Эмиль дюркгейм как исследователь процессов социальной дезинтеграции и девиации

2.3 Аномичное самоубийство

     Известно, что экономические кризисы обладают способностью усиливать наклонность  к самоубийству. В 1873 г. в Вене разразился такой кризис, достигший своего апогея в 1874 г., и в то же самое время можно было констатировать увеличение числа суицидов.

     Промышленный  и финансовый кризисы имеют усиливающее  влияние на число самоубийств  не потому, что они несут с собой  бедность и разорение, - ведь кризисы  расцвета дают те же результаты. А потому, что они - кризисы, т.е. потрясения коллективного  строя. [187.4] Всякое нарушение равновесия даже при условии, что следствием его будет увеличение благосостояния и общий подъем жизненных сил, толкает человека к добровольной смерти.

     Каждый  раз, когда социальное тело терпит крупные  изменения, вызванные внезапным  скачком роста или неожиданной  катастрофой, люди начинают убивать  себя с большей легкостью. В момент общественной дезорганизации общество оказывается временно не способным проявлять нужное воздействие на человека, и в этом находится объяснение тех резких повышений кривой самоубийств, которые мы установили выше.

     И действительно, в момент экономических  бедствий мы можем наблюдать, как  разразившийся кризис влечет за собой  известное смешение классов, в силу которого целый ряд людей оказывается  отброшенным в разряд низших социальных категорий. Многие принуждены урезать  свои требования, сократить свои привычки и вообще приучиться себя сдерживать. Само собой разумеется, что общество не в состоянии единым махом приучить этих людей к новой жизни, к  добавочному самоограничению. В  результате все они не могут примириться  со своим ухудшившимся положением; и даже одна перспектива ухудшения  становится для них невыносимой; страдания, заставляющие их насильственно  прервать изменившуюся жизнь, наступают  раньше, чем они успели изведать эту жизнь на опыте.

     Но  то же самое происходит в том случае, если социальный кризис имеет своим  следствием внезапное увеличение общего благосостояния и богатства. Здесь  опять-таки меняются условия жизни, и та шкала, которою определялись потребности людей, оказывается  устаревшей. Она передвигается вместе с возрастанием общественного богатства, поскольку она определяет долю каждой категории производителей. Прежняя  иерархия нарушена, а новая не может  сразу установиться. Для того чтобы  люди и вещи заняли в общественном сознании подобающее им место, нужен  большой промежуток времени. Пока социальные силы, предоставленные самим себе, не придут в состояние равновесия. Никто не знает в точности, что  возможно и что невозможно, что  справедливо и что несправедливо; нельзя указать границы между  законными и чрезмерными требованиями и надеждами, а потому все считают  себя вправе претендовать на все. Как  бы поверхностно ни было это общественное потрясение, все равно, те принципы, на основании которых члены общества распределяются между различными функциями, оказываются поколебленными. Тот  социальный класс, который особенно много выиграл от кризиса, не расположен больше мириться со своим прежним  уровнем жизни, а его новое, исключительно  благоприятное положение неизбежно  вызывает целый ряд завистливых  желаний в окружающей его среде. Общественное мнение не в силах своим  авторитетом сдержать индивидуальные аппетиты. Кроме того, умы людей  уже потому находятся в состоянии  естественного возбуждения, что  самый пульс жизни в такие  моменты бьется интенсивнее, чем  раньше. Вполне естественно, что вместе с увеличением благосостояния растут и человеческие желания; на жизненном пиру их ждет более богатая добыча, и под влиянием этого люди становятся требовательнее, нетерпеливее, не мирятся больше с теми рамками, которые им ставил ныне ослабевший авторитет традиции.

     При таком положении вещей действительность не может удовлетворить предъявляемых  людьми требований. Необузданные претензии  каждого неизбежно будут идти дальше всякого достижимого результата, ибо ничто не препятствует им разрастаться безгранично. Это общее возбуждение  будет непрерывно поддерживать само себя, не находя себе ни в чем успокоения. А так как такая погоня за недостижимой целью не может дать другого удовлетворения, кроме ощущения самой погони, то стоит только этому стремлению встретить  на своем пути какое-либо препятствие, чтобы человек почувствовал себя совершенно выбитым из колеи.

     Бедность  предохраняет от самоубийства, потому что сама по себе она служит уздой. Что бы ни делал человек, но его  желания до известной степени  должны сообразоваться с его средствами; наличное материальное положение всегда служит в некотором роде исходным пунктом для определения того, что желательно было бы иметь. Следовательно, чем меньшим обладает человек, тем  меньше у него соблазна безгранично  расширять круг своих потребностей. Бессилие приучает людей к умеренности, и, кроме того, в той среде, где  все обладают только средним достатком, ни у кого не является достаточного повода завидовать. Напротив, богатство  дает нам иллюзию, будто мы зависим  только от самих себя.

     Если  бы аномия проявлялась всегда, как  в предыдущих случаях, в виде перемежающихся приступов и острых кризисов, то, конечно, время от времени она  могла бы заставить колебаться социальный процент самоубийств, но не была бы его постоянным и регулярным фактором. Существует между тем определенная сфера социальной жизни, в которой  аномия является хроническим явлением; я говорю о коммерческом и промышленном мире.

     В промышленном мире кризис и состояние  аномии явления не только постоянными, но и нормальными. Алчные вожделения охватывают людей всех слоев и  не могут найти себе определенной точки приложения. Ничто не может  успокоить их, потому что цель, к  которой они стремятся, бесконечно превышает все то, чего они могут  действительно достигнуть. Люди мучаются жаждой новых, еще не изведанных наслаждений, не испытанных ощущений; но последние  тотчас же теряют свою прелесть, как  только станут известны.

     Можно сказать, что мы имеем сейчас дело с новым, отличным от всех других типом  самоубийства. Разница заключается  в том, что данный тип зависит  от характера связи между индивидами и обществом, но не от того способа, каким эта связь регламентируется. Эгоистическое самоубийство проистекает оттого, что люди не видят смысла в жизни, альтруистическое - вызывается тем, что индивид видит смысл жизни вне ее самой; третий, только что установленный нами вид определяется беспорядочной, неурегулированной человеческой деятельностью и сопутствующими ей страданиями. Принимая во внимание его происхождение, мы дадим этому последнему виду самоубийства название аномичного.

2.4 Индивидуальные формы  различных типов  самоубийств

     Первый  вид самоубийства, без сомнения известный  уже в античном мире, но в особенности  распространенный в настоящее время, представляет в его идеальном  типе Рафаэль Ламартина. Характерной  его чертою является состояние томительной  меланхолии, парализующей всякую деятельность человека. Всевозможные дела, общественная служба, полезный труд, даже домашние обязанности  внушают ему только чувство безразличия  и отчуждения. Ему невыносимо соприкосновение  с внешним миром, и, наоборот, мысль  и внутренний мир выигрывают настолько  же, насколько теряет внешняя дееспособность. С того момента, как индивид начинает заниматься только самим собой, он уже  не может думать о том, что не касается только его и, углубляя это состояние, увеличивает свое одиночество. Действие возможно только при наличии соприкосновения  с объектом; наоборот, для того чтобы  думать об объекте, надо уйти от него, надо созерцать его извне; в еще  большей степени такое отчуждение необходимо для того, чтобы думать о самом себе. Тот человек, вся  деятельность которого направлена на внутреннюю мысль, становится нечувствительным ко всему, что его окружает. Если он любит, то не для того, чтобы отдать себя другому существу и соединиться  с ним в плодотворном союзе; нет, он любит для того, чтобы иметь  возможность размышлять о своей  любви. В таком случае жизнь лишается всякого смысла. [212-213.4]

     Интеллектуальный  и рассудочный характер этого  типа самоубийств без труда объясняется, если вспомнить, что эгоистическое  самоубийство необходимо сопровождается сильным развитием науки и  рефлексии. В самом деле, очевидно, в обществе, где сознание обычно вынуждено расширять свое поле действия, оно также очень часто расположено  выходить за те нормальные границы, преступить которые оно не может, не уничтожая  себя самого. Мысль, которая сомневается  во всем и в то же самое время  недостаточно сильна для того, чтобы  нести всю тяжесть своего неведения, рискует начать сомневаться сама в себе, и утонуть в сомнении.

     Когда альтруизм принимает особенно острые формы перед нами порыв веры и  энтузиазма, бросающий человека в  объятия смерти. Такой вид встречается  даже среди более простых типов  самоубийств; например, он наблюдается  у солдата, который убивает себя вследствие того, что легкая обида  запятнала его честь, или просто с целью доказать свою храбрость.

     Наконец, существует третий тип самоубийств, отличающийся от первого тем, что  совершение его всегда носит характер страстности. От вторых тем, что вдохновляющая  его страсть совершенно иного  происхождения. Здесь не может быть речи об энтузиазме, религиозной вере, морали или политике, ни о какой-нибудь военной доблести; здесь играют роль гнев и все то, что обыкновенно  сопровождает разочарование. Иногда самоубийцы выражались в проклятиях, в горячем  протесте против жизни вообще; иногда это были жалобы на определенное лицо, которое самоубийца считал ответственным  за все свои несчастья. К этой группе, очевидно, относятся самоубийства, являющиеся как бы дополнением предварительно совершенного убийства: человек лишает себя жизни, убив перед этим того, кого он считает отравившим ему жизнь. Нигде отчаяние самоубийцы не проявляется  так сильно, как в этих случаях, ведь тут оно обнаруживается не только в словах, но и в поступках. [220.4]

     Таким образом, перед нами особый, отличный от предыдущих типов, психический феномен; он характеризует собою природу  анемичного самоубийства. Аномия независимо от того, прогрессивна она или регрессивна, освобождая желания от всякого ограничения, широко открывает дверь иллюзиям, а, следовательно, и разочарованию. Человек, внезапно вырванный из тех  условий, к которым он привык, не может не впасть в отчаяние, чувствуя, что из-под ног его ускользает та почва, хозяином которой он себя считал. Если он считает себя ответственным  за то, что случилось, то гнев его  обращается против него самого; если виноват  не он, то - против другого. В первом случае самоубийства не бывает, во втором оно может следовать за убийством  или за каким-нибудь другим проявлением  насилия. Чувство в обоих случаях  одно и то же, изменяется только его  проявление. В таких случаях человек  всегда лишает себя жизни в гневном  состоянии, если даже его самоубийству и не предшествовало никакого убийства. Нарушение всех его привычек вызывает в нем острое раздражение, которое  ищет исхода в каком-нибудь разрушительном поступке. То же самое наблюдается  и тогда, когда человек отнюдь не опускается, а, наоборот, непрерывно стремится, но без нормы и меры, превзойти самого себя. Это - самоубийства непризнанных людей.

     Существуют  и такие самоубийцы, которые не могут пожаловаться ни на людей, ни на обстоятельства, а сами по себе устают в бесконечной погоне за недостижимой целью, в которой желания их не только не удовлетворяются, но возбуждаются еще сильнее; тогда они возмущаются  жизнью и обвиняют ее в том, что  она обманула их. Между тем то тщетное возбуждение, во власти которого они находились, оставляет после  себя особого рода изнеможение, мешающее ослабевшим страстям проявляться с  той же силой, как и в предыдущих случаях; они как бы утрачивают свою силу и поэтому с меньшей энергией оказывают свое влияние на человека; индивид, таким образом, впадает  в состояние меланхолии и до некоторой  степени напоминает собой интеллектуального  эгоиста, но не ощущает в своей  меланхолии томительной прелести; в  нем доминирует более или менее  сильное отвращение к жизни. "Поражающее нас зло находится не около  нас, оно - в нас самих. Мы лишены сил  что-либо перенести, не в состоянии  вытерпеть страдания, нетерпеливы, не можем, наслаждаться радостью. Сколько  людей призывают смерть потому, что, испробовав все возможные перемены, они приходят к заключению, что  им знакомы уже все ощущения и  ничего нового они испытать не могут". [222.4]

     Таким образом, психологическая формула  самоубийцы не так проста, как об этом обыкновенно думают многие люди. На самом деле существуют самые различные  типы самоубийц, и эти различия ощущаются  особенно сильно в том способе, которым  совершается самоубийство. Можно  таким путем распределить самоубийства и самоубийц на определенное количество видов; они должны совпадать в  их существенных чертах с типами, установленными нами выше, согласно природе тех  социальных причин, от которых они  зависят; они являются как бы продолжением этих социальных фактов во внутреннем мире индивида.

     Существует  два фактора самоубийства, обладающих по отношению друг к другу особым сходством, - это эгоизм и аномия. В самом деле, нам известно, что  обыкновенно они представляют собой  только две различные стороны  одного и того же социального состояния, поэтому нет ничего удивительного, что они могут встретиться  у одного и того же индивида. Таким  образом, возникает тип смешанных  самоубийств, где подавленность  чередуется с возбуждением, мечта  с действительностью, порывы желаний  с меланхолическими размышлениями.

     Аномия  может точно так же сочетаться и с альтруизмом. Один и тот  же кризис может потрясти существование  индивида, нарушить равновесие между  ним и его средой и в то же самое время обратить его альтруистические наклонности в состояние, возбуждающее в нем мысль о самоубийстве. Это тот случай, который называется самоубийством одержимых. Две различные причины действуют здесь в одном и том же направлении. Результатом их являются самоубийства, в которых страстная экзальтация или непоколебимая твердость альтруистического самоубийства соединяется с безумным отчаянием, являющимся продуктом аномии.

     Наконец, эгоизм и альтруизм, две полные противоположности, могут скрещиваться в своем воздействии  на человека. В известное время, когда  распавшееся общество не может уже  более концентрировать индивидуальную деятельность, бывают тем не менее  индивиды или группы индивидов, которые, испытывая на себе это общее состояние  эгоизма, стремятся к чему-то другому. Прекрасно чувствуя, что нельзя уйти от самого себя, переходя от одних эгоистических  удовольствий к другим и сознавая, что быстротекущие радости, даже непрестанно обновляемые, никогда  не могут усмирить их беспокойства, они ищут более длительного объекта  для своей привязанности, который  мог бы дать им смысл в жизни, но так как они не дорожат ничем  реальным, то получить некоторое удовлетворение они могут только тогда, когда  создадут для себя идеальный объект. Весь смысл жизни вкладывают они  в свой идеал, и ничто иное не имеет  для них цены. Они живут, таким  образом, двойной, полной противоречий жизнью: являются индивидуалистами по отношению ко всему, что касается реального мира, и безграничными  альтруистами по отношению к вышеупомянутому  идеальному объекту. А мы знаем, что  оба этих состояния неизбежно  ведут человека к самоубийству. [224.4]