Современные международные отношения: координаты перемен

     Очевидно, что нынешняя Америка стоит перед  необходимостью сформулировать новые  цели в мире, адекватные складывающимся реальностям, заново определить интересы в области национальной безопасности, озаботиться модернизацией внутренних структур. Это тем более важно, что "холодная война" на протяжении сорока лет оказывала глубокое деформирующее воздействие как на внешнюю и военную политику США, так и на ее внутриполитическое развитие, экономику, духовную сферу. Ее окончание лишило оправдания многие политические и экономические институты, поставило в повестку дня их радикальную перестройку.

     Во  внешней политике и сфере национальной безопасности Америка сегодня сталкивается в большей степени с экономическими, нежели военными вызовами. В новых условиях особенно чувствительно ощущается угроза утраты лидерства в экономической и научно-

     технической областях, растущее отставание США  во многих сферах самого современного производства и мировой торговли от Западной Европы и Японии. Ситуация радикально изменилась и в том смысле, что после исчезновения "общего врага" союзники Соединенных Штатов постепенно освобождаются от старых комплексов, предполагавших послушание или какие-то формы услуг, платы США за защиту от "коммунистической угрозы". С другой стороны, жизненно важной становится задача преодоления негативного наследия "холодной войны" для внутреннего развития страны: чрезмерной милитаризации экономики и общественной жизни, раздутого военно-бюрократического аппарата, ущемления демократических традиций в условиях десятилетий конфронтации и борьбы с действительными или мифическими происками внешнего врага. Короче, и возможности США, и  объективное положение дел в мире не подтверждают концепцию однополюсного мира, руководимого "победоносными" Соединенными Штатами Америки. Анализ показывает, что единоличное определение положения вещей в мире не под силу США, да и не соответствует интересам самой страны. К.С.Гаджиев утверждает в этой связи, что "совершив чуть ли не ритуальный акт самоубийства, советская империя увлекла с собой в архив истории не только великую коммунистическую идею, но вместе с ней и еще одну великую идею -Pax  Arner±can,a".

     Нередко встречается в прессе и современной  научной литературе и точка зрения о трехцентричности системы нынешних международных отношений, пришедшей на смену биполярности мира. По существу о треугольной конфигурации геополитических сил, о трех центрах силы думал канцлер ФРГ Г.Коль, когда утверждал: "Мы знаем, кто выиграет медали на экономической олимпиаде 2000 года, но мы не знаем, какие именно страны привезут домой золотые, серебряные и бронзовые медали"       И хотя США, Западная Европа и Япония действительно обладают решающим военно-экономическим потенциалом современности, но их влияние на мировую политику не всеохватывающе,  нейтрализуясь внутрирегиональными противоречиями, разрывом собственных интересов с чаяними слаборазвитых народов, игнорированием притязаний вновь формирующихся

     центров силы. Не случайно политическое влияние ежегодных совещаний глав государств и правительств "семерки", где представлены ведущие страны всех трех указанных регионов, на современный мир достаточно ограниченное, и на каждом из них s той или иной форме проявляется стремление расширить этот "элитарный клуб" приглашением новых партнеров. Так, несмотря на экономическую разновесность, в этих совещаниях уже третий год участвует, правда, в специфических формах, Россия.

     Но  уже одно то, что в концепции  тр-угсльно^ конфигурации геополитических  сил не "умещаются" ^акие гиганты современного мира» как Китай, Индия» Бразилия, целый ряд государств, лидирующих в крупных модернизирующиеся регионах, делает ее нежизненной, как бы ее творцы ни пытались вплести свои желания в живую ткань современных международных отношений. Как очередной вариант попыток развитых стран сохранить за собой контроль и руководство международными отношениями следует считать и инициативы ряда американских ученых, выступивших с идеей воссоздания в постбиполярном мире "центральной коалиции" держав как "наиболее эффективной и наименее дорогостоящей системы международных отношений" по типу "европейского концерта" посленаполеоновских времен. Профессор Калифорнийского .университета Р.Росенкранс, в частности, писал, что венская система 1815-1822 гг., успешное правление "центральной коалиции" держались на "согласии о том, что предотвращение войны важнее.. любого приобретения для каждой из них". В этой идее несколько странным образом соединились стереотипные, характерные для прошлых эпох, подходы к международным отношениям как системе иерархического порядка, пирамидальной конструкции, ностальгии по "добрым старым временам", когда мировую политику творили великие державы, и верное наблюдение, что постбиполярный мир рождается не "однополярным", не "много-полюсным", а полицентричным. Аналогичная внутренняя противоречивость свойственна и определению козого мирового порядка, которое сформулировал бывший премьер-министр Японии Ясухиро Накасонэ на церемонии вручения ему диплома почетного доктора наук Института Дальнего Востока РАН в Москве 21 мая 1993 года

     С одной стороны, он констатировал, что "новый порядок - это ряд сложных, тяжелых обязанностей. Прежде всего  это касается оставшейся единственной сверхдержавой Америки, затем - обладающих ядерным оружием пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН, которые имеют большую политическую силу. Далее, государств "семерки", сосредоточивших большую экономическую мощь. Кроме того, есть много вопросов, по которым большая "семерка" должна советоваться с Россией и Китаем, чтобы избежать использования в Совете Безопасности ООН права вето. "Большая семерка" плюс "большая двойка" - формируется большая "девятка". То есть в данном случае он выстроил вертикаль, иерархию "тяжелых обязанностей" по управлению делами мира. И тут же добавляет олова о горизонтально-консенсусной возможности решения мировых проблем: "ООН - это соединение законности с принципом согласованности. Это и есть новый мировой порядок"^

     Как показывает анализ, современный полицентризм международных отношений принципиально и качественно отличается от исторического опыта XIX и большей части XX столетий, и не только тем, что кардинально изменилась мировая геополитическая карта, но и в связи с тем, что в наше время международные отношения являют собой магистраль процесса становления действительно единой планетарной цивилизации, срастания человечества в цельное, единое в своей множественности реальное содружество стран и народов, в связи с чем несут на себе печать постоянной изменчивости, системной незавершенности, переходности. Это обстоятельство препятствует, делает бессмысленной выработку какой-либо определенной формулы складывающейся на наших глазах системы международных отношений,

     ^. Постановка вопроса о биполярности  или двухполюсности мира была  правомерной, когда две супердержавы возглавляли труппы государств различной социально-политической природы, 1юсле распада СССР и ликвидации по существу мировой социалистической системы логика  полюсности  мира нарушена. Существование социалистического Китая и ряда других государства соцориента-ции вряд ли может стать основанием для заключений о наличии какого-то нового полюса, так как и они находятся в процессе рыйочной модернизации и постепенной эволюции их социально-экономического и политического строя. Используемое иногда в научной и политической литературе понятие "многополюсного" мира, является неточным и отражает, как правило, реалии по-лицентричного мира.

     для этого не пришло время, ибо еще  мало эмпирического материала для  обобщений, но вот что можно и нужно, по всей очевидности, сделать, так это попытаться выделить те новые, оригинальные, индивидуальные черты современной международной жизни, которые самопроявились достаточно убедительно и отражают логику становления новой системы международных отношений.

     В этой связи прежде всего следует  отметить, что современный полицентризм меняет свою структуру, которая "выстраивается" горизонтально в отличие от вертикального, иерархического построения прежних  моделей миропорядков. На смену вертикальной взаимозависимости центров силы и стран периода било-лярности приходят горизонтальные взаимосвязи модернизирующихся пространств. Основные тенденции перехода к постиндустриализму не подтверждают популярную и в наши дни схему мирового развития, которую сформулировал в конце XIX века государственный секретарь США ^.Хэй: "Средиземное мор^-океан прошлого, Атлантический океан - океан настоящего, Тихий океан -океан будущего". Достаточно обратиться к дискуссии футурологов о "державе № 1" XXI века, чтобы придти к выводу о невозможности формирования в ближайшем и более отдаленном будущем какого-то одного сверхцентра. В частности, американский политолог К.Престовиц писал по этому поводу: "Американскому веку пришел конец. Самым крупным событием конца столетия является восхождение Японии  в качестве великой супердержавы"  . Японский ученый С.Сато, анализируя эту же проблему, в свою очередь отмечал: "Двадцатый век был американским веком. Двад-

     1. По существующим прогнозам, к  2000 году Япония с ее 120-миллионным  насел.ением будет производить товаров и услуг лишь на 15 процентов меньше, чем США. По инвестициям в современные наукоемкие отрасли производства Япония уже сейчас превосходит США почти в два раза, если считать на душу населения, японские заграничные капиталы в скором времени превысят отметку в 1 триллион долларов, ччо значительно превзойдет аналогичный показатель CUlA.

     цать  первый век тоже будет американским веком" ^. В свою очередь, С.П.Хантингтон, убежденный сторонник верховенства в современном и будущем мире США, тем не менее был вынуящен констатировать, комментируя процветание Европейского Сообщества: "Федерация демократических, богатых, социально разнообразных стран со смешанной экономикой может превратиться в могущественную силу на мировой арене. Если следующий век - не американский век, то больше всего вероятно, что он будет европейским веком. Ключ мирового лидерства, который перешел в направлении Запада через Атлантический океан в начале XX века, может двинуться обратно в восточном направлении столетие спустя"  . Высказываются и  мнения о том, что модернизация России "окрасит" XXI век в "цвета российского флага", что создание "общекитайского рынка" и единой китайской сферы производства (КНР, Тайвань, Сингапур и Гонконг) способно наложить свой отпечаток на все мировое развитие и т.д. В подобной разноголосице мнений главное заключается не в определении, .кто в большей мере прав или менее прогностичен. Более важной представляется констатация в каждом случае не иерархической, но прежде всего горизонтальной полицентричности современного мира, где страны, народа, регионы взаимозависимы не в смысле подчинения друг другу, а в качестве партнеров, со-трудников, ко-оперантов.

     С этим связана и другаяяотличительная черта складывающейся современной  системы международных отношений - их постепеннаяядегегемонизация. По всей видимости, крушение биполярного мира положило конец и сверхдержавно от и как историческому явлению с его гегемонистско-глобалистскими устремлениями.

     1. Японский ученыы в данном случае  отдает предпоччение потенциалу  США и сохраняющемуся значению военно-политической мощи США. Действительно, этой стране и сейчас принадлежат 26 процентов валового продукта мира, 20 процентов мировой промышленной продукции, 15 процентов мировой торговли, 60 процентов мирового экспорта зерна. США ежегодно расходуют на науку более 150 млрд.долларов, наращивая постоянно свой интеллектуальный потенциал, обеспечивая тем самым экономиччский рост.

     2. ЕС с населением 334,6 млн. человек  в 1990 г. произвело товаров и  услуг на 5,53 трлн.долл., превзо^я США  (5,47 трлн.долл.)

     Во  всяком случае, гегемонизм во внешней  политике не может не вступать в  противоречие с ценностями постиндустриализма и его демократическими идеалами равенства и свободы всех субъектов  международного общения. Усиление обусловливаемой  постиндустриализмом транснациональной взаимозависимости всех  субъектов мировой политики ведет не к концентрации, а к диффузии мощи и власти и растущей неопределенности их реальных источников. Диктат одной или группы стран по отношению к другим участникам международных отношений становится все менее эффективным средством политики, остающейся в рамках международного права. На смену гегемонизму держав и своеволию тех или иных группировок государств, всегда выступающих символами конфронтационности, идут иные формы и методы со-развития народов, интегрированных в модель полицентричного мирового порядка (к настоящему времени учеными созданы около 20 глобальных моделей, предлагающих различные варианты решения большинства стоящих перед человечеством проблем).

     В этом смысле показательна полемика, которая не прекращается в российской прессе по вопросу о статусе России в мировом сообществе и ее месте в современной системе международных отношений. Одна высказываемая точка зрения заключается в том, что Россия, признанная официально преемницей СССР, сохранив за собой место постоянного члена Совета Безопасности ООН, обладая мощным ядерным потенциалом, остается великой державой современности со всеми проистекающими из этого правами и обязанностями. В сущности, именно такой позиции придерживается министр иностраннных дел Российской Федерации А. В. Козырев, когда говорит об "обреченности" России быть "великодержавной". Оппоненты подобной точки зрения, оперируя реальными показателями сократившейся базы ресурсного обеспечения роли страны на международной арене (76 процентов по территории, 60 - по населению, около 50 - по валовому национальному продукту от показателей бывшего Советского Союза в 1985 году), низводят Россию до уровня лишь региональной державы. Особую позицию занимают авторы, признающие "нынешние беды" России и ищущие от»

     - 61 -

     веты  на сегодняшние вопросы в ее истории. В частности, Э.А. Поздняков писал  по этому поводу, что "великость  России" -"уверенность генная, всосанная с молоком матери, идущая от самой почвы, ее корни - в недрах истории. Для ее подтверждения не требуется никаких рациональных доказательств, они могут все только погубить". В свою очередь, стремясь доказать, что "все-таки имперсксй  России быть", В. Гущин постулирует,  что мир вступил "в эру планетарного имперского гегемонизма, когда великие державы будут определять облик планеты, стиль ее жизни, ни с кем не соперничая, а взаимодействуя, координируя предпринимаемые политиччские шаги между собой". По логике автора, Россия будет допущена в "клуб гегемонов" потому, что иначе на ее месте образуется "черная дыра", объективно обусловливающая крушение всего мирового порядка. Трудно сказать, какая часть изложенных позиций идет от любви или боли за Отечество, какая - от стереотипов мышления или своекорыстного политического расчета, но в самой диаметральной противоположности этих позиций проявляется общий момент: ни с точчи зрения временной слабости России, ни с помощью исторических аргументов вряд ли возможно определить ее реальное место в мире. Реформируемая Россия, выступающая как лидер, центр модернизации всего постсоветского пространства, имеет собственные интересы и роль в мировой политике, и чем адекватней по отношению к ним будет российский внешнеполитический курс, тем яснее и четче будет проявляться ее позиция одного из политических "грандов", но не гегемонов, мира. Ликвидация гегемонизма, великодержавности, имперского диктата способно привести к построению мира, основанного на балансе интересов, с совершенно новыми, несиловыми условиями отстаивания национальной безопасности и национально-государственных интересов.