Стратегия включенного наблюдения

(Spradley 1980)

Вхождение в поле

Включенное наблюдение начинается с вхождения в поле. Часто это  довольно сложная фаза, от которой  зависит успех всего исследования. Объект обычно представляет собой относительно обособленное социокультурное поле, живущее своей собственной жизнью и отгороженное от других полей более или менее жесткой границей. Исследователь — чужак по отношению к объекту исследования. И попасть внутрь поля не в качестве сиюминутного почетного гостя, для которого разыгрывают спектакль, а в качестве «своего», который сливается с изучаемой средой, — это очень сложная задача. Как правило, вхождение в поле обеспечивается человеком, который, с одной стороны, является достаточно влиятельным членом изучаемой группы или может воздействовать на нее со стороны, а с другой — в силу тех или иных причин расположен к исследователю и готов ему помочь. В англоязычной литературе его называют gate keeper. Его функция I провести исследователя через границу закрытого социокультурного поля и представить его членам как человека, внушающего доверие. На этом его функции могут заканчиваться.

В классическую эпоху антропологи  просто отправлялись в дальние страны, где с помощью колониальной администрации находили подходящие деревни и селились там. В качестве проводников выступали чиновники. Исследователи приходили как чужаки, представлявшие и чужую белую расу, и колониальную администрацию. Как бы долго они ни жили среди аборигенов, они оставались чужаками, по отношению к которым поддерживалась дистанция. Аборигенное социокультурное поле никогда по отношению к ним не было полностью открытым. Да и они не стремились слиться с этим полем, сохраняя в чужой среде по мере возможности европейский образ жизни и выступая зримым символом колониальной власти. Поэтому это был опыт относительного включенного наблюдения: с одной стороны, исследователи жили там же, где и аборигены, но с другой — это был иной образ жизни.

При исследовании предприятий прохождение  границы их поля представляет особо сложную проблему. Это формальные организации, закрывающиеся с помощью норм административной дисциплины (никому постороннему ничего не давать без разрешения директора) и таких физических проявлений границы, как проходная с охраной и заборы. Дать формальное разрешение на вхождение в поле, а тем более на проведение там включенного наблюдения, может только руководитель предприятия.

В постсоветский период территория бывшего СССР стала привлекательным местом для западных исследователей, которые впервые получили шанс вступить в пространство, которое до этого было наглухо закрыто для посторонних глаз. Новые власти, как правило, не чинили препятствий для приезда иностранцев, стремившихся поселиться в российской среде, хотя и смотрели на них с большим недоумением.

Майкл Буравой, профессор социологии из Калифорнийского университета (Беркли), имел опыт включенного наблюдения на руднике в Замбии, на заводах в Чикаго и Венгрии. Когда Советский Союз открылся для иностранцев, он решил попробовать его исследовать с помощью той же стратегии. Первая попытка вхождения в поле была предпринята в Москве на одном из крупных предприятий. Но потом от молодого российского социолога поступило предложение помочь с вхождением в поле в далекой северной провинции — в Сыктывкаре. Туда была совершена первая пробная поездка в начале 1991 г. Ее целью стало общее знакомство с городом, людьми, предприятиями. Завязались новые знакомства. Через некоторое время М. Буравой приехал в Сыктывкар с намерением прожить здесь полгода и поработать на одном из предприятий в качестве рабочего. Желание американского профессора стать российским рабочим в период общего преклонения перед всем западным в контексте сурового экономического кризиса, охватывавшего страну, вызывало у директоров предприятий смесь недоумения и недоверия. В конце концов, удалось близко познакомиться с председателем республиканской федерации профсоюзов, который порекомендовал М. Буравого директору одной из фабрик. И про- фессор стал рабочим мебельного предприятия. В этом случае границу открыли, прежде всего, российские коллеги, выведшие на формального профсоюзного лидера, который в свою очередь имел влияние и на профком, и на руководство фабрики.

М. Буравой стал обычным рабочим. Его включили в бригаду Назначили обычную зарплату. Помогли снять однокомнатную квартиру в пятиэтажном блочном доме. И на полгода социолог включился в жизнь провинциального города. Ежедневно он ездил на автобусе на фабрику. Стоял у станка, когда была работа, играл в домино и в «тысячу» во время простоев, изучал русский язык в процессе повседневного общения со своими новыми коллегами. Он отказался от использования запаса тогда всемогущих американских долларов (в начале 1990-х гг. курс доллара по отношению к рублю был просто «смешной» и любой американский безработный превращался в России в богача) и жил на свою зарплату. Правда, в его включении в российское социокультуроное поле были и сбои. По субботам он ходил в гости к своим местным приятелям. Как-то во время обеда в моей семье за столом зашел разговор о талонах. Майкл начал активно расспрашивать о системе их распределения. «Майкл, — спрашивает его мой приятель, — ты решил основательно изучить наше снабжение?» «Нет, — отвечает Майкл, — просто хочется есть, а в магазинах ничего нет». Оказалось, что его на работу приняли, а полагающиеся продовольственные талоны не выдали. Потом моя жена Марина отправилась в профком фабрики и попросила исправить ситуацию. Там удивились: «Зачем американцу наши талоны, если он за доллары может купить все?» После почти недельной проволочки талоны Майклу были выданы. Правда, при этом талоны на алкоголь были отрезаны. Видимо, в администрации решили, что давать русскую водку американцу в условиях, когда ее остро не хватает своим, — просто кощунство.

Сара Ашвин, тогда аспирантка Уорикского университета (Великобритания), выбрала в качестве предмета своего диссертационного исследования шахтерские профсоюзы России. Некоторое время она изучала в Англии научную литературу и русский язык, съездила в Кузбасс, где посмотрела шахты и разрезы, поучаствовала в интервьюировании. После этого ее научный руководитель проф. Саймон Кларк предложил ей поехать в Кузбасский шахтерский поселок на более или менее длительный срок и провести исследование. С помощью кузбасских социологов, работавших в угольном объединении, был выбран поселок Малиновка, расположенный неподалеку от Новокузнецка.

Технология  вхождения в поле, роль, играемая исследователем в процессе включенного наблюдения, обычно в отчетах не рассматриваются. Эти детали опускаются как «излишняя лирика». И за этим стоит либо нечаянный просчет, либо продуманная манипуляция. Полученные данные нельзя интерпретировать без ответа на вопросы о том, как исследователь попал в поле, кто его туда привел, кто был его проводником, какую роль ему отвели, как он ее играл, насколько глубоко он был включен в изучаемые процессы. Без ответов на эти вопросы легко принять отчет туриста, для которого организовали спектакль под названием «Экскурсия», за результаты длительного реального включенного наблюдения. Наблюдаемые люди играют для исследователя спектакль, но какой? В ответе на этот вопрос — ключ к интерпретации данных.

Исследователь, стремящийся к изучению чужого образа жизни с помощью стратегии включенного наблюдения, имеет мало шансов на полную включенность, которая предполагает не только общее настоящее с изучаемыми людьми, но и общее прошлое. Без него не может быть одинакового восприятия, понимания настоящего. Поэтому исследователь, проводящий включенное наблюдение в течение относительного короткого отрезка времени, обречен на недопонимание наблюдаемой реальности и ложные ее интерпретации. Ему нужен проводник, который, с одной стороны, принадлежит к местной культуре, а с другой — заинтересован в помощи чужаку. Проводник помогает исследователю взглянуть на наблюдаемые явления глазами человека, включенного в изучаемую реальность.

Прибыв в маленький американский городок на юге США, я обнаружил, что вокруг меня Америка, о существовании которой я и не подозревал. Мои глаза видели реальность, но я осознавал, что обречен на ограниченное и ложное ее понимание. А что может быть страшнее для исследователя? На мое счастье, ко мне «прикрепили» пенсионера Луи Брауна, который прошел путь от мальчика из семьи арендаторов земли до проректора университета. Он много видел, много знал и стал прекрасным проводником в моей американской жизни. Я накапливал вопросы и шел к нему за разъяснениями. Когда в городе происходило что-то интересное, он информировал меня, приглашал вместе посетить мероприятие и основательно его комментировал. Он регулярно снабжал меня местными газетами. Как оказалось, читать их очень непросто. Они рассчитаны на людей, выросших в этой социокультурной реальности. Поэтому в газетах не разъясняются вещи, которые являются «само собой разумеющимися», «очевидными» для местных жителей. Читаешь текст, слова понимаешь, но осознаешь, что смысл статьи где-то в стороне. И я шел к Луи, который не жалел своего времени на толкование газетных текстов. Помимо главного проводника, у меня был еще целый ряд людей, к которым я обращался за помощью в объяснении наблюдаемых феноменов американской жизни. Каждый из них играл роль специализированного проводника: кто-то толковал наблюдаемые мною проблемы из области правосудия, кто-то разъяснял тонкости религиозной жизни, кто-то вводил в мир американских семейных проблем и т. д. Не будь этих проводников, я бы уехал из США переполненный заблуждениями и ложными интерпретациями явлений, которые видел собственными глазами.

В Германии была та же проблема: глаза  видят, ум не схватывает. И мне помогали проводники. Один из них — мой коллега, университетский про- фессор, затем — мои друзья, у которых я останавливался. Они отвечали мне на вопросы, которые в изобилии накапливались в ходе наблюдения немецкой жизни, обращали внимание на явления, события, которые не стоит пропустить. В 2005 г. я проводил включенное наблюдение общины меннонитов в ФРГ. Местные немцы характеризовали ее как закрытое и консервативное сообщество. Я долго думал, как в него попасть, но ничего толкового не приходило в голову. Совершенно случайно один из моих информантов оказался членом этой церкви. По моей просьбе он привел меня на службу, где я познакомился с целым рядом людей. Некоторые стали моими близкими приятелями, взявшими на себя функции проводников в этом необычном для меня социокультурном поле. Она брали меня на разного рода мероприятия (церковные службы, миссионерские выезды, свадьбы, фестивали, семейные посиделки, выставки и т. д.). Наличие проводников позволяло мне не только увидеть разные стороны жизни этой общины, но и получить квалифицированные разъяснения, комментарии.

Героиня фильма «Основной  инстинкт» Катерин Тремел — писательница с психологическим образованием. Ее герои—убийцы и жертвы убийств. Не доверяя своему воображению, которого может быть вполне достаточно в этом жанре, она проводит настоящее исследование мира своих героев, используя включенное наблюдение. Среди ее близких друзей — две женщины, за плечами которых страшные, почти немотивированные убийства. На недоумение полицейского по поводу ее странного выбора друзей она отвечает: «Я же писательница». Она пишет книгу о бывшей рок-звезде и заводит роман с мужчиной, принадлежащим к этой категории. Потом она начинает книгу о полицейском. И снова та же технология вхождения — короткий, но бурный роман, сопровождаемый сбором газетных публикаций о происшествии, в которое оказался вовлеченным прототип, покупка копии его личного досье.

Опасность этноцентризма исследователя

Исследователь — это всегда продукт  определенной культуры. В лучшем случае—двух-трех культур. В результате он смотрит на мир, опираясь на категории своей культуры, с их помощью структурирует наблюдаемое. Это по существу символическое насилие: чужой мир втискивается в чуждые ему категориальные рамки.

Ослабить эту опасность этноцентризма можно, добиваясь того, чтобы категории и субкатегории, в которых описывается наблюдаемый процесс, шли не от исследователя, а от изучаемых людей. Мир должен предстать перед читателем в натуральных красках изучаемой культуры или субкультуры, зазвучать на ее языке или жаргоне. Опасность ослабить можно, но полностью уйти от этноцентристских искажений вряд ли кому-то удается. Правда, многие исследователи, судя по всему, об этом даже и не подозревают (по крайней мере, редко кто в отчетах пишет о содержащихся в них погрешностях такого рода). Нельзя избавиться от влияния своей куль- туры, как нельзя сбросить свою кожу. Это влияние проникает в текст через бесчисленные поры в виде используемых слов, выбираемого ракурса зрения, фокуса наблюдения и т. д.

Само собой разумеющаяся реальность

Наблюдение особенно ценно при  изучении повседневности, переполненной явлениями, действиями, которые воспринимаются участниками как «само собой разумеющиеся», «естественные». Если проводить с ними интервью, то люди эти действия могут и не вспомнить, а если сталкиваются с наводящим вопросом, то часто не в состоянии их не только объяснить, но даже описать. Попытки исследователя понять эти явления могут вызвать недоумение: «А как еще может быть? Это же очевидно!».

Наблюдение позволяет зафиксировать  действия, не переводимые на язык самих действующих людей. Это молчаливая логика, материализуемая в форме привычки, полуавтоматических практик. Они порою не видны самим агентам в силу их «очевидности», и только исследователь, наблюдающий реальность с позиции иного жизненного и теоретического опыта, способен эти практики увидеть и проблематизировать, т. е. и в очевидном увидеть невероятное.

Чем дольше люди взаимодействуют между  собой, тем лаконичнее становится их разговор. Они все больше и больше начинают понимать друг друга с полуслова. А при высоком уровне сплочения группы порою не нужно даже и полслова. Длинную фразу, необходимую в общении незнакомых людей, может заменить выражение лица, глаз, едва уловимый жест и т. д. Значительная часть коммуникации уходит в область непроговарива-емого, непроизносимого. В этой ситуации простая фиксация произносимых слов даст нам лишь мелкие вершины огромных айсбергов, анализи-ровать которые как самостоятельное явление — часто довольно бессмысленное занятие.

Наблюдение позволяет вычислить  существование непроизносимых зон, которые, тем не менее, обеспечивают логическую связность взаимодействия. Наблюдая движение «вершин айсбергов», можно реконструировать смыслы взаимодействия устойчивых, длительное время существующих групп людей, расшифровать язык их социокультурных полей. В процессе наблюдения важную роль играет стремление исследователя вслушаться в разговоры наблюдаемых людей. Пытаясь понять их смысл, он обнаруживает более или менее многочисленные зоны молчания, нагруженные смыслами. Эти зоны проблематизируются: «Что стоит за сказанными словами? Что они имели в виду, произнося эти слова?».

Обнаружение невидимых и неслышимых смыслов часто невозможно без использования при наблюдении интерпретирующих интервью, в ходе которых исследователь просит участников события пояснить смысл происходящего, т. е. произнести то, что для самих участников кажется «очевидным» и «само собой разумеющимся». Наиболее эффективно с задачей обнаружения скрытых смыслов помогает справиться хороший проводник.