем удовлетворительными. Огюста взяли в мастерскую. Итак, Огюст занялся новым для него ремеслом. Он преуспел в нем так же блистательно, как прежде в фарфоре.

    И все же это ремесло, как бы хорошо оно ни оплачивалось, не было целью Огюста. Его родители, которых очень беспокоило желание юноши поступить в Школу при Академии художеств, были бедны, он мог рассчитывать только на самого себя. Он это знал, ни от кого не ждал никакой помощи и благоразумно откладывал деньги (платили по тридцать франков за штору, а ему случалось расписывать по три шторы в день), чтобы скопить небольшую сумму, на которую он смог бы прожить хотя бы год. 
 
 
 

    Это благоразумие в сочетании со спокойным  мужеством было присуще натуре Огюста. Присуще настолько, что сам он не назвал бы это ни благоразумием, ни мужеством. Это было нечто само собой разумеющееся. Выспренние слова и позы были глубоко чужды Ренуару. Он, как всегда, следовал течению жизни, не спешил уйти из мастерской, но и не боялся избрать удел, к которому его влекли заветные стремления. И если бы один из старых знакомых Огюста Эмиль Лапорт, посещавший частные занятия профессора Академии художеств Шарля Глейра, не стал его звать на эти занятия, наверняка Огюст еще некоторое время оставался бы у торговца шторами, ожидая, чтобы сама жизнь указала ему, куда идти…

    В начале 1862 года – Огюсту был тогда  двадцать один год – он решился  держать экзамены в Академию художеств. С успехом, выдержав их, он 1 апреля был зачислен в Школу и записался в мастерскую Глейра.

    Ренуар  всем своим существом отдавался  счастью работать кистью, к этому  чувству примешивалась лишь тревога, хорошо ли у него получится. Ни один из учеников в мастерской не был  таким прилежным и внимательным. Он знал цену учению – ведь он сам за него платил. Стараясь экономить на чем можно, он не гнушался подбирать тюбики, выброшенные другими учениками, в которых еще оставалось немного краски. Не участвуя ни в проделках других учеников, ни в их шумной болтовне, он спокойно работал в стороне от других, весь поглощенный мыслями о своем холсте.

    Осенью 1862 года в мастерскую Глейра один за другим поступили трое молодых людей, с которыми Огюст вскоре тесно  сошелся. Первый из них, Альфред Сислей, англичанин, родившийся в Париже, был  сыном торговца искусственными цветами. Второй, Фредерик Базиль, тоже происходил из буржуазной семьи, но принадлежащей к совсем иному кругу. Совсем иным был третий из этих молодых людей, Клод Моне, парижанин, большую часть юности проживший в Гавре, где его отец держал бакалейную лавку. Как бы ни были различны по характеру Ренуар и трое его новых товарищей, очень скоро они обнаружили между собой много общего. Среди учеников Глейра они составили особую группу.

    Сдав  последний экзамен в Школе  в 1864 году, Ренуар вместе со своими друзьями начал трудный самостоятельный путь живописца. Он, Моне, Базиль и Сислей обосновались в Шайи в трактире папаши Пайара «Белая лошадь», где пансион стоил два франка в день.

Лето развело  друзей в разные стороны: Моне работал на побережье Нормандии, где с ним некоторое время прожил Базиль, но к концу года друзья встретились вновь. В январе 1865 года Базиль и Моне сняли мастерскую на улице Фюрстанбер. Больше всего молодых друзей занимал предстоящий Салон 1865 года. Желавшие выставиться должны были представить свои произведения жюри между 10 и 20 марта. Моне, который еще ни разу ничего не посылал в Салон, в этом году решил представить два морских пейзажа, написанных в Нормандии в плодотворные месяцы последнего лета: «Устье Сены в Онфлере» и «Коса в Ла Эв при отливе». Ренуар решил послать «Летний вечер» и портрет Уильяма Сислея. В итоге жюри Салона несколько умерило свои требования и приняло картины Ренуара и Моне. Оба друга были чрезвычайно довольны.

    Десятилетие с 1863 до 1874 года в биографии Ренуара можно было бы назвать десятилетием пленэра, так как именно в эти годы будущие импрессионисты осваивают его. У Ренуара по-прежнему нет денег, жизнь в Париже не была легкой, однако были друзья. Не имея постоянного жилища в Париже, он жил иногда вместе с Клодом Моне, иногда вместе с Сислеем.

    Первым настоящим шедевром Ренуара стала его картина "Лиза", написанная в 1867 году. Она была выставлена в Салоне весной следующего года. Это портрет в полный рост его молодой подружки Лизы. Ранее такой размер полотна и подобная композиция использовались только для портретов членов королевской семьи. "Все так естественно и так точно подмечено, что наверняка покажется нам неправильным, поскольку мы привыкли воображать природу в условиях традиционных красок", - написал В. Бюргер Торе. Три года спустя Ренуар использовал Лизу в качестве модели для своей картины "Алжирская женщина", достаточно красочного полотна в восточном стиле, который в то время был очень модным и появился под влиянием картины Делакруа "Женщины Алжира".

    Совместные усилия Моне и Ренуара нашли свое наилучшее воплощение в картинах, изображающих "Лягушатник". К этому времени относятся три картины Моне и три картины Ренуара, и стиль их почти неразличим: толпа людей на берегу реки и на пристани, кабинки для переодевания, купальщики, гребные лодки; и вокруг всего - сверкающая поверхность воды со множеством цветных бликов. Все это мастерски схвачено широкими, быстрыми, как в набросках, движениями кисти. В картинах отсутствует всякая композиция в традиционном смысле этого слова, они выглядят столь же буйными и непокорными, как и жизнерадостные толпы.

Все было в движении, свет постоянно менялся. Именно состояние сиюминутности со всеми его прозрачными красками, которые вносят в комнату частичку яркого летнего дня, необходимо было поймать и запечатлеть. Подобные картины способствовали рождению течения, которое получило название лишь пять лет спустя: импрессионизм.

    С 15 апреля по 15 мая 1874 года в ателье фотографа Надара состоялась первая выставка импрессионистов. "Публика сбегалась туда толпами, но явно была полна предубеждений и видела в этих великих художниках лишь самонадеянных невежд, которые стремились привлечь к себе внимание эксцентричными поступками. Против них тогда поднялся всеобщий бунт возмущенного общественного мнения..." - так пишет в своих воспоминаниях торговец картинами Дюран-Рюэль. Тем не менее, несмотря на отрицательное отношение публики, Ренуару удалось продать картину "Ложа", одну из семи, показанных им на выставке. Отобранные для нее работы и среди них проникнутые жизнеутверждающим духом "Танцовщица", "Парижанка" и сама "Ложа" обнаруживали преемственную связь с искусством французских мастеров XVIII века, такими как Фрагонар и Буше. В особенности это сказалось в характере колористической гаммы, тонкой и воздушной, с помощью которой Ренуар добивался эффектов прозрачности и дымки.

    Вторая выставка импрессионистов, организованная в 1876 году в галерее Дюран-Рюэля, хотя и прошла в более спокойной обстановке, тем не менее, отнюдь не способствовала утверждению нового течения. В 1877 году в той же галерее состоялась третья выставка. В историческом плане ее следует считать самой важной, поскольку впервые она была прямо названа "Выставкой импрессионистов".

    В последующий год Ренуар уступил вкусам публики и выставил в Салоне портрет очаровательной женщины "Чашка шоколада" - картину, которая была принята. Он сам признавал, что нарисовал ее исключительно ради выгоды. В те времена почти все поклонники искусства готовы были покупать картины именно тех художников, которые выставлялись в Салоне. Тем не менее, даже в этом портрете Ренуар не вполне отказался от своих идеалов. Точно так же не предал он их и в 1879 году, когда выставил портрет "Мадам Шарпантье и ее дети". 
 
 

    В течение последующих нескольких лет Ренуар длительное время жил и работал в его замечательном поместье Варжемон вблизи Берневаля в Нормандии. Он не выставлял свои работы на выставках импрессионистов в 1879-1880 и 1881 годах. Отношения между ним и его старыми друзьями стали несколько скованными, частично из-за различия мировоззрений. 

    В 1881 году продажа нескольких картин позволила Ренуару впервые отправиться путешествовать. В марте он поехал в Алжир, где обжигающее солнце и буйство красок привлекли и околдовали его так же, как за полстолетия до него пленили Делакруа - художника, которым Ренуар так восхищался. Осенью и весной он посетил Венецию, где пришел в восторг от игры света и воды; в Риме на него произвел огромное впечатление строгий стиль фресок Рафаэля, а вблизи Неаполя тонкие, но исполненные внутренней энергии настенные росписи в древних домах Помпеи напомнили ему картины Коро. В Палермо, на Сицилии, он нарисовал портрет Рихарда Вагнера⁵, который в то время был еще очень молод. Ренуар восхищался им и всегда испытывал некоторое волнение, думая о нем.    

    Пока он отсутствовал, в апреле 1882 года состоялась седьмая выставка "Группы независимых художников-реалистов и импрессионистов", на которой были выставлены двадцать пять его полотен, включая "Завтрак гребцов" и виды Венеции. 

    С женщинами Ренуар, вопреки тому, чего, казалось, можно было бы ждать, отнюдь не чувствовал себя непринужденно и был очень робок. Хотя его сложная, впечатлительная натура во многом была сродни женской, в нем было слишком много простоты и непосредственности, чтобы его не смущала, не стесняла та игра, которую интуитивно ведет большинство женщин. Ренуара забавляла их «очаровательная глупость», «обворожительно смешные ухищрения их нарядов». Но в женском обществе он терялся. Ренуар чувствовал себя легко лишь с бесхитростными женщинами. Однако он нашёл свою спутницу жизни – Алин. И в марте 1885 года родился первый сын Ренуара Пьер. В качестве платы доктору Лати, который принимал роды, Ренуар расписал стены его квартиры цветами.

    Осенью Ренуары уехали в родную деревню Алин Эссуа, в Шампань. Часто художник делал наброски Алин, кормящей ребенка. Годом позже по этим эскизам и наброскам он написал картину "Материнство".

    В1885 году Ренуар написал большую композицию "В саду", которая стала его своеобразным прощанием с "вечным праздником" "Лягушатника" и "Мулен де ля Галетт". В прошлом остались трепет прикосновения, вибрация света и тени. В новой картине Ренуара все спокойно и устойчиво, яркий свет усиливает зелень листвы и рефлексы от букета цветов на желтой соломенной шляпе. Его модель опять похожа на Алин, но теперь уже на ту новую Алин, которая олицетворяет покой его семейной жизни. 

    90-е годы принесли в жизнь Ренуара и радость, и горе. Он много путешествовал, писал в Нормандии и Бретани, работал на побережье Средиземного моря вместе с Сезанном, знакомился с коллекциями музеев Германии, Англии, Испании. Дома его окружали друзья, старые и новые. Жизнь на Монмартре в ту пору была еще простой, как в деревне. Приемов не устраивали, дом был открытым и собирал самых разных посетителей. Однако среди них уже не было импрессионистов. "Сначала мы были группой, - говорил старый Ренуар. - Мы чувствовали локоть друг друга и поддерживали друг друга. И потом, в один прекрасный день, вдруг никого больше не стало!". Моне, Сислея, Писсарро, даже Сезанна, с которым Ренуара связывала прочная и постоянная дружба, редко видели на Монмартре. 

    Ренуар никогда не отличался крепким здоровьем. Читая его письма, постоянно находишь упоминания о бронхитах и пневмонии, которые надолго удерживали его в постели. В 1888 году в Эссуа вследствие перенесенной невралгии у него была парализована половина лица. А в 1897 году с Ренуаром случилось несчастье. Летом, в дождливый день в Эссуа, он упал с велосипеда и сломал правую руку. К счастью, он научился писать левой рукой после предыдущего перелома, и перерыва в работе не было. Алин чистила его палитру, мыла кисти, снимала краску с неудавшихся участков полотна. Однако именно это последнее падение оказалось роковым. Его начали беспокоить боли, и постоянный врач семьи Ренуаров делал неутешительные прогнозы о неизлечимости артритов, которые возникают в результате подобных травм. Ренуару суждено было провести последние двадцать лет жизни в постоянных страданиях, с сознанием грозящей ему полной неподвижности, а значит, невозможности работать. Но в этом хрупком человеке была заключена фантастическая жажда жизни и страсть творчества. Он работал до последних мгновений. 
 

    Случались в течение этих двадцати лет наступившего XX века и большие радости. В 1901 году родился третий сын Ренуара Клод, который сменил в качестве модели выросшего Жана. Теперь маленького Коко одевали в красное платье, и Ренуар писал его золотые волосы.