Институт крайней необходимость в уголовном праве

   В теории уголовного права того времени, справедливо указывалось на ограниченность благ, угроза которым создает состояние  крайней необходимости.

   Формулировка  крайней необходимости подвергалась критике за то, что закон необоснованно не распространял положение о ненаказуемости причинения вреда при устранении угрозы для третьих лиц, которое основывалось на воззрении, что: «закон не может допустить, чтобы всякий и каждый начал по субъективному взгляду спасать одних граждан за счет других»¹⁴. В частности Н.С. Таганцев, также отмечал: «Указание, делаемое некоторыми авторами, на то, что «такое расширение не согласно с юридическим строем человеческого общежития», было бы справедливо, если бы дело шло не об исключительных случаях необходимости и защита не имела ни каких границ и пределов»¹⁵.

   Однако, несмотря на существование подобных взглядов, в редакции Уложения 1885 г. содержание положения о крайней  необходимости было полностью перенесено из Уложения редакции 1845 г.

   В Уложении 1903 г., в отличие от Уложения 1885 г., применительно к институту крайние необходимости расширялся круг благ и ценностей, а также круг лиц, угроза интересам которых создавала положение крайней необходимости, за счет указания на предел причиняемого вред, что признавалось правоведами как большой шаг вперед. Так ч.2 ст.46. Уложения гласила, что «Не почитается также преступным деяние, учиненное для спасения здоровья, свободы, целомудрия или иного личного или имущественного блага своего или другого лица от опасности, которая произошла вследствии угрозы, незаконного принуждения или иной причины и которая была неотвратима в то самое время другими средствами, если учинивший деяние имел достаточное основание считать причиненный им вред маловажными сравнительно с охраняемым благом¹⁶.

   В ст.637, приведенного Уложения, выступавшей  в качестве примечания к ст.636, предусматривался случай «служебной необходимости», где  в частности отмечалось, что «Не  почитается превышением власти, когда  служащий в каких либо чрезвычайных обстоятельствах учинит по службе действие, не предоставленное ему законом или возложенным на него поручением, но которое было необходимо в видах государственной пользы или по настоятельности дела не могло быть отложенно до получения на то разрешения»¹⁷. Н.С. Таганцев, комментируя данное положение, отмечал: «В жизни возможны случаи, когда, например должностное лицо, находясь среди волнующегося населения во время чумы или наводнения или других народных бедствий, может быть поставлено в необходимость передвижения, разрушить дом и т.п. Малейшее колебание в принятии подобных мер может причинить неисправимый вред не только данной личности, но и государству. В этих случаях не может быть и речи об ответственности за превышение власти, раз будет доказано, что опасность не могла быть предотвращена способами, указанными в законе, который в полномочиях представляемых служащим, бессилен заранее предусмотреть все меры, могущие потребоваться в чрезвычайных обстоятельствах»¹⁸.

   Признавая ненаказуемость деяния, совершенного в состоянии крайней необходимости, уголовно-правовая доктрина того времени все же рассматривала такие действия противоправными. «Страх, необходимость выбирать между пожертвованием своим правом и нарушением закона, могут при известных условиях устранить наказуемость и сделать само деяние непреступным, но они не могут придать совершившемуся вторжению в чужие права характера правомерности»¹⁹. Стоит отметить, что к тому времени в теории уголовного права уже четко различались виды воздействия: физическое и психическое. Применительно к крайней необходимости рассматривали только психическое принуждение и непреступность действий при этом оценивалась из соотношения вреда причиненного вреду предотвращенному, при этом учитывалось субъективное мнение лица о том, какое из благ более ценно, исходя из правила, «закон не может требовать геройства».

   В нормах Особенной части Уложения, положения института крайней  необходимости встречается и  в ст. 581, где совершение кражи "по крайности" рассматривалось как  привилегированный состав.

   Как нам представляется, формулировка нормы о крайней необходимости в Уголовном уложении 1903 г. наиболее полно учитывала интересы человека, т.к. при решении вопроса о соразмерности вреда учитывалось мнение лица о важности оберегаемых и нарушаемых благ (субъективный критерий).

   Если  подвести итог развития дореволюционного законодательства о крайней необходимости, то анализ различных точек зрения показывает, что ненаказуемость действий при крайней необходимости обосновывалось на основе субъективных критериев, суть которых сводилась к следующему:

   - бессилие карательной угрозы удержать от совершения преступного деяния;

   - невозможность требовать от "среднего" гражданина героизма, который бы позволил ему не перелагать опасность на другого;

   - невменяемость лица, оказавшегося в состоянии крайней необходимости;

   - бесцельность наказания с точки зрения общего и специального предупреждения;

   - отсутствие опасности субъекта, совершающего деяние в состоянии крайней необходимости;

   - необходимость считаться с инстинктом самосохранения. 
 

   §2. История развития института крайней необходимости в постреволюционном уголовном законодательстве России 

   В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г. указание на крайнюю  необходимость отсутствовало. По мнению В.Н. Козака - это можно объяснить  «механическим упущением законодателя»²⁰. Поскольку В.И.Ленин, в работе: «Детская болезнь «Левизны» в коммунизме», обосновывая заключение мира с Германией, ссылался на институт крайней необходимости. «Представьте себе,- писал В.И.Ленин,- что ваш автомобиль остановили вооруженные бандиты. Вы даете им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от соседства с бандитами ... компромисс налицо несомненно ... . Но трудно найти не сошедшего с ума человека, который объявил бы подобный компромисс «принципиально невозможным» или объявил лицо, заключившее такой компромисс, соучастником бандитов, (хотя бандиты, сев на автомобиль, могли использовать его оружие для новых разбоев)»²¹.

   Представляется, что «Руководящие начала» были первым опытом обобщения судебно-трибунальной практики за первые два года существования Советского государства и конечно не могли в силу этого предусмотреть все нормы Общей части.

   Этот  недостаток был восполнен при  разработке УК РСФСР 1922 г., где в ст. 20 указывалось, что «Не подлежит наказанию уголовно-наказуемое деяние, совершенное для спасения жизни, здоровья или иного личного или имущественного блага своего или другого лица от опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с охраняемым благом»²². Природа ненаказуемости действий в состоянии крайней необходимости не раскрывалась ни в теории, ни в судебной практике того времени. Так в одном из решений Уголовной Кассационной Коллегий Верховного Суда РСФСР, было отмечено, что «дача взятки должностному лицу, когда у давшего отсутствовал всякий личный интерес, а действовал он исключительно в целях сохранения общественного достояния, в силу ст.20 УК, не наказуема»²³.

   Решение вопроса о ненаказуемости деяния в состоянии крайней необходимости, основывалось на механическом сравнении вреда причиненного и вреда предотвращенного (объективный критерий). Это правило использовалось и в дальнейшем на всем протяжении развития советского уголовного законодательства. «Вопрос о том, является ли причиненный вред «менее важным» по сравнению с охраняемым благом, или нет, решает суд, причем для решения вопроса совершенно безразличен субъективный момент, т.е. каким представлялся причиненный вред действовавшему (менее важным по сравнению с охраняемым благом или более важным). Важен лишь объективный момент: наличный причиненными вред, который сопоставляется судом с важностью охраняемого блага»²⁴.

   При определении меры наказания учитывалось: «Совершено ли преступление в состоянии голода, нужды или нет».

   В ст.9 Основных начал уголовного законодательства Союза ССР 1924г., где определение  крайней необходимости не выделялось в отдельную статью, был расширен перечень благ и интересов предотвращение угрозы которым, не влекло за собой применение мер социальной защиты, за счет включения в круг оберегаемых ценностей интересов государства.

   УК  РСФСР 1926 г. в ст. 13 воспроизводил  это положение Основных начал: «Меры  социальной защиты не применяются вовсе  к лицам, совершившим действия, предусмотренные уголовным законом, если судом будет признанно, что эти действия совершены им в состоянии необходимой обороны, против посягательства на советскую власть, либо на личность и права обороняющегося или другого лица, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны. Меры социальной защиты не применяются, когда те же действия совершены для отвращения опасности, которая была неотвратима при данных обстоятельствах другими средствами, если причиненный при этом вред является менее важным по сравнению с предупрежденным вредом»²⁵.

   Обоснование не применения мер социальной защиты в теории основывалось на том, что  такие действия не являются общественно-опасными²⁶.

   На  практике суды, признавая, что лицо действовало в состоянии крайней  необходимости, прекращали дела производством, указывая, что действия, совершенные в состоянии крайней необходимости исключают виновность, либо уголовную ответственность²⁷.

   Взгляды на юридическую природу крайней  необходимости также менялись с  развитием советского уголовного права. Так если в комментарии к УК 1924 г., деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости, признавалось хотя и ненаказуемым, но все же противоправным²⁸, то в комментарии к УК, изданного в 1927 г., акт крайней необходимости признавался действием правомерным и необходимая оборона против него была недопустима.

   В ст. 48 УК в качестве смягчающих обстоятельств, при определении меры социальной защиты учитывалось, если преступление совершено:

   г) под влиянием угрозы принуждения, служебной  или материальной зависимости;

   е) в состоянии голода, нужды или  под влиянием стечения тяжелых личных или семейных условий.

   Ч. 2 ст.162 «кража» рассматривался, как  привилегированный состав в случае, если она совершена «... в целях  удовлетворения минимальных потребностей своих или своей семьи». Под минимальной потребностью понималась - потребность в самом необходимом.²⁹

   Основы  уголовного законодательства Союза  ССР и союзных республик 1958 г., в ст.14 при формулировании определения  крайней необходимости на первое место ставили защиту государственных и общественных интересов и четко указывали, что действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, не являются преступлением. Это определение затем полностью было воспроизведено в УК РСФСР 1960 г.

   Природа непреступности деяний, причиняющих вред в состоянии крайней необходимости, стала предметом дискуссии в советской уголовно-правовой литературе. Непреступность деяний объяснялась отсутствием общественной опасности, либо противоправности, либо за отсутствием состава преступления³⁰.

   Следующий этап развития законодательства о крайней  необходимости, определялся в концепции  уголовного законодательства, авторами модельного кодекса, обобщившего и  вобравшего в себя теоретические  разработки 70-80 х годов, правоприменителю было рекомендовано, что: «При оценке правомерности действий, совершенных в состоянии крайней необходимости, учитываются характер и степень предотвращаемой опасности, реальность и близость ее наступления, фактические возможности лица по ее предотвращению, его душевное состояние в сложившейся ситуации, а также иные обстоятельства дела». Однако Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г. в ст. 26 «Крайняя необходимость» эти положения не воспроизводили.

   Таким образом, обобщив вышеизложенное, можно  сделать следующие выводы:

   1) Первоначально институт крайней необходимости "существовал" лишь при описании отдельных преступлений. По мере развития теории уголовного права законодатель шел по пути закрепления положений института крайней необходимости в нормах Общей части, где стремился к регламентации оснований, условий и пределов причинения вреда в состоянии крайней необходимости.

   2) По мере развития уголовного права расширялся круг лиц, объем благ и интересов, угроза которым создавала состояние крайней необходимости.

   3) В зависимости от положения личности в государстве, ненаказуемость деяний, причиняющих вред в состоянии крайней необходимости, оценивалась по объективному (сравнении вреда причиненного - вреду предотвращенному), либо субъективному критерию (учитывание субъективного мнения лица о важности блага спасаемого и повреждаемого и психологического состояния лица в момент причинения вреда).