Конституционное право зарубежных стран

     В свое время Конституция также  обеспечивала и возвращение беглых рабов, хотя и формулировала это  положение довольно деликатно в  более общей фразе: лиц, «обязанных к службе или работе». Они должны были быть доставлены по требованию стороны, которая имеет право на такую  «службу или работу». Конгресс, соответственно, провел массу законов о беглых рабах, для того чтобы это положение  Конституции ожило. Принятие этих законов  вызвало горячие споры. Во многих районах Севера эти законы отличались крайней непопулярностью. Попытки  «отлова» рабов, сбежавших на Север, нередко приводили к открытому  неповиновению и подчас даже к  кровопролитию. Ни один вопрос в такой  степени не подрывал основы федерализма, как этот. Вопросы отношения к  рабству и расовой дискриминации  восстанавливали штат против штата, регион против региона. Конец этому  противостоянию положила лишь Гражданская  война.

     Штаты не всегда были свободны от протекционистских  тенденций. То есть порой они предпринимали  попытки отойти от общей конституционной  схемы, проводя законы к выгоде своих  собственных жителей и убыткам  для соседних штатов. Еще в 19 веке некоторые города и штаты пытались при помощи жестких налогов задушить мелких торговцев, прибывших из других городов или штатов, или установит  специальный грабительский тариф  для «иностранных» корпораций (то есть корпораций других штатов). Закон  Вирджинии от 1866 года, например, требовал, чтобы агенты «иностранных» страховых  компаний получали лицензии; компании были обязаны размещать обязательства  только с помощью казначея штата. Верховный суд поддержал последний  закон главным образом на том  основании, что «определение политики страхования не относится к области  регулирования торговли», а значит, и «междуштатной торговли», которую  штатам запрещено регулировать. В  более позднее время протекционистские  меры находили все меньшую поддержку  в судах. Они потерпели и экономический  провал. Границы между американскими  штатами столь же слабы, как и  кусочек бечевки.

     Эти границы не имеют особого значения и с других точек зрения. В отличие  от Европы они никогда не являлись серьезными культурными барьерами. Границы отдельного штата (за исключением  Гавайев — кучки островов) проведены по линейке Восточные штаты на карте в основном очерчены прямыми линиями: Вайоминг и Колорадо вообще являются прямоугольниками, четкими и правильными. Висконсин и Миннесоту, Кентукки и Огайо, Миссури и Иллинойс разделяют поля, но даже эти природные просторы не отделяют одну цивилизацию или один язык от другого. Северная Дакота и Южная Дакота являются самостоятельными штатами, но не разными культурами. Они действительно имеют различия в уголовных кодексах, законах о разводах, о деликтах, различные судебные системы и процедуры, различия в правовой культуре, по крайней мере в деталях, сохраняются во времени. Но вообще-то эти различия не слишком принципиальны и вряд ли затрагивают чьи-нибудь интересы, кроме адвокатов. В любом случае эти различия не сопровождаются различиями в экономической и социальной структурах двух Дакот.²⁷

     Если  рассматривать картину в целом, то правовые различия между штатами  становятся довольно незначительными. Прежде всего все они одна страна. Законы штатов, если можно так выразиться, являются местными диалектами одного общего языка (в некоторых аспектах лишь Луизиана является исключением). Речь человека с сильным бостонским акцентом довольно непохожа на речь южанина, но тем не менее они могут без особых проблем понять друг друга. В юридическом плане граница с Канадой гораздо более четкая, чем прямая линия между Северной и Южной Дакотой; а юридическая граница с Мексикой и вовсе более широкая и глубокая, чем река Рио-Гранде, и ее гораздо труднее пересечь.

     Главная особенность американского федерализма  стоит того, чтобы о ней упомянуть  еще раз: в общем и целом  Соединенные Штаты являются экономическим и социальным союзом, но — по крайней мере не в полном объеме — правовым союзом. Законы всех штатов являются, или могут быть, довольно похожими; но такая ситуация складывается, во-первых, благодаря свободному выбору и, во-вторых, потому что условия существования штатов весьма схожи. Штат волен отличаться (если желает) от других штатов в пределах своей компетенции. Такое положение особенно ярко проявлялось в начале 19 века; с 1860-х годов в связи с тем, что происходило усиление центральной власти, начали происходить постоянные заметные изменения в отношениях между штатами и федеральным Правительством. Причины такого явления вполне очевидны - изменения в технологиях и в социально-экономической структуре.

     Хотя  все было сказано и сделано, штаты  до сих пор имеют запас власти. Этот факт определяет возможность существования  того, что мы могли бы назвать  «рынком законов». Штаты сражаются  между собой за «потребителя», проводя  конкурирующие законы. И один штат может «разорить» политику другого, предлагая, так сказать, на продажу  более дешевый, лучший или просто совсем другой закон.

     В этом смысле Невада является весьма показательным  примером. Невада - большой, но бесплодный штат, гористый и пустынный. В союз он был принят в 1864 году. В Неваде существует несколько шахт и малочисленное  поголовье скота, пасущегося то здесь, то там в поисках редких и скудных  пастбищ; других занятий для населения  штата практически не существовало. В 1900 году численность населения  штата упала до 42000 человек. Однако у полей полыни и городов-призраков  остался хотя и единственный, но крупный козырь: Невада была суверенным штатом, так же как и все остальные. Она имела своих губернатора и законодательное собрание. Она обладала правом проводить любые законы, какие только пожелает. Это-то, и были, образно говоря, ее природные ресурсы, ценимые, как серебро или золото.²⁸

     Что касается Невады, то она могла конкурировать  со своими соседями — особенно Калифорнией, — проводя законы, которые Калифорния не имела или не хотела иметь. Она  могла легализовать те виды деятельности, которые были незаконными в Калифорнии. Именно такую роль, намеренно или  по счастливой случайности, и стала  ныне играть Невада. Она стала своеобразным конвейером разводов в начале 1920-х  годов. Правда, эта идея была отнюдь не нова. И в других штатах в 19 веке существовали подобные фабрики разводов — места, где можно было легко  и быстро получить развод, например Индиана, Дакота. В конце концов эти фабрики рухнули под гнетом общественного негодования. Подобное морализаторство никогда не было в Неваде в чести.

     Для Америки Невада явилась также  родиной азартных игр. На сегодняшний  день индустрия азартных игр и  всего того, что с ней связано, несомненно, является самой крупной  отраслью штата. Тысячи и тысячи искателей  удовольствий пересекают на самолете или в автомобиле пустыню, чтобы  попасть сюда. Реактивные лайнеры  приносят на своих крыльях сотни  тысяч туристов в Рино и Лас-Вегас  со всей страны. Невада дает разрешение всем своим округам (за исключением  Клэрка, где расположен Лас-Вегас) содержать легальные публичные дома. Ни один другой штат в этой области официально не зашел столь далеко. Невада также лидирует и в брачном бизнесе. Оформление брака требует здесь меньше времени и формальностей, чем в соседней Калифорнии, и здесь он разрешен любому лицу, достигшему шестнадцатилетнего возраста, без согласия родителей. В Калифорнии же брачный возраст равен восемнадцати годам; пары из Калифорнии, желающие вступить в брак, направляют свои стопы прямо к границе Невады. Они не забывают прихватить с собой и свой бумажник, таким образом, молодожены вкладывают еще больше денег в экономику Невады.

     Невада  является отнюдь не единственным примером того, как смело действует «рынок». Делавэр представляет собой еще  один образчик. Этот крохотный штат, прицепившийся к основанию Пенсильвании, является родным домом для тысяч  гигантских корпораций. Какие только компании не обосновались в Делавэре без всякой реальной связи со штатом — даже компания по производству автобусов  в Денвере и многие ей подобные. Почему же штат столь популярен у  компаний? Не секрет, что в середине нынешнего века Делавэр постепенно ввел у себя крайне мягкие законы о  корпорациях. Они притягивают компании, как запах меда пчел. Компании размещали  «головные конторы» в деловом  центре Вилминг (в Делавэре), как правило, в крохотных помещениях с большой вывеской (реальные же штаб-квартиры располагаются в других местах). И они находятся там до сих пор. Их налоги, весьма низкие, являются благом для экономики Делавэра.

     Можно отметить еще одно следствие существования  в стране «рынка» законов. До недавнего  времени Нью-Йорк имел весьма строгие  законы о разводе. Как правило, лишь супружеская неверность могла стать  возможным поводом для расторжения  брака. Год за годом возрастало общественное давление, направленное на смягчение  этих драконовских законов. Существовало также не менее сильное давление и со стороны, например, католической церкви. Одной из причин, по которой  Нью-Йорк сопротивлялся столь долго, была возможность побега в Неваду, по крайней мере для тех, кто имел достаточно средств на дорогу туда. Другими словами, Нью-Йорк находился в условиях некоторого довольно грубого компромисса. Строгие законы о разводе остались в книгах, утверждавших свои моральные нормы; но это требование было легко обходимым: обеспеченные ньюйоркцы приезжали в Рино и благополучно получали развод. Нет необходимости говорить о том, что такое положение дел не могло считаться удовлетворительным, особенно для людей, имевших скромные доходы. Тем не менее такая ситуация сохранялась на памяти нескольких поколений.

     Другими словами, правовой рынок имеет как  достоинства, так и недостатки. С  другой стороны, штат имеет возможность  обставить своих соседей; он может, как однажды сказал судья Луи  Брандейз, действовать в качестве «лаборатории» социальных реформ, пока консервативные штаты задерживаются с реформами.

     Вот что, например, случилось с трудовым правом в период до Нового курса. Организованный труд приобрел политическую власть в  северных индустриальных штатах; и  эти штаты первыми выпустили  строгие законы, регламентирующие применение детского труда. Южные штаты вообще не имели в своих законодательных  книгах никаких законов о труде, а если и имели, то редко в них  заглядывали. Северные штаты опасались  оттока корпораций. Их волновало то, что текстильные и многие другие предприятия могут упаковать  чемоданы и податься на Юг, где зарплата рабочих была ниже и закон не запрещал использование детского труда. Южные же штаты вообще крайне отрицательно относились к наличию законов о труде и социальном обеспечении, которые уже стали привычными на Севере и Западе. Поскольку капитал и труд могли свободно перетекать с Севера на Юг и в обратном направлении, федеральная система являлась тормозом для реформ. Или это только так представлялось северным либералам. Ситуация граничила с катастрофой. Южные штаты являлись убежищем для предпринимателей: они уничтожали эффективность северных законов о труде точно так же, как Невада сводила на нет эффективность законов о разводе Нью-Йорка. Лекарства от катастрофы нужно было искать на общенациональном уровне — необходимы были федеральные законы. Конгресс был вынужден подчиниться. В 1916 году он провел закон, который запрещал товарообмен между штатами продуктами, которые были произведены при помощи детского труда. Но в деле Хэммера против Дагенхарта консервативный Верховный суд отбросил этот закон. Конгресс, сказал Суд, не обладает властью проводить такие законы. Дело вызвало бурю протеста. Были предприняты попытки обойти решение по делу Эммера против Дагенхарта с помощью налоговых инструментов или через введение конституционной поправки. Но по разным причинам эти попытки не увенчались успехом. Эффективный контроль над использованием детского труда в общенациональном масштабе был достигнут лишь во времена Нового курса, в 1930-е годы.²⁹

     Вопрос  об использовании детского труда  является достаточно спорным; но в остальных  частях закона, которые не наделали столько политического шума, но внесли немалый правовой вклад, был достигнут немалый успех в вопросах борьбы с отсутствием правового единства. Наилучшие результаты были достигнуты в области торгового права в результате деятельности движения за единообразные законы, описанной в пятой главе. Успех, достигнутый принятием этих законов, в частности Единообразного торгового кодекса, заключается в том, что, например, торговое право по крайней мере стало общенациональным.

       «Рыночные» эффекты, о которых говорилось выше, действуют, как показывает пример с Невадой, и по сей день. Но в связи с возрастанием роли Центрального правительства их влияние значительно уменьшилось. Федеральный контроль над экономикой и общественной жизнью становится всеобъемлющим, традиционный мотив доминанты прав штатов все меньше и меньше мешает Вашингтону проводить свою политику. Конституция не позволяла федеральному правительству сосредоточить все рычаги власти в единых руках. Она раздавала власть по чайной ложке. Федеральное правительство могло регулировать торговлю «с иностранными государствами, между отдельными штатами и индейскими племенами». Слова статьи «между отдельными штатами» означали ведение пограничной торговли между штатами. Но в начале 19 века подобный вид торговли был скорее исключением, чем правилом. В основном коммерция была местным занятием.

     Кроме того. Конгресс предпринимал попытки  прибрать к своим рукам даже управление торговлей внутри штатов, и Верховный  суд вплоть до Нового курса рассматривал власть Конгресса весьма узко, чтобы  позволить проявить штатам их «экстремизм», но достаточно узко по нынешним стандартам. Например, правительство предприняло  попытку разрушить монополию  так называемого Сахарного треста. Эта компания уже поглотила практически  большинство более мелких компаний по производству сахара и наметила еще четыре, приобретение которых  сосредоточило бы в ее руках 98% мощностей  по производству сахара в стране.³⁰

     Согласно  положениям акта Шермана, подобную ситуацию можно было квалифицировать как монопольную, однако Верховный суд занял иную позицию: Конгресс имеет власть над «торговлей», а Сахарный трест занимался лишь производством продукта, а отнюдь не торговлей. Естественно, что монополия производства неминуемо перерастает в монополию торговли, однако Суд и этот факт принял к сведению.