Христианство в русской культуре

музыка неоднократно пытались вернуться к утраченному синтезу религии и

искусства. К такому выводу мы приходим на основании исследования творчества

ряда русских  художников. Религиозные по своему происхождению мотивы, сюжеты и

образы можно  обнаружить и в творчестве всех значительных мастеров

художественного слова XVIII—XX вв. Интересно, что при наличии сильных западных

влияний, при кажущемся  отрыве от православных корней эта литература оказалась

подлинно русской, христианской и во многом православной. Человек, о котором

она говорит, —  христианин, и даже не в смысле его принадлежности к

Церкви или духовно-нравственного  состояния, а в смысле тех ценностей, которые

являлись для  него основными.

Как известно, А.С. Пушкин в своей духовной эволюции проделал путь от безбожия

к христианству и  православию. В связи с этим интересна  оценка русским

религиозным мыслителем XX в. Г.П. Федотовым его «Капитанской дочки» как

самого христианского произведения в мировой литературе. Как известно,

никакой специфической  религиозной проблематики в повести  нет. Однако при

внимательном чтении легко обнаружить, что в основе произведения лежит

христианский подход к человеку и ко всем происходящим событиям, здесь, как в

семени, заложены те ценности, которые позже расцветут и размножатся в

русской литературе, составят ее духовно-иравственный идеал: жалость,

сострадание к  человеческой судьбе, тихая, ненавязчивая красота добродетели.

Христианские идеи были особенно близки Н.В. Гоголю. Любимым  чтением писателя

были религиозные  произведения Ефрема Сирина, Тихона Задонского, Дмитрия

Ростовского. Читал  он и древнерусские жития, и проповеди, и книгу «Златоуст».

Как и многие другие русские писатели. Гоголь пытался передать в своем

творчестве православный морально-этический идеал, стремился  раскрыть

универсальные воплощения добра и зла и настаивал именно на такой трактовке

своих Произведений.

С ценностями христианской веры был связан замысел трехтомной поэмы Гоголя

«Мертвые души». Автор вместе с читателем и  героями должен был проследовать

путем духовного  возрождения из «ада» (первый том) в  «чистилище» (второй том) и

далее — в «рай» (том третий). Предполагалось, то слово «мертвый» *в

названии поэмы  будет указывать на неизбежное грядущее возрождение: душа

на самом деле не может умереть и должна воскреснуть. Главы «Мертвых душ» — это

своеобразные ступеньки  духовной «лестницы», по которой идет читатель.

Однако замысел  поэмы «Мертвые души» оказался слишком  грандиозным даже для

гениального писателя. Гоголь стремился написать такую  доходчивую и

убедительную книгу, которую бы обязательно прочел каждый русский

человек, а прочтя, понял, что так, как он жил раньше, теперь жить нельзя, и

полностью изменил  бы свою жизнь. Отсюда и духовный кризис писателя:

каким бы хорошим  ни был второй том, он все равно  не мог полностью

удовлетворить художника  — ведь его целью, по сути, было создание чего-то

похожего на новое  Евангелие (книги, меняющей жизнь народов!) — Евангелие от

Николая Гоголя.

В другом произведении, «Выбранных местах из переписки с  друзьями». Гоголь

попытался раскрыть свои собственные 'духовные искания (произведение

создавалось в  период работы над вторым томом «Мертвых душ») и показать русским

людям путь личного самоусовершенствования. При этом писатель стремился

достичь единства слова-откровения (благовестия) в слова.-проповеди,

объясняющего откровение. В «Выбранных местах» Гоголь органично  соединил

исповедь и проповедь, слово мирское и слово религиозное.

Перу Гоголя принадлежали и собственно религиозные произведения («Размышления

о Божественной Литургии»). Осмысливая православное богослужение, таинства

исповеди и причастия, писатель стремился раскрыть высший смысл церковных

обрядов.

Исследуя творчество Н.В. Гоголя, русские философы и критики  нередко отмечали его

пророческий (и  даже апокалип-тический) характер, т.е. отражение будущего

России. Видели они  в нем и выражение извечной борьбы Бога и дьявола. По мнению

великого русского философа Н.А. Бердяева, в своих произведениях  Гоголь сумел

раскрыть основные болезни духовной жизни России. Русский мыслитель и писатель

Д.С. Мережковский подчеркивал важность изображения  в произведениях Гоголя

борьбы  человека с чертом: «Бог есть бесконечное, конец и начало сущего;

черт — отрицание  Бога, а следовательно, и отрицание бесконечного, отрицание

всякого конца  и начала; черт есть начатое и  неоконченное, которое выдает себя

за безначальное и бесконечное; черт — нуменаль-ная  середина сущего, отрицание

всех глубин и  вершин — вечная плоскость, вечная пошлость». По мысли

Мережковского, два  главных героя Гоголя — Хлестаков  и Чичиков — есть ипостаси

именно такого «среднего» и пошлого черта.

Русские писатели часто обращались к евангельским сюжетам. Евангельские

сюжеты и мотивы можно обнаружить даже в тех произведениях, которые по своим

идеям весьма далеки от Священного Писания, например, в  романе Н.Г.

Чернышевского «Что делать?» («христоподобная» фигура «особенного» человека

Рахметова) или  в романе М. Горького «Мать» (Богородица, отдающая своего сына

в жертву для спасения человечества).

Попытки создания нового варианта Писания, которое могло бы стать Заветом

русских людей, предпринимали  многие русские писатели. Можно вспомнить  попытку

Л.Н. Толстого вернуться  к первоистокам христианства и создать  свою версию

Евангелия («Краткое изложение Евангелия»; «Учение Христа, изложенное для

детей») или своеобразный замысел создания Третьего Завета —  завета Бога Духа

Святого, возникший  у Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус.

Душевный переворот, вызванный изменением отношения  к религии, пережили многие

русские художники. В их числе Л.Н. Толстой и Н.Н. Ге, пришедшие к новому

пониманию отношений религии и искусства в 80-е гг. XIX в. Эти годы стали

непродолжительным периодом стабилизации русской культуры, когда произошло

краткое примирение основных противоборствующих сил. И обращение к

религиозным ценностям  было на данном этапе вполне закономерным.

Духовные поиски Л.Н. Толстого выходили за границы ортодоксального православия и

во многом приближались к протестантизму (трактат «В чем моя вера?»). Но в то

же время многие его идеи были созвучны поискам русской  культуры. Примечательно,

что в своем  философском трактате «Что такое  искусство?» Толстой в качестве

важнейшего признака подлинного произведения искусства называл его связь с

религией. Сущность искусства он видел в единении людей с Богом и между

собой, а в отходе нового искусства от веры и в утрате им всемирности

усматривал признаки «дурного искусства». «Искусство будущего», по мысли Л.Н.

Толстого, должно вернуться к первоначальному  синтезу и осуществлять «высшее

религиозное сознание людей» с целью их «братского единения».

Показательно отношение  Л.Н. Толстого к творчеству Н.Н. Ге, которое  оказалось

во многом созвучно идеям писателя. В 80-е гг. художник создал цикл картин на

евангельские сюжеты. Библейские образы помогали Ге прикоснуться к высшей

духовной правде. Вот как характеризовал его картину  «Что есть истина?»

(«Христос перед  Пилатом») Л.Н. Толстой: «Достоинство картины... в том, что

она правдива... в  самом настоящем значении слова... Эпоху же в христианской

живописи эта  картина производит потому, что она  устанавливает новое

отношение к христианским сюжетам». Сущность и актуальный смысл этого «нового

отношения» Толстой  видел не в отношении к Христу как к Богу или к

исторической личности, а в «борьбе нравственного, разумного  сознания

человека, проявляющегося в неблестящих сферах жизни, — с преданиями

утонченного и  добродушного, и самоуверенного насилия, подавляющего это

сознание».

Воздействие религии  на русскую литературу не ограничивалось православием. Мы

уже упоминали  о фактах проникновения в русскую культуру отдельных

католических (П.Я. Чаадаев и В.С. Соловьев) и протестантских (Л.Н. Толстой)

идей. В конце XIX в. в русскую литературу довольно активно стали проникать

идеи мусульманской  и буддийской религиозных систем. Об этом свидетельствует и

упомянутый выше трактат Л.Н. Толстого «Что такое  искусство?», в котором

этические ценности буддизма, мусульманства и конфуцианства  рассматривались в

одном контексте. Воздействие Корана можно обнаружить в творчестве Ф.М.

Достоевского. Однако наиболее популярными в указанный период были буддийские

сюжеты. К ним  неоднократно обращались и Л.Н. Толстой, и С.Я. Надсон, и Н.М.

Минский, и Д.С. Мережковский. Как правило, это было связано со стремлением

по-новому взглянуть  на проблему, поступок и его нравственное последствие, а

также с попыткой найти восточные корни в русской  культуре.

    

Русская жизнь и искусство 

Русская жизнь, русский  быт были в XIX в. тесно связаны  и с искусством, и с

религией. Все это  наполняло их высокой духовностью и целесообразностью, что

проявлялось и  в системе образования, и в  семейных отношениях, и в проведении

русских религиозных праздников.

Прекрасное описание быта русской семьи, каким он был  в 80-е гг. XIX в.,

оставил писатель И.С. Шмелев. В своей книге «Лето  Господне. Праздники —

Радости — Скорби»  писатель воссоздал атмосферу, царившую в их доме. Соление

огурцов на Покров, освящение яблок в день Преображения Господня,

христосование в  Пасху, чудесная Масленица, устраиваемая старичком в Зарядье,

березки в церкви в Троицын день — все эти  приметы праздников свидетельствуют

о возможности  синтеза, примирения быта, искренней  веры и красоты. Детское

восприятие четче выявляет суть воссозданной писателем картины прошлого:

«Кажется мне, что  на нашем дворе Христос. И в  коровнике, и в конюшнях, и на

погребице, и везде. В черном крестике от моей свечки —  пришел Христос. И все

— для Него, что  делаем. Двор чисто выметен, и все  уголки подчищены, и под

навесом даже, где  был навоз. Необыкновенные эти дни  — страстные, Христовы