Морально-правовые аспекты эвтаназии

В литературе описан ряд судебных процессов над медицинскими работниками  врачами в Бельгии, Нидерландах, Германии, США, Австрии, которые применили  эвтаназию по отношению к своим  пациентам.

Особый резонанс вызвал судебный процесс  в Вене над четырьмя медицинскими сестрами. В судебном заседании "сестры милосердия" сознались, что с 1983 по 1989 годы они умертвили 50 больных  с помощью сильнодействующих  снотворных средств. Они хотели якобы  положить конец невыносимым мукам  своих беззащитных и беспомощных  пациентов в клинической больнице в пригороде Вены.

На данный момент существуют четыре места, в которых действует разрешение на эвтаназию, — Нидерланды, две  части Америки, и Северная 
Территория Австралии. Только в Северной Территории эвтаназия официально разрешена законом. В Орегоне (законодательным актом) и в двух частях Соединенных Штатов (решениями Апелляционных Судов Второго Округа (Нью-Йорк и др.) и Девятого Округа (Калифорния, Орегон и др.), лишающими силы установленные законом запреты) врач может выписывать пациенту, но не давать сам, вызывающие смерть препараты. В Нидерландах самоубийство с помощью врача, и активная (добровольная) эвтаназия запрещены законодательным актом, но разрешены на практике. По заявлению суда, врач, умертвивший (или способствовавший в самоубийстве) своего пациента при определенных обстоятельствах, не признается виновным. Этими законами и политикой установлены три условия:

1) эвтаназия должна быть добровольной,

2) только врач может оказывать  помощь или осуществлять эвтаназию,

3) состояние пациента должно  быть с медицинской точки зрения  неудовлетворительно.

Естественно, в каждой стране есть свой вариант процессуальных охран  против злоупотребления этим правом.

Из этих случаев, так же как из политической агитации в поддержку  эвтаназии и из аргументов ее философски настроенных защитников, можно извлечь  то, что существует общепринятое разрешение на эвтаназию — врач может привести в действие добровольную эвтаназию  или оказывать помощь в самоубийстве пациенту, находящемуся в безнадежном  положении (напр. в случае страданий, унизительного положения или  неминуемой смерти).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Проблемы морально-правового регулирования эвтаназии

 

В зарубежной литературе предлагается много вариантов нравственной оценки эвтаназии. Большинство авторов  поддерживает методы пассивной эвтаназии  и отвергает любую возможность  применения активной эвтаназии. 
Однако есть и прямо противоположные мнения. Например, наиболее известным его выразителем является крупный американский философ Дж. Рейгелс, который выступил с резкой критикой Постановления Американской медицинской ассоциации от 4 декабря 1973 года, где сказано: "...намеренное прекращение жизни одного человеческого существа другим - милосердное убийство - противоречит и самому предназначению медицинской профессии и политике Американской медицинской ассоциации".

Дж. Рейгелс считает, что если больной  в сознании, понимает, что его  дни сочтены, не может более терпеть  страшные боли и просит врача ускорить его смерть, и врач выполнит его  просьбу, просто прекратив лечение 
(пассивная эвтаназия), страдания больного могут усилиться, хотя они могли быть менее интенсивными и длительными, чем при продолжении лечения. В этой ситуации смертельная инъекция (активная эвтаназия), по мнению Дж. Рейгелса, более гуманна, поскольку сразу прекратит страдания больного.

Большинство ученых с ним не согласны, и прежде всего потому что это  противоречит принципам гуманизма  и предназначения медицины. Ценность человеческой жизни побуждает бороться за нее даже вопреки объективным  медицинским законам и в самых  безнадежных ситуациях, поскольку  медицинская наука и практика богаты случаями исцеления самых  безнадежных больных.

Именно сильные боли и являются обычно причиной просьбы больного ускорить наступление смерти, а потому она  является вынужденной и неискренней. Здесь врач должен противостоять  им с помощью богатого выбора обезболивающих средств, которыми сегодня располагает  медицина, а не идти на поводу у больного. Другое дело, когда, например, человек  находится в состоянии комы длительное время и сознание его уже потеряно безвозвратно, а прогрессивные медицинские  технологии позволяют проводить  жизнеподдерживающее лечение сколь  угодно долго. Встает вопрос - нужно  ли это? Однозначных ответов, увы, нет.

Многие ученые опасаются, что формальное разрешение эвтаназии может стать  определенным психическим тормозом для поиска новых более эффективных  средств диагностики и лечения  тяжелобольных, а также способствовать недобросовестности в оказании медицинской помощи таким больным. Реанимационная помощь им требует не только больших материальных затрат, но и огромного напряжения физических и душевных сил обслуживающего медперсонала. Именно отсутствие надлежащего лечения и ухода могут стимулировать требования больного ускорить смертельный исход, что позволит врачу полностью прекратить всякое лечение и уход за тяжелым больным. И в этом еще одна из причин необходимости правового регулирования данного вопроса.

 

 

На первый взгляд название этой  работы может показаться странным: стоит ли писать о праве на смерть, она и так придёт к изголовью любого из нас в положенный срок. Это верно, однако не менее верно и то, что технический, научный, культурный прогресс общества шагает рядом и вперемежку с жизнью и смертью. От катастроф и преступлений сейчас гибнет значительно больше людей, чем в иные времена даже от войн. Увеличивается, а не уменьшается количество самоубийств. И это происходит в цивилизованном обществе, в основном среди людей, которые не испытывают нужды в удовлетворении элементарных физиологических потребностей. Видимо, отнюдь не эти причины толкали на самоубийство Хемингуэя, Маяковского и др. К мысли о добровольном уходе из жизни человек приходит через нравственные страдания, которых оказывается в нашем мире не меньше, если не больше, чем в суровом и мрачном средневековье. Между тем за несколько последних десятилетий учёные-правоведы не проявляли интереса к этим сторонам жизни. Да и сама тема смерти считалась не актуальной в рамках того общества, которое мы строили. Долгое время не публиковалась статистика не только самоубийств, но и убийств. В общем, в этом разделе социологии права царило полное затишье.

«Каждый имеет право на жизнь», так гласит ст.15 п.1, Конституции Республики Казахстан. В диспозиции этой правовой нормы, на первый взгляд, всё предельно понятно и ясно, каждый имеет неотчуждаемое право на существование и может пользоваться им или не использовать его. Но отсюда следует, что конституция, закрепляя право на жизнь, косвенно закрепляет и право на смерть. Это вытекает логически.

Именно этой точки зрения придерживаются теоретики в области проблем  прав человека Дмитриев Ю. А. и Шленева  Е. В. Основным их доводом является логический подход к рассмотрению конституционно- правовой нормы, проистекающий из демократизма ныне существующего 
Верховного закона страны. «Конституционное установление права на жизнь логически означает юридическое закрепление права человека на смерть. 
Очевидно, раз право на жизнь относится к числу личных прав человека, его реализация осуществляется им индивидуально и самостоятельно, независимо от воли других»

Все-таки, какие правомочия даёт нам  «право на смерть». Если учитывать, что  это добровольное и самостоятельно реализуемое право, то в голову приходит только одно право – «право на самоубийство». Но и здесь мы можем найти прямо  противоположную точку зрения: профессор  Ковалев М. И. в своей статье «Право на жизнь и право на смерть»  даёт исчерпывающий разбор понятия  самоубийство. Автор статьи приводит в пример жизненные случаи, на основании  которых доказывает, что лишение  себя жизни не во всех случаях может  быть добровольным и даёт своё определение  самоубийства. «Под самоубийством следует  понимать собственноручное, сознательное и добровольное лишение себя жизни  по любым причинам, кроме случаев  сознательного воздействия на человека со стороны других лиц, под влиянием которого он принимает решение уйти из жизни не добровольно, а в силу безвыходной ситуации, сложившейся  по воле этих лиц».

Ознакомившись с обеими точками  зрения можно сделать вывод, что  единогласия здесь нет, да и быть не может. Проблема отношения человека к своему (да и не только) праву  на жизнь изучается не первый год, да и не первое тысячелетие.

Другая сторона медали – это  соотношение права человека на жизнь  и прав государства. Право на жизнь  это специфичное неотъемлемое право, которое не подлежит ограничению. Это  право провозглашается всеми  международно- правовыми актами о  правах человека и почти всеми  конституциями стран мира и охраняется законом.

Человек не может, независимо от других субъектов, в частности от государства, осуществлять своё субъективное право  на жизнь. Всё время своего существования  он сталкивается, зависит от действий других лиц. 
Начиная с родильного дома и заканчивая кладбищем, человек вступает в те или иные взаимосвязи с государством, и не только в его воле решать, независимо от других субъектов, своё субъективное право на жизнь. 
Следует сказать, что момент этот весьма спорный, и одни могут сказать, что осуществление человеком своего права на жизнь не зависит от кого бы то ни было, но это не так. Допустим ситуацию, в которой смертельно больной человек желает причинить себе вред, хочет уйти из этой жизни, однако в силу известных причин (пример, паралич) не может этого сделать сам. Болезнь приносит ему нравственные и физические страдания, он молит об эвтаназии, но никто не в праве ему помочь, так как только в праве больного определить своё субъективное право на жизнь. На этом примере видно, что такое исключение как эвтаназия может поколебать устойчивость даже института личных прав человека. Роль государства здесь выражается в возможном закреплении права на эвтаназию.

Хотелось бы согласиться с французским  теоретиком в области прав человека Ж. Нива: «Права человека мыслимы только в контексте других прав: в частности  прав государства. Если не признать по-настоящему автономию каждого человека, то отпущенные ему права будут лишь фикцией». Вышесказанным, я не имею ввиду, что права личности должны растворяться в правах государства, как это было во времена не столь давние, когда понятие права вращалось вокруг понятия государство; личность обладала лишь бесчисленными обязательствами по отношению к нему. Причём, если обязанности эти были безусловными, то права личности неотъемлемыми, увы, не были.

Исходя из выше изложенного, можно натолкнуться на мысль о том, что право на жизнь, не охватывающее право на смерть, на самом деле уже выступает не как правило, а как обязанность жить. Подобный упрёк справедлив. Если допустить, что человек не только имеет право, но и обязан жить, то невыполнение такой обязанности должно повлечь ответственность, как это происходит в других случаях невыполнения обязанностей. Кроме того, обязанности жить должна была бы соответствовать обязанность подвергаться медицинскому вмешательству в случаях, когда жизнь человека находится под угрозой. Однако, согласно Закон Республики Казахстан «Об охране здоровья граждан» от 7 июля 2006 года (с последующими изменениями и дополнениями), необходимым предварительным условием медицинского вмешательства является информированное добровольное согласие гражданина. Гражданин или его законный представитель имеет право отказаться от обследования, лечения и медицинского вмешательства на любом этапе, за исключением случаев, когда гражданин страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, или тяжёлым психическим расстройством, а также, когда лечение осуществляется в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния (ст. 16, 17 закона РК об охране здоровья). Следовательно, нет никаких правовых оснований обязать человека, страдающего тяжёлой, угрожающей его жизни болезнью, например раком, подвергнуться лечению. Не служит ли в данном случае возможность отказа от лечения косвенным подтверждением «установленного в законе» права на смерть? И должны ли мы косвенно признавать лицо, отказавшееся от лечения самоубийцей? Напомню, что в современном уголовном законодательстве нигде не содержится запрета на самоубийство.

Нет никаких веских аргументов против того, чтобы провозгласить, что человек  имеет право на жизнь и на смерть. Оба эти человеческие права настолько  тесно связаны друг с другом, что  являются как бы двумя сторонами  одной медали и отделение одного от другого сразу же влечёт вопросы, и если с правом на жизнь ещё  более или менее всё понятно, то с правом на смерть возникает  масса вопросов. Что касается суицида, следует понимать, что это область  взаимодействия человека со своей судьбой, а не общественные отношения и  закрепление права на смерть не решит, на мой взгляд, никаких проблем. Человек  не станет сверяться с Конституцией, находясь на грани жизни и смерти, совершая самоубийство. Количество суицидов не изменится, а единственный сдвиг, который произойдёт - это общественный резонанс вокруг этой проблемы. Здесь  хотелось бы согласиться с мнением профессора М. И. Ковалева, что данный вопрос требует не правового закрепления, а выработки определённого принципа, неписаного правила.

Можно спросить, каково же здесь место  и какую роль играет государство?

По-моему, роль государства здесь  выражается в поддержке и закреплении  сущности человека, как совокупности всех общественных отношений.

Намеренное умерщвление невинного всегда является нравственным злом.

Эвтаназия — намеренное умерщвление  невинного человека. Значит эвтаназия  — нравственное зло.

Сторонники эвтаназии могут  апеллировать к факту, что вышеприведенное  умозаключение подразумевает различие между оправданными и неоправданными умерщвлениями. (А зачем же “невинного человека”?) На каком основании делается это различие? Если некоторые виды умерщвлений оправданы, почему нельзя оправдать хотя бы в некоторых  обстоятельствах добровольной эвтаназии?

Как известно, два вида убийства принимаются  даже многими из самых рьяных противников  эвтаназии — самооборона и  наказание. Ни один из них не является несправедливым; по сути, ни один из них  не является злом.

Можно ли рассматривать добровольную эвтаназию как третий вид оправданного умерщвления?

Попытаемся привести аргумент в  пользу того, что эвтаназия выходит  за рамки несправедливого убийства на основании двух ключевых утверждений.

Первое — состояние некоторых  людей таково, что им лучше умереть, чем продолжать жить. Ярким примером такой ситуации являются те пациенты, которые страдают от сильных болей  или обречены на жизнь в унизительной зависимости от других даже в удовлетворении самых элементарных нужд. Сюда, как  извлекающих выгоду из эвтаназии, часто  включают смертельно больных и тех, кто находится в постоянном вегетативном состоянии.

Второе утверждение заключается  в том, что оказание помощи кому-либо в улучшении его положения  всегда нравственно допустимо. Если умерщвление улучшит чье-либо положение, и человек сам хочет, чтобы  его лишили жизни, как подобное умерщвление  может считаться причинением  незаслуженного этим человеком вреда? Как можно считать этот акт  несправедливым? Как вообще это может  быть неправильно? И что же тогда  является добровольной эвтаназией, если не это?

У этого аргумента возникают  серьезные недостатки, особенно когда  он употребляется в оправдании общепринятого  разрешения. Остается спросить, на самом  ли деле улучшилось положение всех тех пациентов, и даже если это так, то является ли их умерщвление единственной альтернативой бездействию.

Во-первых, неясно, как смертельно больные (как таковые, независимо от любых других особенностей их положения) и те, кто находится в вегетативном состоянии, извлекают выгоду из своей  ранней смерти. Во-вторых, можно задать вопрос, действительно ли отвращение, выраженное многими, от зависимости  от других в последние годы своей  жизни, основано на сознании собственного достоинства, а не на ложной гордыне. В-третьих, всегда есть и другие способы  избавления от боли.