Классовая борьба в постиндустриальном обществе

Начиная с 70-х годов  стало очевидно, что снижение роли клас­сового противостояния между  буржуазией и пролетариатом не тождественно устранению социального конфликта  как такового. Широкое признание постиндустриальной концепции способство­вало упрочению мнения о том, что классовые противоречия вызы­ваются к жизни отнюдь не только экономическими проблемами. Р. Ингельгарт в связи с этим писал: «В соответствии с марксисткой моделью, ключевым политическим конфликтом индустриального общества является конфликт экономический, в основе которого ле­жит собственность на средства производства и распределение при­были... С возникновением постиндустриального общества влияние экономических факторов постепенно идет на убыль. По мере того как ось политической поляризации сдвигается во внеэкономичес­кое измерение, все большее значение получают неэкономические факторы». Несколько позже на это обратил внимание и А. Турен; исследователи все глубже погружались в проблемы статусные, в том числе связанные с самоопределением и самоидентификацией отдельных страт внутри среднего класса, мотивацией деятельнос­ти в тех или иных социальных группах и так далее. Поскольку наи­более активные социальные выступления 60-х и 70-х годов не были связаны с традиционным классовым конфликтом и инициировались не представителями рабочего класса, а скорее различными соци­альными и этническими меньшинствами, преследовавшими свои определенные цели, центр внимания сместился на, отдельные со­циальные группы и страты. Распространенное представление об общественной системе эпохи постиндустриализма отразилось во мнении о том, что «простое разделение на классы сменилось гораз­до более запутанной и сложной социальной структурой,. . сопро­вождающейся бесконечной борьбой статусных групп и статусных блоков за доступ к пирогу "всеобщего благосостояния" и за покро­вительство государства».

К началу 90-х годов  в среде исследователей получила призна­ние позиция, в соответствии с которой формирующаяся система  характеризуется делением на отдельные  слои не на основе отноше­ния к собственности, как прежде, а на базе принадлежности чело­века к социальной группе, отождествляемой  с определенной обще­ственной функцией. Таким образом, оказалось, что новое общество, которое называлось даже постклассовым капитализмом, «опровер­гает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах, социа­листической литературе и либеральных апологиях; это общество не делится на классы, но и не является эгалитарным и гармонич­ным». На протяжении всего этого периода социологи в той или иной форме подчеркивали структурированность современного им общества, но при этом акцентировали внимание на том, что его тра­диционно-классовый характер можно считать уже преодоленным.

В 80-е годы стали  общепризнанными исключительная роль ин­формации и знания в современном  производстве, превращение на­уки в  непосредственную производительную силу и зависимость от научно-технического прогресса всех сфер общественной жизни; в то же время обращало на себя внимание быстрое становление ин­теллектуальной  элиты в качестве нового привилегированного слоя общества, по отношению к которому и средний класс, и пролетари­ат выступают социальными группами, не способными претендо­вать на самостоятельную  роль в производственном процессе.

Именно к концу 80-х, по мнению многих исследователей, бур­жуазия и пролетариат не только оказались противопоставленными друг другу на крайне ограниченном пространстве, определяемом сокращающимся масштабом  массового материального производ­ства, но и утратили свою первоначальную классовую определен­ность; при  этом стали различимы очертания  нового социального конфликта. Если в 60-е годы Г. Маркузе обращал особое внимание на возникающее противостояние больших социальных страт, «до­пущенных» и «не допущенных» уже не столько к распоряжению основными благами общества, сколько к самому процессу их созда­ния, что в целом отражает еще достаточно высокую степень объективизации конфликта, то позже авторитетные западные социологи стали утверждать, что грядущему постиндустриальному обществу уготовано противостояние представителей нового и старого типов поведения. Речь шла прежде всего о людях, принадлежащих, по тер­минологии О. Тоффлера, ко «второй» и «третьей» волне, индустри-алистах и постиндустриалистах, способных лишь к продуктивной материальной деятельности или же находящих себе применение в новых отраслях третичного, четвертичного или пятеричного секто­ров, что, впрочем, также имело свои объективные основания, коре­нящиеся в структуре общественного производства. «Борьба между группировками "второй" и "третьей" волны, — писал он, — являет­ся, по существу, главным политическим конфликтом, раскалываю­щим сегодня наше общество... Основной вопрос политики заклю­чается не в том, кто находится у власти в последние дни существо­вания индустриального социума, а в том, кто формирует новую цивилизацию, стремительно приходящую ему на смену. По одну сторону — сторонники индустриального прошлого; по другую — миллионы тех, кто признает невозможность и дальше решать са­мые острые глобальные проблемы в рамках индустриального строя. Данный конфликт — это "решающее сражение" за будущее». По­добного подхода, используя термины «работники интеллектуаль­ного труда (knowledge workers)» и «необразованный народ (non-knowledge people)», придерживался и П. Дракер, столь же однозначно указывавший на возникающее между этими социальными группа­ми противоречие как на основное в формирующемся обществе; в середине прошлого десятилетия это положение было распростра­нено весьма широко и становилось базой для широких теоретичес­ких обобщений относительно природы и основных характеристик нового общества.

В дальнейшем, однако, и эта позиция подверглась  пересмотру, когда Р. Ингельгарт и  его последователи перенеcли акцент с анализа типов поведения  на исследование структуры ценностей  челове­ка, усугубив субъективизацию  современного противостояния как конфликта  «материалистов» и «постматериалистов». По его сло­вам, «коренящееся в различиях индивидуального опыта, обретен­ного в ходе значительных исторических трансформаций, противо­стояние материалистов и постматериалистов представляет со­бой главную ось поляризации западного общества, отражающую противоположность двух абсолютно разных мировоззрений (кур­сив мой. — В. И. )»; при этом острота возникающего конфликта и сложность его разрешения связываются также с тем, что социальные предпочтения и система ценностей человека фактически не изме­няются в течение всей его жизни, что придает противостоянию ма­териалистически и постматериалистически ориентированных лич­ностей весьма устойчивый характер. Характерно, что в своей пос­ледней работе Р. Ингельгарт рассматривает эту проблему в более глобальных понятиях противоположности модернистских и пост­модернистских ценностей, базирующихся, по мнению большин­ства современных социологов, на стремлении личности к макси­мальному самовыражению. В конце столетия все шире распро­странялось мнение, что современное человечество разделено в пер­вую очередь не по отношению к средствам производства, не по ма­териальному достатку, а по типу цели, к которой стремятся люди, и такое разделение становится самым принципиальным из всех, какие знала история.

Однако реальная ситуация далеко не исчерпывается подобны­ми формулами. Говоря о людях как о носителях материалистичес­ких или постматериалистических ценностей, социологи так или иначе рассматривают в качестве критерия нового социального де­ления субъективный фактор. Но сегодня реальное классовое про­тивостояние еще не определяется тем, каково самосознание того или иного члена общества, или тем, к какой социальной группе или страте он себя причисляет. В современном мире стремление чело­века влиться в ряды работников интеллектуального труда, не гово­ря уже о том, чтобы активно работать в сфере производства инфор­мации и знаний, ограничено отнюдь не только субъективными, но и вполне объективными обстоятельствами, и в первую очередь — доступностью образования. Интеллектуальное расслоение, дости­гающее беспрецедентных масштабов, становится основой всякого иного социального расслоения. 
 

Интеллектуальное  расслоение в постиндустриальном обществе.

Проблемы, порождаемые  информационной революцией, не сво­дятся  к технологическим аспектам, они  имеют выраженное соци­альное измерение. Их воздействие на общество различные иссле­дователи оценивают по-разному. Так, П. Дракер относится к возни­кающим проблемам достаточно спокойно: «Центр тяжести в про­мышленном производстве — особенно в обрабатывающей промыш­ленности, — пишет он, — перемещается с работников физическо­го труда на работников интеллектуального. В ходе этого процесса создается гораздо больше рабочих мест для представителей сред­него класса, чем закрывается устаревших рабочих мест на произ­водстве. В целом, он сравним по своему положительному значе­нию с процессом создания высокооплачиваемых рабочих мест в промышленности на протяжении последнего столетия. Иными сло­вами, он не создает экономической проблемы, не чреват "отчужде­нием" и новой "классовой войной"... Все большее число людей из рабочей среды обучаются достаточно долго, чтобы стать работни­ками умственного труда. Тех же, кто этого не делает, их более удачли­вые коллеги считают "неудачниками", "отсталыми", "ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще "нижестоящими". Дело здесь не в деньгах, дело в собственном достоинстве» В то же время существует много исследователей, обращающих внимание на су­щественную эрозию прежних принципов построения обществен­ной структуры. Такие известные авторы, как Д. Белл, Дж. К. Гэлбрейт, Ч. Хэнди, Ю. Хабермас, Р. Дарендорф и другие, отмечают, что новая социальная группа, которая обозначается ими как «низший класс (underclass)», фактически вытесняется за пределы общества, формируя специфическую сферу существования людей, выключен­ных из прежнего типа социального взаимодействия. Дальше всех идет в подобных утверждениях Ж. Бодрийяр, считающий, что низ­ший класс представляет собой некую анонимную массу, не способ­ную даже выступать в качестве самостоятельного субъекта соци­ального процесса; при этом характерно, что радикализм таких взглядов не встречает в научном сообществе заметного стремления оппонировать их автору. Вынесение конфликта за пределы тради­ционной классовой структуры может, конечно, создать впечатле­ние его преодоления или ослабления, но впечатление это обманчи­во, и недооценка возникающего противостояния может стоить очень дорого.

Таким образом, основанием классового деления современного социума  становятся образованность людей, обладание  знаниями. Следует согласиться с Ф. Фукуямой, утверждающим, что «в разви­тых странах социальный статус человека в очень большой степени определяется уровнем его образования. Например, существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия (курсив мой—В. И. ) объясняются главным образом разницей полученного образования. Для человека, имеющего диплом хорошего учебного заведения, практически нет препятствий в продвижении по служ­бе. Социальное неравенство возникает в результате неравного дос­тупа к образованию; необразованность — вечный спутник граждан второго сорта». Именно это явление представляется наиболее ха­рактерным для современного общества и вместе с тем весьма опас­ным. Все ранее известные принципы социального деления — от базировавшихся на собственности до предполагающих в качестве своей основы область профессиональной деятельности или поло­жение в бюрократической иерархии — были гораздо менее жест­кими и в гораздо меньшей мере заданными естественными и неус­транимыми факторами. Право рождения давало феодалу власть над его крестьянами; право собственности приносило капиталисту по­ложение в обществе; политическая или хозяйственная власть под­держивала статус бюрократа или государственного служащего. При этом феодал мог быть изгнан из своих владений, капиталист мог разориться и потерять свое состояние, бюрократ мог лишиться дол­жности и вместе с ней — своих статуса и власти. И фактически любой другой член общества, оказавшись на их месте, мог с боль­шим или меньшим успехом выполнять соответствующие соци­альные функции. Именно поэтому в экономическую эпоху классо­вая борьба могла давать представителям угнетенных социальных групп желаемые результаты.

В постиндустриальном обществе положение меняется. Люди, составляющие сегодня элиту, вне зависимости от того, как она бу­дет названа — новым классом, технократической прослойкой или меритократией —обладают качествами, не обусловленными внеш­ними социальными факторами. Не общество, не социальные отно­шения делают теперь человека представителем господствующего класса, и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представите­лем высшей социальной страты. В свое время Д. Белл отмечал, что до сих пор остается неясным, «является ли интеллектуальная элита (knowledge stratum) реальным сообществом, объединяемым общи­ми интересами в той степени, которая сделала бы возможным ее определение как класса в смысле, вкладывавшемся в это понятие на протяжении последних полутора веков»; это объясняется отча­сти и тем, что информация есть наиболее демократичный источ­ник власти, ибо все имеют к ней доступ, а монополия на нее невоз­можна. Однако в то же самое время информация является и наиме­нее демократичным фактором производства, так как доступ к ней отнюдь не означает обладания ею. В отличие от всех прочих ре­сурсов, информация не характеризуется ни конечностью, ни истощимостью, ни потребляемостью в их традиционном понимании, однако ей присуща избирательность — редкость того уровня, кото­рый и наделяет владельца этого ресурса подлинной властью. Спе­цифика личностных качеств человека, его мироощущение, усло­вия его развития, психологические характеристики, способность к обобщениям, наконец, память и так далее — все то, что называют интеллектом и что служит самой формой существования информа­ции и знаний, — все это является главным фактором, лимитирую­щим возможности приобщения к этому ресурсу. Поэтому значи­мые знания сосредоточены в относительно узком круге людей — подлинных владельцев информации, социальная роль которых не может быть в современных условиях оспорена ни при каких обсто­ятельствах. Впервые в истории условием принадлежности к гос­подствующему классу становится не право распоряжаться бла­гом, а способность им воспользоваться.

Новое социальное деление  вызывает и невиданные ранее про­блемы. До тех пор, пока в обществе главенствовали экономические ценности, существовал и некий консенсус относительно средств достижения желаемых результатов. Более активная работа, успеш­ная конкуренция на рынках, снижение издержек и другие экономи­ческие методы приводили к достижению экономических целей — повышению прибыли и уровня жизни. В хозяйственном успехе пред­приятий в большей или меньшей степени были заинтересованы и занятые на них работники. Сегодня же наибольших достижений добиваются те предприниматели, которые ориентированы на мак­симальное использование высокотехнологичных процессов и сис­тем, привлекают образованных специалистов и, как правило, сами обладают незаурядными способностями к инновациям в избран­ной ими сфере бизнеса. Имея перед собой цели, в содержании ко­торых экономический контекст занимает отнюдь не главное место, стремясь самореализоваться в своем деле, обеспечить обществен­ное признание разработанным ими технологиям или предложен­ным нововведениям, создать и развить новую корпорацию, высту­пающую выражением индивидуального «я», эти представители ин­теллектуальной элиты добиваются тем не менее наиболее впечат­ляющих экономических результатов. Напротив, люди, чьи ценности имеют чисто экономический характер, как правило, не могут каче­ственно улучшить свое благосостояние. Дополнительный драма­тизм ситуации придает и то, что они фактически не имеют шансов присоединиться к высшей социальной группе, поскольку оптималь­ные возможности для получения современного образования дают­ся человеку еще в детском возрасте, а не тогда, когда он осознает себя недостаточно образованным, помимо этого, способности к интеллектуальной деятельности нередко обусловлены наследствен­ностью человека, развивающейся на протяжении поколений. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Вызревание социального  конфликта.

Именно на этом пункте мы и начинаем констатировать проти­воречия, свидетельствующие о нарастании социального конфлик­та, который  ранее не принимался в расчет в  большинстве постин­дустриальных  концепций.

С одной стороны, происходящая трансформация выводит  всех, кто находит на своем рабочем  месте возможности для самореали­зации  и внутреннего совершенствования, за пределы эксплуатации. Круг этих людей расширяется, в их руках находятся знания и ин­формация — важнейшие ресурсы, от которых во все большей мере зависит устойчивость социального прогресса. Стремительно формируется новая элита постиндустриального общества. При этом социальный организм в целом еще управляется методами, свой­ственными прежней эпохе; следствием становится то, что в преде­лах этого расширяющегося круга «не работают» те социальные за­кономерности, которые представляются обязательными для боль­шинства населения. Общество, оставаясь внешне единым, внутрен­не раскалывается, и экономически мотивированная его часть начинает все более остро ощущать себя людьми второго сорта; вы­ход одной части общества за пределы эксплуатации оказывается сопряжен с обостряющимся ощущением подавления в другой его составляющей.