Следственные действия

и фиксации новых  доказательств, последующий отказ допрошенного им лица от

своих показаний не будет иметь для дела существенного значения, не опорочит

его результатов.

Если в процессе проверки показаний на месте будет  зафиксирована хорошая

ориентированность допрошенного лица в обстановке места происшествия,

указанные им обстоятельства, несмотря на их сложный характер, совпадут с

данными в его предыдущих показаниях, на месте происшествия дополнительно

будут найдены  следы или вещественные доказательства, подтверждающие

упомянутые им факты, то вряд ли его последующие  заявления, о том, что о

происшествии и  месте, где оно было, он узнал от других лиц, могут быть

признаны убедительными. В самом деле, если допрошенное лицо-покажет

определенное место  на земле и скажет, что на этом месте оно нанесло удар

палкой по голове Д, а затем укажет место в кустах, куда им была заброшена

палка, а следователь обнаружил здесь ранее при осмотре или обнаружит в

настоящий момент брызги крови в указанных точках (на заборе или на стене

дома), отпечатки  обуви допрошенного лица и в кустах —палку со следами крови

(на которую он ранее при осмотре места происшествия не обратил внимания), то

вряд ли можно  будет признать результаты данного  действия бездоказательными, а

само действие бесцельным, и вряд ли отказ обвиняемого  от показаний опорочит

результаты. Ибо  помимо его слов в протоколе проверки показаний будут

зафиксированы следы  и иные фактические обстоятельства, характеризующие

механизм происшедшего в данном месте события, а в совокупности с данными,

зафиксированными  в протоколе осмотра места  происшествия, произведенного

следователем ранее, они будут синдстельствовать  о правильности данных им в

первый раз показаний.

Таким образом, говоря о показаниях допрошенного лица на месте происшествия,

не следует понимать этот процесс как дублирование показаний, полученных на

допросе. Учитывая, что они даются и оцениваются  совершенно в других условиях,

можно говорить и  о новом качественном содержании, ибо обстановка места

происшествия своей  спецификой действует на психику  допрошенного лица, на

процесс формирования его показаний в процессе проведения данного действия,

может понудить его  изменить что-то в ранее данных показаниях с целью их

уточнения, если неточность была им допущена не намеренно, или изменить их

коренным образом, если обстановка на месте свидетельствует  о явной ложности

его прежних утверждений  и о заведомой бесполезности  лжи.

Все сказанное  свидетельствует о том, что проведение проверки показаний на

месте не ограничивает следствия, а, наоборот, расширяет его, увеличивает

возможности следователя  в части получения новых и  проверки имеющихся

доказательств. Поэтому  следует приветствовать увеличение способов получения

,и проверки  доказательств, а не пугаться этого, не подвергать обструкции

новый способ только потому, что некоторые практические работники усмотрели в

нем некое универсальное  средство, позволяющее якобы «облегчить», «упростить»

получение доказательств.

И, наконец, совсем неубедительным представляется утверждение Г. Александрова

и М. Строговича о  том, что появление данного следственного  действия вызвано

переоценкой сознания обвиняемого, приданием особого  значения этому признанию.

Во-первых, учитывая, что проверка показаний на месте  может проводиться не

только с обвиняемым, но и с другими участниками  процесса—подозреваемым,

потерпевшим и  свидетелем, в равной степени можно  было бы говорить и о

переоценке значения показаний этих лиц. Однако Г. Александров  и М. Строгович

эту сторону вопроса  почему-то обходят молчанием и акцентируют все внимание на

фигуре обвиняемого.

Во-вторых, с целью  проверки показаний обвиняемого  проводится и ряд других

следственных действий, где он тоже вы ступает в качестве источника

доказательств—очная ставка следственный эксперимент и другие, однако

названные авторы не усматривают в  данных случаях  фактов переоценки сознания

обвиняемого. Почему же увеличение способов проверки показаний  обвиняемого

должно свидетельствовать  о переоценке его сознания?

И, в третьих, можно  ли усматривать переоценку сознания обвиняемого и том, что

применительно к  конкретным обстоятельствам конкретного дела показаниям

конкретного обвиняемого в некоторых случаях придается несколько большее

значение по сравнению  с другими источниками доказательств, поскольку эти

показания являются или могут явиться источником сведений о большем

количестве фактов, о более важных для дела фактах?

Хотя и общеизвестно, что показания обвиняемого с  точки зрения их

доказательственного значения не имеют преимущества перед другими

доказательствами, являются «обычным» доказательством, но вряд ли можно

считать, что они  не должны быть вообще никоим образом  выделены из числа

других доказательств. Было бы вредным упрощенчеством рассматривать  их как

«обычное» доказательство во всех смыслах. Ибо если относиться к ним как к

источнику сведений о фактах (при условии, конечно, что эти сведения могут

быть достоверными), то не всегда показания свидетелей и иные источники

сведений о фактах могут заменить показания обвиняемого, и в этом смысле вряд

ли можно приравнять последние по значению к указанным источникам

доказательств. То, что обвиняемый дает или может дать больше сведений о

фактах, относящихся  к обстоятельствам преступления, еще не означает

механического признания  их доказательствами априори, и то, что он больше, чем

кто-либо, другой может  помочь в установлении истины по делу, еще не несет

оснований для  признания его показаний наиболее желанным и лучшим

доказательством. Все сведения о фактах, какого бы источника они ни поступили,

должны быть тщательно  проверены и сопоставлены с другими  установленными по

делу фактами, после  чего может быть разрешен вопрос о  признании их в качестве

доказательств.

Раньше, до принятия нового законодательства, когди не были четко разграничены

понятия доказательств и источников доказательств, можно и нужно было говорить

о показаниях обвиняемого  как об «обычном» доказательстве. Сейчас это

разграничение установлено. И если можно говорить о том, что  никакие

доказательства  не имеют заранее установленной  силы, если законом

презюмируется равноценность  всех доказательств, то вряд ли то же самое можно

утверждать в  отношении источников сведений о  фактах (доказательствах). С

точки зрении правильного  построения тактики расследования  по делу роль этих

источников не равноценна и сваливать нх в одну кучу вряд ли допустимо,

поскольку это  причинит серьезный ущерб быстроте и полноте расследования.

Наибольшую ценность для следствия будут представлять те источники сведений о

фактах, из которых  мы можем почерпнуть наибольшее количество сведений, пусть

сомнительных, не внушающих доверия с первого  же взгляда, но позволяю-щие

наметить и провести большой комплекс проверочных мероприятий  в результате

которых можно  получить данные, всесторонне освещающие различные

обстоятельства  дела. И в первую очередь к ним относятся показания

обвиняемого, особенно те, которые называют «признательными».   Следует

обратить особое внимание на показания обвиняемого  и указать, что в этом нет

никакого преувеличения  их доказательственного значения по делу, ибо

преувеличение их значения в этом смысле будет иметь  место только тогда, когда

«признательные» показания обвиняемого воспринимаются как достоверные

сведения, не нуждающиеся  в проверке. Целесообразнее иметь  в виду совершенно

противоположное—необходимость всесторонней проверки показаний обвиняемого, в

том числе и  путем производства выхода с ним  па место происшествия.

Подводя итог анализу  такого следственного действия, как  проверка показаний на

месте, необходимо еще раз закрепить важность и  значимость этого молодого

явления и ознаменовать ее (значимость) цитатой М.Гродзинского: «Происходит то

же самое, что  ранее имело место в отношении  следственного эксперимента и

предъявления для  опознания. Пока новый способ получения  доказательств еще

полностью не развился и не выявил всех характерных своих черт, он

рассматривается как разновидность уже известного следственного действия,

облекается в  старую, уже привычную форму, и  лишь в дальнейшем четко выступает  в

качестве самостоятельного способа получения доказательств. Так, в

предъявлении для опознания первоначально видели только разновидность допроса

и в следственном эксперименте—разновидность осмотра».

[19] Следовательно правильное применение практичесими работниками и

доктринальное развитие научной литературы о проверке показаний  на месте – вот,

что явится окончательным  показателем нужности и правмерности этого

следственного действия.

                               Заключение.                              

В данной работе я  рассмотрел только часть очень обширной темы – следственные

действия. Только часть – следственные действия на примере одного из них, хотя

и довольно глобального. Причиной такого ограничения, в анализе  взятой темы,

явилась неохватность, в масштабе курсовой работы, рассмотрения каждого

следственного действия отдельно.

Указав на важные черты следственных действий как  явления в уголовном

процессе, а также  на характерные черты проверки показаний  на месте в

частности, необходимо еще отметить и проблемность этого явления в аспекте

нормативного развития и законодательного закрепления, хотя об этом уже

упоминалось мною в ссылках на различных авторов. Причем в нормотворческой

корректировке нуждается  не только проверка показаний на месте, но и вся

система следственных действий.

Так, например, в  литературе говорится о необходимости  совершенствования

правовой основы производства следственных действий. И.Е Быховский предлагает