Автор: Пользователь скрыл имя, 12 Сентября 2012 в 19:43, контрольная работа
Мы, люди XXI века, не можем в полной мере оценить взрывной эффект Петровских реформ в России. Люди XIX века воспринимали их острее, глубже. Вот что писал о значении Петра историк М.П.Погодин в 1841 г., то есть спустя почти полтора столетия после великих реформ первой четверти XVIII века: «В руках (Петра) концы всех наших нитей соединяются в одном узле.
Введение…………………………………………………………
Глава 1. Судоустройства и судопроизводства России в
Введение.
Мы, люди XXI века, не можем в полной мере оценить взрывной эффект Петровских реформ в России. Люди XIX века воспринимали их острее, глубже. Вот что писал о значении Петра историк М.П.Погодин в 1841 г., то есть спустя почти полтора столетия после великих реформ первой четверти XVIII века: «В руках (Петра) концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на всё наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту всё ещё как будто держит свою руку над нами и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее».
Созданное в России Петром пережило и поколение Погодина, и следующие поколения. Последний рекрутский набор состоялся в 1874 году, то есть спустя 170 лет после первого (1705). Сенат просуществовал с 1711 года по декабрь 1917 года, то есть 206 лет; синодальное устройство православной церкви оставалось неизменным с 1721 по 1918 год, то есть в течение 197 лет, система подушной подати была отменена лишь в 1887 году, то есть 163 года спустя после её введения в 1724 году.
Иначе говоря, в истории России мы найдём немного сознательно созданных человеком институтов, которые просуществовали бы так долго, оказав столь сильное воздействие на все стороны общественной жизни. Более того, некоторые принципы и стереотипы политического сознания, выработанные или окончательно закреплённые при Петре, живучи до сих пор; подчас в новых словесных одеждах они существуют как традиционные элементы нашего мышления и общественного поведения.
Описать подробно все преобразования Петра Великого и их значение в жизни русского общества на 22 листах, конечно же, невозможно, поэтому в своей работе я постораюсь изложить вкратце сущность наиболее важных реформ, проведённых великим императором.
Грандиозность, всеохватность петровских преобразований описывает
М.П.Погодин: «Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года - Пётр Великий велел считать годы от Рождения Христова, Пётр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться – наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завёл он, шерсть настрижена с овец, которых развёл он. Попадается на глаза книга – Пётр Великий ввёл в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнёте читать её – этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газеты – Пётр Великий их начал. Вам нужно искупить разные вещи – все они, от шёлкового шейного платка до сапожной подошвы, будут напоминать вам о Петре Великом… За
обедом, от солёных сельдей и картофеля, который указал он сеять, до
виноградного вина, им разведённого, все блюда будут говорить вам о Петре Великом. После обеда вы едите в гости – это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам, допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого»1. Но если бы только шейные платки, солёные сельди да ассамблеи! Погодин продолжает: «Место в системе европейских государств, управление, разделение, судопроизводство, права сословий, Табель о рангах, войско, флот, подати, ревизии, рекрутские наборы, фабрики, заводы, гавани, каналы, дороги, почты, земледелие, лесоводство, скотоводство, рудокопство; садоводство, виноделие, торговля, внутренняя и внешняя, одежда, наружность, аптеки, госпитали, лекарства, летоисчисление, язык, печать, типографии, военные училища, академии – суть памятника его неутомимой деятельности и
его гения». "Реформы Петра" – этот своего рода феномен экономической, политической и социальной жизни России XVIII в. – всегда вызывали бурные споры в отечественной исторической науке. Датский ученый Ханс Баггер постарался свести воедино все высказывания по этой проблеме и обнаружил, что одним из самых спорных вопросов был следующий: петровские реформы - эволюция или революция? И та, и другая точки зрения имели своих сторонников, но истина, как это часто бывает, где-то посередине. Нельзя отрицать тот факт, что предпосылки преобразований времени Петра зрели на протяжении предшествующего столетия. Но нельзя сбрасывать со счетов и такие обстоятельства, как личность самого Петра, влияние затяжной и тяжелой войны (не случайно реформы начинаются с армии и флота).
Обозрение изменений в отечественном судоустройстве и судопроизводстве, осуществленных Петром I до начала судебной реформы, необходимо начать c прояснения вопроса о том, какую же судебную систему законодатель получил в наследие от Московского царства. Необходимо — хотя бы в общих чертах — понять, как был организован и как функционировал тот суд, изменять, а затем и преобразовывать который взялся будущий император.
Здесь, прежде всего, нельзя не констатировать, что развитие отечественной судебной системы в XVII в. изучено менее подробно, нежели ее развитие в петровскую эпоху. Достаточно сказать, что к настоящему времени не подготовлено ни единой ни монографической, ни диссертационной работы, которая полностью бы посвящалась судоустройству и судопроизводству России от Смуты до установления единодержавия Петра I. Вместе с тем, не углубляясь в историо-графические дебри, стоит отметить, что история судебной системы XVII в. (к разысканиям по которой впервые обратились уже не раз упомянутые К. Д. Кавелин, К. Е . Троцина и Ф. М. Дмитриев) так или иначе привлекла в ХХ – начале
XXI в. внимание многих исследователей — от И. Я. Гурлянда и М. М. Богословского до А. С. Смыкалина и Д. П. Сумина[1]. При этом изученность истории российского правосудия XVII в. отличается заметной неравномерностью. Более подробно оказалось на сегодняшний день исследовано функционирование выступавших в ту пору в качестве судов первого звена губных и воеводских изб отдельных территорий (особенно Сибири). А вот судебная деятельность приказов и Боярской думы свещалась учеными авторами несравненно меньше. Наиболее же серьезным историографическим пробелом в данном случае видится отсутствие работ о таком важнейшем судебно-полицейском ведомстве XVI–XVII вв., как Разбойный приказ[2]. Что бы там ни было, следует резюмировать, что сегодня все-таки имеется возможность составить относительно целостное
представление о том, что же являл собой старомосковский дореформенный суд. Каковы же были наиболее существенные черты судоустройства и судопроизводства в нашей стране на исходе XVII в.? Для начала, нельзя обойти упоминанием давно ставший хрестоматийным тезис о свойственном старомосковским временам «единстве суда и администрации», то есть об
отсутствии в допетровской России судебных органов, структурно и функционально обособленных от органов управления. Справедливость данного тезиса неоспорима. Другое дело, что средневековое «единство суда и администрации» имело еще одну — никак не отмеченную в предшествующей историко-правовой литературе — принципиально важную сторону. Названное «единство» означало также и доминирование специализированных судов. Суды общей юрисдикции в судебной системе дореформенной России отсутствовали как таковые[3]. При этом специализированные суды не просто доминировали, их было еще и множество. Как не раз подмечали исследователи, все тогдашние центральные органы. Власти — приказы — обладали теми или иными судебными полномочиями. Другими словами, каждый приказ кого-нибудь за что-нибудь да судил. Судебная компетенция приказов бывала трех разновидностей: по кругу дел, по кругу лиц, и по территории (случалось, впрочем, что эти разновиности совмещались в круге ведения одного приказа — как
скажем, Разрядного). Между тем, по наиболее авторитетным
данным Н. Ф. Демидовой в 1682 г. приказов насчитывалось
53, а в 1698 г. и того больше — 55 (включая патриаршие и
дворцовые[4]). Кроме того, судебными полномочиями обладала еще и русская церковь. И пусть церковная юрисдикция в конце XVII в. была не столь широка, как во времена Киевской Руси, тем не менее она продолжала охватывать — по некоторому кругу дел — все население страны православного вероисповедания[5]. Духовенство же (заодно с крестьянами монастырских и епархиальных вотчин) судилось органами церковной
власти почти по всем делам. На практике все это оборачивалось полнейшей «судебной чересполосицей», когда один и тот же человек оказывался
в поле взаимопересекавшихся юрисдикций многих ведомств. Для того чтобы нагляднее представить такую ситуацию, имеет смысл реконструировать, для примера, отношение к суду в начале 1690-х гг. среднестатистического российского дворянина — городового сына боярского N, испомещенного в
старинном Владимирском уезде. Итак, проживая в усадьбе в мирное время, N был по большей части уголовных и гражданских дел подсуден — минуя местного воеводу — Владимирскому судному приказу. В случае, однако, если у N завязывался спор с соседом о принадлежности земельного участка, то эту тяжбу предстояло вести в Поместном приказе. Если же разногласия с соседом возникали касательно принадлежности холопа, то разрешать
это дело предстояло в Приказе холопьего суда. Если у N возникал на бытовой почве конфликт с офицером из владимирских стрельцов, где N оказывался потерпевшим, то исковую челобитную о нанесенном «бесчестье»
следовало подавать в Москве в Стрелецкий приказ. Если ссора с таковым же исходом происходила у N с офицером-артиллеристом, то челобитную требовалось адресовать в Пушкарский приказ. Если N пострадал бы от рук разгулявшегося проезжего гвардейца, то в этом случае управу на обидчика следовало искать уже в Преображенской потешной избе. В свою очередь, если сам N оказывался замешан в разбое или душегубстве, его ожидал застенок в местной губной избе (подчиненной в административном отношении Разбойному сыскному приказу). Если же против N выдвигалось обвинение в «блудном воровстве» с какой-нибудь «гулящей женкой» или с вдовой-соседкой, то его ожидало разбирательство у местного архиерея (подчиненного в судебном отношении Патриаршему разрядному приказу). Аналогично церковному суду N подлежал, если возникало подозрение о его принадлежности к расколу. Если же N доводилось покинуть родные места и отправиться на государеву службу, то дальнейшая подсудность его деяний обуславливалась местом и характером этой службы. Так, на время пребывания в действующей армии N попадал — по уголовным делам — под исключительную юрисдикцию полкового воеводы (подчиненного Разрядному приказу). Если N получал какое-либо назначение в поволжские
города, он оказывался под преобладающей юрисдикцией Казанского приказа, если в Сибирь — то Сибирского, если в пограничные города — то под юрисдикцией опять-таки Разрядного приказа. А ведь обрисованными ситуациями вовсе не исчерпывались возможные перемещения N по дебрям дореформенной судебной системы… Помимо вышеизложенного, нельзя не отметить и такое — также обойденное в предшествующей историко-правовой литературе — обстоятельство, которое заключалось в том, что в организации суда в России конца XVII в. отсутствовало единство, сохранялась значительная региональная специфика. Те же губные избы функционировали отнюдь не повсеместно, изначально не создаваясь в уездах, где не было дворянского землевладения (то есть на Севере и в Сибири). При этом, на Севере действовали особые волостные суды во
главе с выборными земскими судьями, которые не учреждались в других местах. Не было губной избы и в Москве. Основная масса уголовных дел, возникавших в столице, поступала на рассмотрение в Земский приказ. Наконец, дворяне, испомещенные в части уездов Центральной России, изолированно находились под преимущественной юрисдикцией Московского судного и упомянутого Владимирского судного приказов.
Ситуацию с установлением единообразия судебной организации осложняло и постепенное введение разрядов — прообразов нынешних военных округов. Дело в том, что орган власти разрядного города — приказная палата (или
Информация о работе Судоустройство и судопроизводство России в XVII в