Хотя  средневековая культура обладала идейной, духовной и художественной целостностью, доминирование христианства не делало ее совершенно однородной. Одной из ее существенных черт являлось возникновение  в ней светской культуры, отразившей культурное самосознание и духовные идеалы военно-аристократического сословия средневекового общества - рыцарства и возникшего в зрелом средневековье нового социального слоя - горожан.

     Светская  культура, будучи одним из компонентов западноевропейской средневековой культуры, оставалась христианской по своему характеру.

     Прежде  чем сформировалась собственно городская  культура, светская духовность стала  утверждаться в рыцарской культуре.

     В X-XI вв. в Западной Европе начинают расти старые города и возникают новые. В городах зарождался новый образ жизни, новое видение мира, новый тип людей.

     Вольнолюбивая направленность городской культуры, ее связи с народным творчеством  наиболее ярко отразила городская литература. Хотя на раннем этапе развития городской культуры спрос на клерикальную литературу - жития святых, рассказы о чудесах и т.д. - был все еще велик, изменились сами эти произведения: возрос психологизм, усилились художественные элементы.  

     На  протяжении всего средневековья  в народной культуре сохраняются пережитки язычества, элементы народной религии. Спустя века после принятия христианства западноевропейские крестьяне продолжали тайно молиться и приносить жертвы старым языческим святыням. Под влиянием христианства многие языческие божества трансформировались в злых демонов. Особые магические обряды совершались в случае неурожая, засухи и т.п. Древние верования в колдунов, оборотней сохранялись в крестьянской среде на всем протяжении средневековья. Для борьбы с нечистой силой широко использовались различные обереги, как словесные (всевозможные заговоры), так и предметные (амулеты, талисманы). Едва ли не в каждой средневековой деревне можно было встретить колдунью, умеющую не только навести порчу, но и лечить.¹

2. Христианство как духовный стержень средневековой культуры

      Жизнь средневекового человека была всесторонне  проникнута религиозными представлениями. Все в этой жизни приводилось  в связь с христовой верой. Все основывалось на религиозном  восприятии вещей и событий. Это  было время действительного расцвета искренней веры.

      Христианство  очевидно имело тогда цивилизующее значение и являлось фактором окультуривания жизни.

      Христианство  – религия спасения, спасения душ  человеческих. Но для того, чтобы  спастись, надо было жить в соответствии с христианскими заповедями. И не только ветхозаветными (не убий, не лги, не кради, не прелюбодействуй и т. д.), но и новозаветными, позитивными, призывавшими возлюбить не только Господа, но и ближнего своего. Ницше потом осуждал христианство как лицемерное выражение эгоизма слабых, как религию рабов. И ведь христианство исходно действительно было религией обездоленных, униженных, тружеников. Они, в качестве детей божьих, оказывались не только не ниже, а порой и как бы выше богатых и знатных. Христианство пришло в мир с идей равенства всех перед Богом. Оно принесло с собой взгляд на человеческое страдание как на высокую ценность. Христианином оказывался прежде всего тот, кто пострадал за веру, и не только за веру, а и за других людей. Как Христос, который являл пример нравственной самоотверженности. Следуя этому примеру, христианин и должен был по-христиански относиться к божьему миру, божьим тварям и, тем более, к людям. Христианская вера, если не порождала, то усиливала чувство стыда за собственное несовершенство, будила совесть в случаях, если поведение человека не соответствовало божьим установлениям.

      Помимо  этого, и наряду с этим, цивилизация, окультуривание земной жизни происходили через просвещение. Центрами же мудрости, в частности книжной, в Средние века являлись поначалу (да и потом) именно монастыри. Позже школьное образование стало концентрироваться в городах, в которых школы устраивались прежде всего при кафедральных соборах. И, наконец, в позднем средневековье появились и начали множиться европейские университеты. Изучение Библии и богословия, теологии и в школах и в университетах занимало важнейшее место. Но и элементы светского образования постепенно становились все более значимыми. Средневековому обществу понадобились специально подготовленные (для целей реализации дел веры и дел управления, государственного и местного), образованные люди.

      При все этом, в Средневековом обществе напряженная эмоциональная религиозность очевидно сочеталась с формализацией веры, ее рационализацией, ритуализацией, обмирщением. Именно во время полновластного господства церкви в жизни, когда все на свете соизмерялось с религией, когда она переплелась со всей жизнью, жизнь в ее нерелигиозных формах стала оказывать существенное воздействие на религию.

      Священное, сакральное как бы растворялось в  житейском (соприкасаясь с ним), обретало пусто-рациональные или даже гротескно-комические формы. Хейзинга упоминает о том, что народные проповедники могли обсуждать со слушателями вопрос о том, принимала ли Дева в зачатии Христа достаточно активное участие, чтобы действительно считаться матерью Божией. Церковные праздники проходили среди необузданного веселья с игрой в карты, пьянством, бранью.

      Жизнь народа текла в привычном русле поверхностной религиозности, при весьма прочно укорененной вере с ее восторженными порывами и страхами. Это касалось отношения к Богу, проповедником которого выступало духовенство. Но к самому духовенству в Средние века выработалось общее презрительное отношение, хотя отдельные проповедники и священники могли вызвать страстную любовь и уважение. Презрение объяснялось, во-первых, тем, что в народном восприятии никогда полностью не исчезала неприязнь к тем, кто не умеет держать в руках ни орудий труда, ни оружия и, к тому же, обязаны соблюдать целомудрие. Во-вторых, высшее, да и среднее духовенство обмирщалось, жило вполне светской жизнью, зачастую роскошествовало ничего не производя. А низшее духовенство оказывалось именно низшим, «деклассированным». И те, и другие, нисколько не меньше, чем миряне грешили, развратничали, жадничали, злословили, нарушали все божественные заповеди.

      Но  это презрительное отношение  могло меняться на почтительное. Для  Средних веков вообще характерна импульсивная совмещенность благочестивого и греховного. Французский король Филипп Добрый, который жил среди роскоши, имел множество внебрачных детей, был расчетливым, гневливым, надменным повелителем, – это же король мог поститься четыре дня в неделю, подолгу молился, даже рискуя проиграть из-за этого сражение. Греховность и благочестивость вполне уживались. Человек мог истово устремляться к святости и грешить, не зная меры и удержу. Но, по мнению Хейзинги, как правило, существовало шаткое равновесие между тем и другим. И церковь старалась поддерживать его, не допуская крайностей. Церковь стремилась ввести своих прихожан в русло нормированности, ритуализованности. Вместе с этим, религиозная впечатлительность, экзальтированность были велики. И это способствовало складыванию культов. Культов святых, и иных культов, в том числе и светских.

      Христианство  в его развитии стало весьма противоречивым феноменом культуры, и не только культуры. Христианская вера в ее земной реализации могла быть выражением культуры самого высокого уровня и явного бескультурья: невежества, аморальности, лицемерия. Эта двойственность сказывалась в таком явлении как монашество.

      В светской жизни столь же двойственным было еще одно порождение средневековой  цивилизации – рыцарство.²

3. Особенности художественной и научной культуры средневековой Европы

     Не  менее, если не более, чем в архитектуре, своеобразие культуры Средневековья  выразилось в литературе этого периода: в ее разнообразных формах, в оформлении текстов и книг, в так называемой книжной миниатюре.

     В литературе среднего Средневековья  важнейшее место начал занимать эпос. Складываются эпические сказания, содержание которых историко-героико-мифическое, отражающее события жизни более  ранних этапов. Таковы Кельтский эпос (ирландцев, шотландцев, уэльсцев), исландский эпос. По-видимому, исполнители (и соавторы) эпических произведений, которые называются сагами (прозаические рассказы с поэтическими вставками), пользовались огромной популярностью на севере Европы. В зимнее, непроизводственное и невоенное, время их рассказы и песни были едва ли не единственным развлечением. Саги не сразу после их создания, но были записаны христианскими монахами. И уже представляли собой целые циклы сказаний о героях и сказочных происшествиях. Они содержали в себе зерна народной мудрости. В них действовали Боги и герои, среди которых особенно популярным был Сигурд. Зигфрид у германцев в их знаменитой Песне о Нибелунгах явно родствен этому герою.

     На  юге Европы несколько позже, но тоже сложились эпические поэмы, такие как «Песнь о Роланде» (у франков), «Песнь о моем Сиде» (у испанцев). В центре повествования были герои, боровшиеся с маврами за христианскую веру. Прославлялись их битвы и победы. В этих поэмах явствен и чисто средневековый мотив служения государю, беззаветной преданности, вассальной верности. В них перемешаны мифическое, сказочное и историческое; есть мотивы «драконоборчества», что-то от сюжета «спящей красавицы». В них изображаются сильные страсти, коварство, жестокость. Всем им свойственна идеализация героев и романтизация чувств.

     В связи с развитием городской  жизни, появилась и литература горожан (будущих буржуа), которые в своих  прозаических рассказах (фаблио, шванки и др.) посмеивались над крестьянами, духовенством и феодалами-рыцарями.

     В слое феодалов, с его окружением, создавалась совершенно другая литература. В этой среде не только воевали, но и развлекались: и на турнирах, и на пирах, где зачастую слушали стихи поэтов, танцевали. Постепенно такое общение в присутствии дам становилось все более изысканным. Поэты и исполнители стали изощряться в тонкостях словесного и музыкально-словесного искусства.

     В литературе аристократов-рыцарей и  горожан, особенно в позднем Средневековье, начало отражаться некоторое ослабление Веры, ее расшатывание и обмирщение. Святость, патетика стали соседствовать с буффонадой. Религиозные предметы и сюжеты – становились основой для юмора и сатиры. Особенно характерной в этом плане была поэзия так называемых «вагантов» (бродяг).

     Позднее Средневековье породило в литературе вершины, которые или не вполне или совсем уже не укладываются в рамки средневековой культуры. Ярким выражением этого является поэзия Франсуа Вийона, лиценциата и магистра искусств (окончившего Сорбонну), связавшегося с преступниками, скитавшегося по тюрьмам и дорогам Франции. Поэзия Вийона – земная, “телесная”, со смешением патетики и буффонады, трагизма и юмора, – удивительна. Она свидетельствует о том, что средневековая культура вышла на высокий уровень саморефлексии.

     Научной культуре отводилась в средние века роль «служанки» богословия, что выражалось в использовании ее для иллюстрации и подтверждения религиозных истин, в воздействии догматических положений христианской религии на процесс формирования всего концептуального аппарата средневековой пауки, начиная с введения целого ряда постулатов о творении мира из ничего, о существовании первой причины и т.п., и кончая постановкой самих задач научного исследования, связанных с достижением христианином благодати и спасения.

     Вне всякого сомнения, необходимость согласования результатов научного поиска с извне привнесенными догмами значительно сужала возможности научного исследования. Поэтому нет ничего удивительною в том, что до сих пор существует взгляд на средневековье как на эпоху, совершенно бесплодную в научном отношении.

     Банальным является положение, согласно которому наука в эпоху средневековья ориентировалась главным образом на наблюдение природы, не ставя перед собой задачи их преобразования, т.е. ограничивалась созерцательным отношением к действительности. Обычно созерцательная позиция рассматривается как основной порок или, в более мягкой формулировке, как главный фактор, ограничивающий возможности науки того времени.

     Именно схоластика послужила той дисциплинарной основой, без которой просто не могла бы возникнуть современная система естественнонаучного знания. Именно схоластика обусловила появление канонов научного исследования.

     Существующие толкования средневековой научной культуры Европы исходят из модернизации научного языка той далекой эпохи, когда средневековые естествоиспытатели говорили на языке аристотелевской «Физики». Ведь никакою другого языка, пригодного для описания разнообразных физических явлений (быть может, исключая оптику), в то время вообще не было.