Сравнительный анализ генетической социологии К. М. Тахтарева и М. М. Ковалевского

Далее автор  и устанавливает упомянутый образ  жизни, производственные силы, условия  жизни и сам мир понятий  первобытного человека, опираясь в  первую очередь на данные антропологии, археологии и этнографии. Его метод  восстановления картины того или  иного общества заключается не только в анализе исторического и  сравнительно-исторического материала, но для ранних форм общественности ещё и в поиске среди описанных  этнографией народов тех, которые  по материальной культуре и общественному  строю наиболее близко стоят к  рассматриваемой формации, и их непосредственном описании. Не выходя за рамки сравнительно-исторического  метода, Тахтарев в некоторых случаях делает больший акцент на этнографические материалы, нежели на право или мифологию.

Здесь сильнее  всего сказывается то принципиальное различие, которое существует между  работами Тахтарева и Ковалевского. Работы Ковалевского построены по институциональному принципу. Каждому общественному институту, будь то семья, власть, собственность или религия, здесь выделяется своя глава. Рассмотрение происходит в рамках исключительно данного института, и делается вывод о том, какой именно из обычаев, брачных ли, или властных, или аппроприационных, является наиболее древним. Тахтарев, находящийся под большим влиянием Маркса, сразу же определяет чёткую последовательность смены определённых общественных формаций, каждой из которых соответствует определённое соотношение социальных институтов. Вслед за Марксом он исповедует формационный подход к рассмотрению истории общества и социальных институтов. Разница в том, что если Маркс по экономическому признаку собственности на средства производства выделял первобытно-общинный, рабовладельческий, феодальный и капиталистический строй, то Тахтарев несколько на другом основании, о котором было сказано выше, делит все общества на простейшее (племенное), родовое, территориально-племенное, феодальное или сословное, политическое в его простейшей форме и политическое в современной более сложной форме. Как видим критерий простоты/сложности, характерный для многих социологов, в частности для Герберта Спенсера, присутствует, в том числе и в рассуждениях Тахтарева и Ковалевского. Но если Ковалевский применяет его к конкретным обычаям и традициям в рамках каждого отдельного института, то Тахтарев избавлен от такой необходимости. Ему достаточно лишь найти общество, простейшее и наименее развитое по совокупности материальной и духовной культуры, и таким образом установить, какой вид имеют социальные институты в своём наиболее раннем виде. Здесь критерий простоты/сложности заложен в самой классификации, является одним из её оснований. Порядок и содержание последующих формаций определяется на основании исторических источников и широкого использования археологических сведений, дающих понятие о материальной культуре той или иной эпохи. Разумеется, данные исторических источников по наиболее ранним формам общественности сложно считать удовлетворительными для построения более-менее полной картины их социальной системы. Это признавалось не только Тахтаревым. На это указывает во введении ко второй части своей «Социологии» и Ковалевский, стремящийся в очередной раз подчеркнуть необходимость сочетания различных методов и взаимной проверки их результатов:

«Древнейшие памятники  не ставят нас лицом к лицу с  генезисом семьи, рода, государства, религии, собственности и т. д., очевидно, потому, что весь этот процесс эволюции должен был совершиться задолго  до появления письменности и возникшей  с нею возможности передачи потомству  религиозной догмы или юридической  системы. Но в древнейших памятниках письменности и права, как и в  более поздних по времени, но столь же архаических по содержанию, религиозных кодексах и сборниках гимнов и заклинаний, какими являются, например, в Индии Веды и свод Ману, а в древней Греции – народные эпопеи, связанные с именем Гомера, - можно найти ряд пережитков. Они и раскрывают перед нами если не все, то, по крайней мере, некоторые стороны более старинных порядков… Выводы добытые таким путём, должны быть сопоставлены с теми, какие даёт нам сравнительная этнография. И из такого сопоставления у нас получится уверенность и в архаичности известных форм и верований, и в их распространённости в отдалённые периоды жизни человечества»[5,285].

Таков метод  Ковалевского. С той же трудностью приходится столкнуться и Тахтареву при написании своей работы. В особенности это касается простейшего тотемического и родового общества.

 И здесь  Тахтарев прибегает для подтверждения своих выводов в первую очередь к данным этнографии, разыскивая среди описанных народностей близкую по материальной культуре и общественному строю к исследуемой формации. Самым ярким примером служат аборигены центральных районов Австралии. На основании, в частности, анализа их материальной культуры, его сравнения с археологическими находками, Тахтарев делает заключение, что этот народ ближе всего из известных стоит к наиболее первобытному состоянию. Далее, пользуясь подробным этнографическим описанием австралийских племён, сделанным различными учёными, главным образом Спенсером и Гилленом, Тахтарев анализирует их хозяйство, религию, брачные и семейные отношения. Это не значит, что автор не ищет параллелей среди других слабо развитых народов. При описании брачных союзов он широко использует сведения Моргана, касающиеся племён ирокезов Северной Америки. Но основой для описания являются всё же аборигены Австралии. В последующих главах, впрочем, этот приём применяется в меньшей степени. Здесь скорее используется схема, предложенная Ковалевским. Так уже при анализе родового общества, в частности при определении самого понятия рода, круг рассматриваемых народов существенно расширяется. Описательное повествование уступает место подтверждению своих тезисов большим числом примеров из этнографии различных народов.

Повторюсь ещё  раз, формационный подход Тахтарева связан, на мой взгляд, с одной стороны с влиянием идей Маркса, а с другой с общим подходом к генетической социологии, как таковой, о котором было сказано выше. Уже в рамках каждой конкретной формации и производится Тахтаревым анализ тех или иных социальных институтов.

Также как и  Ковалевский, Тахтарев понимает, что ни один социальный институт никогда не меняется сразу и полностью. Теория формаций не создаёт у него иллюзии их мгновенной и полной смены. Тахтарев обращает внимание на то, что отголоски, то есть пережитки, предыдущих общественных форм имеют тенденцию сохраняться и в последующих. Однако, описывая, в некотором роде, идеальные типы общественных систем, Тахтарев в меньшей степени имеет необходимость пользоваться самим по себе методом пережитков, который является одним из основных приёмов анализа у Ковалевского. Мы всё же встречаем у Тахтарева в том числе и примеры сравнительного лингвистического анализа, и указания на отголоски более ранних обычаев в культуре тех или иных народов мира. Но, если у Ковалевского поиск пережитков служит для составления общей картины распространённости того или иного обычая в целях анализа первобытности его происхождения, свойственности его для общего хода развития, то у Тахтарева метод пережитков служит скорее для подтверждения ещё одной ключевой идеи, на которой строится его подход в генетической социологии. Этой идеей является концепция правильной повторяемости общественных форм. Само существование такого направления, как генетическая социология, некоторыми учёными уже в конце 19 - начале 20 века ставится под сомнение на том основании, что каждое общество, каждый народ никогда не проходит один и тот же путь развития. История каждого народа настолько индивидуальна и характерна только для него, что, сравнивая пути развития различных наций и народностей, исследователи видят гораздо больше различий между ними, нежели сходств. Таким образом, нет никакой возможности говорить о едином для всех народов пути развития общественных институтов. Против такой критики и возражает Тахтарев в своей работе. По его убеждению сравнительный анализ путей развития самых различных народов позволяет увидеть в них достаточно много общих черт, чтобы нарисовать более или менее общий для большинства народов путь развития. Разумеется, в зависимости от местных условий, ни один народ в точности не повторяет путь, пройденный другим, признаёт Тахтарев. Но общие тенденции и формы одни и те же. Существует правильный порядок смены различных общественных формаций, и доказательства этому можно найти в истории различных народов.

Идея взаимного  перехода тех или иных общественных форм, их правильной последовательности не чужда и Ковалевскому. Там же он пишет:

«Явится также  возможность установления известного логического, а потому и исторического, преемства различных систем верований  и общественных порядков у отдельных  народов»[6].

Но для него это задача не первостепенной важности, отнесённая к некоторому неопределённому  будущему, когда будет решён вопрос о происхождении этих верований  и общественных порядков. Для Тахтарева это будущее уже наступило, и решение вопроса о правильной последовательности общественных форм, не только на начальном этапе их развития, но и на всём протяжении истории общества, является одним из основных.

Здесь имеет  смысл отметить ещё одно различие – Ковалевский не берёт за основание  рассмотрения общественной организации  материальную культуру и условия  жизни общества. Данные по материальной культуре служат ему только для того, чтобы тем или иным образом  подтвердить или проиллюстрировать  данные этнографии, истории и юриспруденции. Тахтареву же они служат для определения исходных условий, детерминирующих общественные формы и духовную сферу. Тахтарев старается раскрыть духовную культуру каждой конкретной формации, и её общественный строй, через средства удовлетворения ей своих потребностей, в том числе и материальных, то есть ещё и через материальную культуру.   

3. Тахтарев и Ковалевский о генезисе социальных институтов.  

Для более полного  сравнения работ двух учёных стоит  коротко коснуться рассмотрения каждым из них вопросов генезиса различных  социальных институтов. Не считая нужным пересказывать полностью учение каждого из них, приведём лишь те моменты, которые позволят увидеть сходство, либо различие позиций. Ковалевский  в своей работе рассматривает  происхождение и начальные формы  семьи, рода, собственности, рабства, власти и религиозных верований. Так  или иначе, по тем же вопросам высказывается  в различных главах своей книги  и Тахтарев.

3.1 Ранние формы брака.

Одним из самых  спорных вопросов истории вообще, и генетической социологии, является вопрос о первоначальных формах брака, семьи и общения полов. Разумеется, эту тему не могли обойти стороной ни Тахтарев, ни Ковалевский. Двумя основными камнями преткновения в изучении ранних форм семьи являются споры о матриархате и времени появления традиционных для наших дней форм брака. Этнографические исследования различных племён и народов, находящихся на ранних ступенях развития общества в 19-м веке опровергают характерные для христианства представления о первичности моногамной патриархальной семьи, в которой родословная ведётся по мужской линии. Работы: «Система единокровности и родства в человеческой семье» Льюиса Моргана, «Первобытный брак» Джона Фергюсона Мак-Ленана, «Материнское право» Иоганна Бахофена, других учёных, имеют целью обоснование первичности групповых форм брака, родословной по женской линии, и даже господства женщин, то есть гинекократии. И если идея гинекократии в итоге не находит ни малейшего подтверждения, то идея матриархата, то есть счёта родословной по женской, а не по мужской линии, подтверждается многочисленными примерами. Пережитки её сохраняются у многих народов мира. Опираясь именно на эти факты, Ковалевский старается, в частности, найти объяснение того, почему именно женская линия является наиболее значимой при определении того, к какому роду принадлежит ребёнок. Считается, что причиной этого служит неведение примитивных народов в вопросе о связи между половым актом и деторождением, а также групповые формы брака, когда нет возможности определить единственного отца, но отцами считается целое брачное подразделение того или иного племени. С таким объяснением матриархата вполне соглашается в своей работе Тахатрев. Ковалевский же рассматривает в качестве вероятной причины счёта родословной по матери принадлежность женщины к тому или иному роду и обычай выкупа, либо отработки невесты женихом. Иллюстрируя свою точку зрения многочисленными примерами, Ковалевский демонстрирует, что для многих народов характерно пребывание не только самой женщины, но и её мужа, в подчинении семьи невесты до момента предоставления мужчиной данной семье материальной компенсации за предоставление ему жены.

Другим вопросом, который затрагивается Ковалевским  в вопросе о браке и семье, является рассуждение о первичности  брачных запретов и ограничений. Очевидно, что форма брака прямо  зависит от бытующих в данном обществе брачных ограничений, и в равной мере они позволяют определить состав семьи. Выяснение того, какой из брачных  запретов появляется в первую очередь, позволит определить среди известных  форм брака наиболее раннюю. Ковалевский  старается выяснить, какой из запретов появляется в первую очередь. Таковым, по его мнению, можно считать запрет на брак с собственной матерью, известный  даже самым малоразвитым народам  мира. Можно встретить народы, у  которых отсутствуют ограничения  на брак с сёстрами и братьями, но нет народов, у которых не присутствовал бы запрет на брак с матерью.

Не менее важным в вопросе о генезисе семьи  является вопрос о закреплении отношений  соответствующим ритуалом. Ковалевский  рассматривает наличие, либо отсутствие такового у народов, находящихся  на ранних стадиях развития, и убеждается в отсутствии у первобытных народов  чёткого и единого, развитого  обряда закрепления отношений между  мужчиной и женщиной.

Рассмотрение  вопроса о генезисе брака Тахтарев производит в главе, касающейся первобытного тотемического общества, изучаемого на примере аборигенов Австралии. Учёный считает это общество наиболее подходящим по двум основным причинам:

«Изучение брачных  форм, существующих у австралийцев, имеет совершенно исключительный по важности интерес, не только потому, что  австралийцы представляют собой  древнейшую из известных нам разновидностей человека, единственный пример дородового тотемического общества, палеолитического человека, сохранившегося до нашего времени, но и населяют целый материк, местные условия жизни на котором имели далеко неодинаковое значение для развития отдельных австралийских племён»[8,164].

Различные условия  влекут за собой различную скорость развития племён, таким образом, предоставляя возможность увидеть одновременно несколько его стадий. У племён, находящихся на разных ступенях, можно  увидеть разные брачные ограничения, различия в системе группового брака. Чем выше ступень, тем больше брачных  ограничений. Откуда имеется возможность  сделать вывод о том, что изначально таковые, вероятно, вообще отсутствовали, и имело место беспорядочное  общение полов.

Тахтарев в вопросе о брачных ограничениях рассуждает уже не только о первичности, либо вторичности, патриархата, а о причинах появления запретов на брак между братьями и сёстрами, которые у таких народов, как австралийские аборигены, или индейцы Северной Америки, выражается в наличии в племени различных брачных подразделений, призванных ограничить половое общение не только между партнёрами разных возрастов, то есть в частности детьми и родителями, но и между вероятными близкими родственниками внутри одного поколения. С этим связывается им явление экзогамии, то есть обычай искать женщин вне своей группы, к примеру, тотемической. Рассуждая о вредных последствиях инцеста и размножения замкнутых групп особей, приводя банные биологии и опыт разведения и скрещивания животных, Тахтарев пытается найти корни запрета в смутном понимании первобытными народами пагубности подобной практики, либо в действии механизмов естественного отбора.