"свой" "чужой"

Межкультурное общение всегда в той или иной степени входило в объектную область лингвистики, но в настоящее время межкультурное общение стало объектом исследования не только собственно лингвистики, но, что особенно важно, объектом стыковых дисциплин: психолингвистики, социолингвистики, когнитивной психологии и когнитивной лингвистики, объяснительные возможности которых существенно возросли.

Когнитивную психологию и когнитивную лингвистику без вся когнитивная психология, охватывающая традиционные области психологии восприятия, научения, языка и памяти, в своем понятийном аппарате использует, хотя и в качестве методологических схем, представления из психологии, лингвистики, нейрофизиологии, искусственного интеллекта. Поэтому современный этап исследования межкультурного общения можно рассматривать как принципиально новый период анализа традиционного объекта лингвистики: изменился и стал сложнее сам объект анализа (возрос объем, интенсивность, многообразие межкультурных контактов), существенно изменился исследовательский инструментарий (коммуникативный подход, нейрофизиологический функционализм, компьютерная метафора, новые углубленные знания о памяти человека, о процессах переработки и восприятия речи).

Когнитивный поворот  в психологии естественным образом  обусловил и очертил предметную область в анализе межкультурного общения: это, в первую очередь, закономерности использования знаний при достижении взаимопонимания в межкультурном общении.

Итак, в качестве промежуточного вывода следует указать, что межкультурное общение стало новой онтологией анализа сознания. Дело в том, что функционирование образов сознания в человеческой психике может исследоваться, например, в их генезисе, в восприятии, в индивидуальной предметной деятельности, при производстве и восприятии речевых сообщений во внутрикультурном общении и в межкультурном общеним. Исследование сознания, и прежде всего, языкового сознания, функционирующего в межкультурном общении, обладает неоспоримыми преимуществами: сопоставление образов сознания, овнешняемых квази-эквивалентными словами в двух языках, например английским "house" и русским "дом" (жилище), дает возможность рефлексировать над неосознаваемыми знаниями в образе сознания своей культуры, которые не осознаются и, естественно, не замечаются.

Роль своей  культуры в качестве средства познания чужой культуры, а также и чужой для познания своей, хорошо осознаются и достаточно широко используются в преподавании иностранных языков как интеркультура. Интеркультура возникает в межкультурном общении как совокупность 1) познавательных средств своей культуры, привлеченных для познания средств культуры чужой; 2) нового знания о чужой культуре, сформированного в процессе ее познания; 3) нового знания о своей культуре, созданного при познании чужой культуры.

Для такого межкультурного сопоставления образов сознания необходимо предварительно описать и зафиксировать знания, входящие в эти образы. Трудность подобного описания состоит в том, что знания — это достояние сознания конкретного человека и оно недоступно для внешнего наблюдения — оно раскрывается только самому субъекту сознания в интроспекции и может быть описано для стороннего наблюдателя при помощи других образов сознания, которые являются общими для субъекта сознания и стороннего наблюдателя.

Действительно, можно составить себе представление  о содержании образа сознания, функционирующего в конкретной национальной культуре, если прочитать тексты, в которых описывается этот образ. При этом нужно иметь в виду, что чтение этих текстов приведет в лучшем случае к формированию у читателя только  представления об образе сознания чужой культуры, т.е. то, что я знаю о чужой культуре — это только мои знания о чужих знаниях, чужие знания описаны мной для меня при помощи моих же знаний. Другой человек, который захочет воспользоваться моими знаниями о чужой культуре (а это стандартный способ постижения чужой культуры, когда знания специалиста по конкретной национальной культуре в форме текстов, написанных им, служат источником знаний), должен составить себе представление о моих знаниях.

Но приблизительность  знаний о чужой культуре — это удел любого сознания, которое никогда не покидает "головы" субъекта сознания и доступно для стороннего наблюдателя только через свои овнешнения: предметы, действия, слова. Поэтому при описании образов сознания носителей чужой культуры желательно найти такие овнешнения, форма которых в наименьшей мере искажала бы содержание описываемых образов. Форма овнешнений образов сознания непрямо, незеркально, превращено отображает их содержание.

Визуальный образ  человека, например, описанный в  тексте, не имеет ничего общего с речевой формой этого текста, так как форма текста отвечает логике языка описания (т.е. форма текста зависит от грамматических правил конкретного языка), а не логике визуального образа (визуальный образ в значительной мере прямо, зеркально, непревращенно отображает реальность — человека).

Искажение образов  сознания в их овнешнениях — это, пожалуй, наиболее существенная трудность описания сознания, но не единственная, другая трудность — описание неосознаваемых или неполностью осознаваемых слоев сознания.

При описании в  речевом высказывании (тексте) образов  сознания, наиболее полно осознается (контролируется) объект описания, далее  при лексическом, грамматическом, фонологическом, звуковом оформлении степень осознанности различных уровней языкового оформления мысли уменьшается от лексического уровня к звуковому. Но описывается в тексте только то, что осознается, неосознаваемые фрагменты образа поэтому и не могут описываться в текстах.

Неосознаваемые  знания, входящие в образ сознания, могут быть овнешнены в речевом поведении испытуемых в так называемом свободном ассоциативном эксперименте (САЭ).

При анализе  инокультурного национального сознания (ИНС) целесообразно исходить из некоторых гипотез о механизме восприятия чужой национальной культуры. Эмпирические включенные наблюдения автора позволяют утверждать, что чужая культура воспринимается как "отклоняющаяся от нормы", при этом естественным образом нормою считаются образы своей культуры и чужая культура постигается путем приведения чужих образов сознания к образам своей культуры.

При таком постижении чужой культуры возможны по крайней  мере два пути. Первый путь — это такое понимание чужой культуры, когда в своей культуре подыскивается "эквивалентный" образ и знания, входящие в содержание чувственной и умственной части образа, переносятся на предмет чужой культуры, отображаемый постигаемым чужим образом. Иллюстрацией такого способа постижения чужой культуры может служить пояснение из путеводителя по Москве для немцев и англичан: "Московский Кремль для русских то же, что и Биг Бен для европейцев". Такое знакомство с чужой культурой не ведет к увеличению знаний у субъекта анализа: познавательная ситуация вынуждает не к выработке нового знания, а только к манипулированию со старым знанием.

Другой способ познания чужой культуры, формирование которого связывают с именами  Бахтина и Гадамера, состоит в  поиске различий в сопоставляемых (и сравниваемых) образах чужой и своей культур и в рефлексии над этим различием: предмет чужой культуры при знакомстве с ним не должен терять чуждости, т.е. образ своей культуры не должен заслонять образ чужой культуры, а побуждать к поиску различий, рефлексии над ними, следовательно, к выработке нового знания, которое "обогащает человека при знакомстве с чужой культурой".

Из этого следует  важный вывод: нет одинаковых национальных культур, более того нет одинаковых образов сознания, отображающих одинаковые или даже один и тот же культурный предмет. Если бы даже культурный предмет был перенесен из одной национальной культуры в другую, то, следовательно, чувственны образ должен был бы быть одинаковым, но этого не происходит, т.к. для его формирования используются не только перцептивные данные, полученные при чувственном восприятии этого предмета, но и априорные знания (перцептивные эталоны), содержащие концептуальные, культурные по природе, знания. Умственный образ этого предмета (перенесенного из одной культуры в другую) всегда несет в себе элементы национально-культурной специфики.

Следовательно, новые знания при постижении чужой  культуры формируются познающим  только тогда, когда он побуждается  к этому необходимостью искать различия между образами своей и чужой культур и выяснять суть этих различий, а это происходит в случае, когда познаваемый образ воспринимается как чужой, еще сохраняющий нечто непознанное. При таком способе познания чужой культуры нужно помнить, что новые знания о ней формируются (конструируются) из старых знаний субъекта анализа.

В связи с  этим необходимо учитывать те качества сознания как объекта научного анализа, которые существуют у него как  трансцендентального феномена, не доступного прямому наблюдению. Эта трансцендентальность сознания обуславливает зависимость результатов его исследования от используемых "приборов", таковыми могут считаться метасознания исследователей и используемые ими овнешнения. Результаты анализа сознания-объекта при помощи разных "приборов" необходимо рассматривать как непротиворечивые и дополнительные по отношению друг к другу.

Представления, например, англичан и русских о  немцах могут быть достоверными, но различными, хотя и непротиворечивыми  и дополнительными. Это различие неизбежно и рефлексия над  этим различием источник новых знаний, но уже, естественно, не о немцах, а об англичанах и русских.

Очевидно, что  онтология межкультурного общения  создает оптимальные условия  для анализа национальных языковых сознаний и эта оптимальность  в первую очередь определена тем, что она нарушает автоматизм восприятия языкового сознания благодаря использованию нового "прибора" — инокультурного сознания.

Нарушение автоматизма восприятия своего национального сознания, а это привычный объект анализа, делает контролируемыми такие уровни образа сознания, которые обычно не осознаются.

Никто не сомневается, что образ женщины в русской  культуре ассоциируется с образом  матери, но необходимо было проведение сопоставления ассоциативных полей  на стимул "женщина" русских и  болгарских респондентов, чтобы увидеть, что реакция на этот стимул у русских является одной из самых частотных, а у болгар находится на периферии. Самая частотная реакция на этот же стимул у русских и немецких респондентов "мужчина" и при этом можно сделать достоверный вывод, что его высокая частотность вызвана в основном ответами респондентов-женщин.

Именно межкультурные  сопоставления дают возможность  утверждать о наличии значительной доли образа матери в образе женщины  в русской национальной культуре. И эти же сопоставления позволяют делать вывод о соположенности образов женщина и мужчины по крайней мере в картине мира современных русских и немцев.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть, что межкультурное  общение — это действительно новая и многообещающая онтология анализа языкового сознания, но ставящая новые теоретические проблемы и требующаяся их решения. 

1.2. Общекоммуникативные установки. 

Этимология слова чужой связана с чудной «необычный, странный». Свой же язык связывается с ясностью, прозрачностью, понятностью (переосмысленное слово deutsch – andeuten). Подобное «наивное» представление в той или иной мере присуще всем коммуникантам, вне зависимости от степени их просвещенности в сфере научных основ межкультурной коммуникации.

В социальном плане  общая оценка чужого языка («языковой имидж») проявляется в массовой культуре и литературе, в образовании, в экономико-политических предпочтениях и т.п. Подобная оценка складывается из множества субъективных оценок и предпочтении и, в свою очередь, влияет на последние. Например, выбор иностранного (первого, второго, третьего и т.д.) языка в сфере образования и самообразования во многом связан не только с экономической и культурной ситуацией в мире, но и со сложившимися стереотипами, мифологемами. Так, например, в современной России считается, что испанский язык легче немецкого или французского, поэтому студенты языковых факультетов предпочитают в качестве второго языка испанский (хотя экономически сейчас более выгоден немецкий).

Действительно, при пересечении границы гумбольдтианского круга создается ситуация языкового и культурного контраста. В результате возникает бытовая аксиология в форме стереотипов собственного коммуникативного поведения в иноязычной и инокультурной среде, и в виде языкового или этнического ‘имиджа’, системы мифологем, стереотипов того или иного языка или этноса в массовом сознании. Мифы о чужих языках и народах (мифология семиотической границы) соотносятся со степенью сформированности толерантного сознания в данном социуме и с поведенческими стереотипами отдельного пользователя языка и носителя культуры.

Многие мифологемы имеют интертекстуальную опору (Великий и могучий русский язык; No hay más dulce que el habla castellana и т.п.) и постоянно воспроизводятся в дискурсивной деятельности, вновь и вновь создавая интертекст. Практически все мифы о чужих языках и культурах выступают как мифы тоталитарного действия, разделяемые большинством респондентов.

Носители русскоязычной  культуры самым красивым языком считают  французский или русский (50,0% по результатам  опроса), а самым некрасивым – немецкий (37,5%). Французский язык пригоден для объяснения в любви; для комплиментов; для стихов о любви; для того, чтобы говорить красиво. Характерные черты гетеростереотипа французов в глазах русских: вежливость (галантность), чувство юмора, эмоциональность (даже любвеобильность). Есть мифы о самом трудном (китайский), самом правильном (русский) и т.п. языках. Немецкий язык считается грубым, жестким, варварским; украинский – смешным, глупым и т.п. Немецкий язык пригоден для войны; для военных действий; для угрозы; для разговора о спорте; украинский – для того, чтобы смешить людей.