Цели и инструменты кредитно-денежной политики

В данной связи примечательно  наблюдение русского актера XIX в. М.С.Щепкина: "Я знаю деревню, где искони все носили лапти. Cлучилось одному мужику отправиться на заработки, и вернулся он в сапогах. Тотчас весь мир закричал хором: как это, дескать, можно! Не станем, братцы, носить сапогов; наши отцы и деды ходили в лаптях, а были не глупее нас! Ведь сапоги - мотовство, разврат!… Ну, а кончилось тем (прибавил старик с насмешливою улыбкою), что через год вся деревня стала ходить в сапогах!" (Русский литературный анекдот…, 1990, с.207).

Вместе с тем, в традиционном аграрном обществе прежние ценностные ориентации тормозят проникновение  в него нововведений, будучи направлены на поддержание сложившихся форм жизнедеятельности. В итоге вырисовывается двойственность в поведении, вытекающая из необходимости сочетать противоречивые интересы селян, которые в качестве патриархальных производителей ориентируются на вековые нормы поведения, а в более "безопасной" сфере потребления готовы откликнуться на модернистские веяния. Отсюда "отношение сельскохозяйственной общности к вторжению рынка крайне амбивалентно. Жажда новых потребительских товаров и стремление к той раскованности, которая привносится рынком, борются с отталкиванием от порождаемого им разрыва былых отношений" (Riggs,1964, p.161).

Именно в производственной области внедрение материальных новшеств, предлагаемых деревне промышленностью, было долгое время делом менее  активным и сугубо постепенным. Первенствующая причина состояла в том, что по меткому замечанию одного из исследователей, "можно уподобить положению  человека, по горло стоящего в воде:достаточно легкой ряби, чтобы утопить его". И, следовательно, эксперименты, как правило, не для крестьянина: еще Г.Гегель подметил одну из существенных особенностей деятельности селянина - ее стихийность. Земледелец "пашет, сеет, но удача зависит от Бога, от времени, и он лишь доверчиво ждет, что само собой созреет то, что он посеял" (Гегель,1970, с.366). Разумеется, деревенский труженик учился у природы, стремился выведать ее тайны, ярким свидетельством чего стало внедрение в сельскохозяйственную практику севооборотов различного типа. Однако инновационный процесс развивался неторопливо, ибо главным для крестьянина было не подорвать, в случае неуспеха, жизнеспособность своего хозяйства. Поэтому оправданно говорить об осторожном их образе действий, исходящем из важнейшего векового принципа села: "безопасность существования - прежде всего".

Названный принцип как правило по-прежнему полноценно действует в нынешних азиатско-африканских аграрных обществах, превалируя в сознании местных земледельцев и определяя основополагающие нормы их личностного и коллективного поведения. Однако следование прежним, укоренившимся образцам охватывает уже не все стороны бытия, поскольку дополнительные материальные потребности властно проникают в сельскую местность, подобно тому, как это наблюдалось в российской провинции конца XIX - начала XX веков. Исконная сращенность жизни деревни, занятой сельскохозяйственным трудом, с природой дополняется новыми тенденциями: средства к существованию приобретаются уже не только в обмене человека с естественным окружением, но и через сношения с иными социальными структурами, то есть благодаря обмену человека с человеком. В традиционном обществе подлинно значимой признается сфера производства, а область экономических отношений всегда была минимизирована и маргинализирована. Такие реалии, как деньги, кредитование, банки, считались не очень понятными и сугубо второстепенными категориями, пока локальные деревенские общины не столкнулись с радикально иным миром, созданным городом промышленно развитых стран.

В этих странах с явным  господством рыночной экономики  радикальные изменения на селе внесло становление фермерства. Специализация  хозяйства оказалась ответной положительной  реакцией аграрного сектора на возрастание  спроса извне на продовольствие и  сырье. Речь идет о категории предприятий, в своей продвинутой форме  чисто коммерческих, которые превратились в составную часть сложной  системы агробизнеса. Их неразрывная  связь с рынком прослеживается не только на заключительном этапе - сбыте  продукции, но и во всех остальных  звеньях производственного цикла. Если в типично крестьянской атмосфере  его стремятся замкнуть в локальных  деревенских пределах, то фермеры  практически полностью зависимы от поставки им товаров производственного  назначения со стороны. А в итоге  современная промышленность мощно  и всеохватывающе влияет на агрикультуру.

Мотивация хозяйственной  деятельности у крестьян и фермеров тоже существенно различается. У  первых она направлена на решение  задач физического и экономического выживания семьи, тесно смыкающихся  между собой. Стабильность в патриархальной деревне достигается сведением  к минимуму производственного риска, на чем зиждется линия поведения  индивидуального двора и коллектива в целом. В этих условиях архиважна  роль традиций, которые выступают  как выработанный на базе эмпирического  опыта ресурс, унаследованный от предшествующих поколений и долженствующий помочь крестьянам избежать недорода и голода. Фермерам же приходится стремиться к  обеспечению доходности производства, чтобы окупать сделанные капиталовложения и прочие денежные затраты. Отсюда и  иное отношение к хозяйственному риску и нововведениям: надо опасаться  быть излишне консервативным, так  как готовность к восприятию инноваций - это дополнительный шанс выдержать  суровую рыночную конкуренцию, с  которой постоянно сталкивается фермер.х   х

  х 

Человечество на заре своей  истории выступало верхним звеном биоценозов, но начинает обособляться как самостоятельная сила, частично противостоящая природе, когда приступает к направленному воздействию  на окружающую среду. Еще сыновья  прародителя людей Адама обратились, согласно легенде, к культивированию  злаков и разведению скота, так что  уже в библейские времена производящее хозяйство, во всяком случае, на

Ближнем Востоке, оттеснило на второй план ранее господствовавшие виды присваивающих занятий.

Научившись возделывать  зерновые и одомашнив ряд копытных, человек создал для себя независимые источники пищи. Видный английский ученый Дж.Бернал писал по этому поводу: "Земледелие привело к существенно новым отношениям между человеком и природой. Человек перестал вести паразитический образ жизни за счет растений и животных с того момента, как он смог вырастить на небольшом участке столько же продуктов питания, сколько мог добыть с помощью охоты или собирательства на обширной территории… Переход к земледелию привел к новому типу общества, качественно отличного от предшествовавших в силу колоссального увеличения числа людей, которые могли бы прокормиться на той же земле" (Бернал, 1956, с.60).

Раннее выдвижение на историческую авансцену ряда регионов Востока  было не случайным. На пространствах  теплых аллювиальных долин с их легкими  для обработки почвами даже применение каменных и деревянных орудий труда, не говоря уже о меди и бронзе, давало такой экономический результат, который заложил реальные основы для зарождения пионерных цивилизаций. В природной обстановке Средиземноморья  подобного эффекта, то есть получения  необходимого объема прибавочного продукта, оказалось возможным достигнуть лишь с использованием железных орудий. А в сравнительно суровом по климатическим  условиям умеренном поясе Европы германцы и славяне, даже располагая более совершенной земледельческой техникой, только почти в середине 1-го тысячелетия н.э. сумели вступить на путь формирования классового аграрного общества.

Но даже для начальных  этапов благоприятствование природных  условий жизни и деятельности человеческих коллективов нельзя отождествлять  с первичной биологической продуктивностью  ландшафтов. Тезис об относительности  понятий "хорошие" и "плохие" земли давно стал достаточно общеизвестным  и широко принятым (хотя подспудно  природным различиям нередко  придают абсолютный характер). Еще  выдающийся английский экономист А.Маршалл (1984) четко формулировал, что чистый доход, или производительский избыток, получаемый от земли, лишь частично зависит  от естественных причин, на которые  человек не в состоянии существенно  влиять. Плодородие почв неправомерно поэтому измерять в абсолютных показателях, тем более, что оно находится в сложной взаимосвязи с экологическими требованиями выращиваемых сельскохозяйственных растений, способами и степенью интенсивности обработки поля.

При одинаковых затратах человеком  труда и капитала два участка, принося, например, равный урожай ячменя, могут производить разное количество пшеницы; если же при слабой или примитивной  обработке сбор пшеницы на них  обоих окажется одинаковым, не исключена  вероятность получения различных  результатов при интенсивном  возделывании и обращении к более  прогрессивным приемам агротехники.

Отчасти сложности при  сопоставимой оценке, а потребность  в ней появляется вновь по мере накопления дополнительных знаний наукой и сдвигов в сельскохозяйственной практике, обусловливаются богатством и теснотой связей между географической средой и агропроизводством. Но особенно сказываются изменения в ""отклике"" природных компонентов и ландшафтов на дополнительные антропогенные воздействия меняющиеся на протяжении исторического времени. И в итоге земли, которые были отзывчивы на одни производственные приемы (например, на восстановление плодородия почвы благодаря минеральным удобрениям), могут дать меньший добавочный эффект на дополнительные затраты труда при использовании иных приемов (например, орошения или, напротив, дренажа), чем те земли, которые "плохо" реагировали на прежние способы воздействия.

Традиционный подход к  оценке роли географического фактора  недостаточно учитывал многообразие во времени и пространстве аграрных обществ и излишне абсолютизировал  европейский исторический опыт. Назревшая  модификация представлений нашла  свое выражение во взглядах французского ученого Ж.Сюре-Каналя (Suret-Canale,1967), который обосновал идею, что только при развитом рыночном хозяйстве производительные силы и производственные отношения перестают явно зависеть от особенностей географической среды и исторических условий. Всеобщность последнего этапа социального развития нельзя, таким образом, проецировать на предшествующую историю.

Тем более бесперспективно  исходить из однолинейности эволюционного  процесса применительно к аграрному  производству. На это обратил внимание еще крупнеший российский экономист-аграрник А.В.Чаянов, писавший, что "существующие "исторические" системы с исторической точки зрения представляют собой  наигрубейшее упрощение хода развития систем полевого хозяйства…" (Чаянов,1993, с.123) и приводивший убедительные факты одновременного присутствия  этих систем. Так, в Саратовской губернии пестрополье следовало непосредственно  за перелогом, а в Полтавской предшествовало трехполью и, наконец, в Курской  губернии возникало на развалинах последнего.

Но сходным образом  даже подсечно-огневая агрикультура, которая, не исключено, открывает начальную  главу в истории земледелия, не была по сути прямой предшественницей хлепопашества, а плуг, вопреки более ранним предположениям, вряд ли произошел от мотыги. Следовательно, нет особых оснований думать, что плужная культура зародилась в недрах мотыжной (Kramer,1967). Становится все более ясным, что системы сельского хозяйства не являются итогом логических расчетов и размышлений и исторически возникают под действием запутанного клубка факторов, не выстраиваясь в единый рационалистический ряд. Этим системам всегда в разной мере был присущ динамизм, который определялся как степенью их принадлежности к природе, что затрудняло изменчивость, так и наличием или отсутствием революционизирующего элемента в виде частной собственности.

Опасность избыточной генерализации  усугубляется наличием в некоторых  случаях существенной разницы в  трактовке даже основополагающих понятий, с одной стороны, местным населением, с другой - приезжими исследователями, что часто наблюдается в развивающихся  странах. Так, в ходе обследования деревень в западной Нигерии, находящихся  в поясе производства какао, 63% опрошенных сельских хозяев заявили, что они  имеют право собственности на землю, которую обрабатывают. Однако при ответах на другие вопросы  выяснилось, что "собственник" не может уступить это право другому  лицу на сколько-нибудь постоянной основе. Землевладельцы утверждали, что они  обладают полной свободой принятия решений  при ведении своего хозяйства, но тут же добавляли, что следуют  правилам землепользования, принятым в соответствующих общинах. Таким  образом, право "собственности" на землю на деле означает в данном случае возможность контроля над  производственной деятельностью в  пределах данного хозяйства. Отчуждение земли позволительно лишь с согласия семей - самих глав хозяйства и  их жен, сыновей и их жен с детьми, близких родственников, их жен и  детей. Это право в конечном итоге  резко ограничивает доступ к земле  лиц "со стороны" и не всегда способствует полному использованию имеющихся  агроприродных ресурсов (Famoriyo,1977).

Cобственная, до конца не понятая направленность внутреннего развития сельского хозяйства сильнейшим образом затрудняет применение стадиального подхода. Сложно выделить, например, этапы спонтанной эволюции привязанных к аридным территориям кочевых обществ, внутренне сходных между собой, даже если они принадлежали к разным эпохам и существовали в разных географических регионах. Эти общества неотделимы от экстенсивного пастбищного скотоводства, а отрасль подвержена всем нюансам сезонных и многолетних природных ритмов, которые приводили в степях в движение огромные массы скотоводов. Опора по существу на одну форму хозяйствования, полностью зависимую от естественной кормовой базы, повела к застойности производства и обусловила наличие общих закономерностей, прослеживаемых у номадов "через века" в разных засушливых областях. Причем это касается и явлений сугубо общественного порядка, в частности, видов собственности, владения и пользования пастбищными угодьями.

При максимальной приспособленности  кочевого хозяйства к условиям среды  все его технические приемы столь  же просты, как и взаимоотношения  с природной средой. Само оно по своей сути не способно к интенсификации производства, или точнее - всякое заметное усовершенствование последнего приводит, вместе с тем, к разложению и разрушению всей системы, замене ее качественно  иными формами. Косвенно о явлениях застойности в жизни номадов  свидетельствует тот факт, что  на протяжении многих столетий хозяйственная  и демографическая емкость их территории остается стабильной. Так, численность обитавших на территории современной Монголии хунну и  количество скота у них почти  полностью совпадали с соответствующими показателями у монголов в начале ХХ в.: у хунну приходилось в среднем 19 голов домашнего скота на душу населения, в Автономной Монголии в 1918 г. -17,8 головы (Таскин,1968).

Перемены у кочевников, чье главное богатство, скот, находилось в слишком сильной зависимости  от стихийных сил природы, если и  происходили, то совершались под  влиянием контактов с земледельцами. Именно ими созданные цивилизации, которые опирались на ведущую  в допромышленную эпоху отрасль  хозяйства, определили главные закономерности социального развития человечества. Лишь при постоянной, оседлой агрикультуре, которая не предъявляет столь  узких требований к природной  среде, в том числе и в сфере  размещения, создаются предпосылки  для дополнительных вложений труда  и материальных ресурсов в производство. Оно тем самым получает импульс  к прогрессивным изменениям, которые, однако, отнюдь не всегда и не везде  приводили к постоянному поступательному  движению.