Национализм в мировой политике

     Макс  Вебер считал нацию категорией прежде всего политической, которая может  быть определена только по отношению к государству, то есть он исходил при определении нации из ее понимания как согражданства. Как “сообщество чувства” культурного и политического единства нация может находить и находит свое выражение в национальном государстве и потому стремится к созданию такового. Нация-государство представляет собой сочетание особой политической формы национально-территориального суверенитета и культурной (языковой и/или религиозной) однородности какой-либо человеческой общности. Эта модель государства возникла вначале в Европе, а затем была перенесена в другие регионы мира.

     В последние десятилетия ХХ века, когда  человечество начало втягиваться в  новую, постиндустриальную эру своего развития, господствовавшая модель нации-государства  стала подвергаться сомнениям в  трех основных направлениях:

     - все больше распространяются  различные схемы и механизмы  наднациональной политики, растет  важность глобальных проблем (экологических, энергетических, сырьевых, связанных с терроризмом и наркотиками и др.), что способствует укреплению надгосударственных структур, межправительственных организаций (ООН, СБСЕ, ЕС и т.д.), международных неправительственных объединений;

     - усиливается транспарентность (прозрачность) государственных границ;

     - высокоразвитое сознание и огромная  информированность современного  человека побуждают его к высвобождению  из-под традиционного государственного  контроля и к участию – уже  в качестве “гражданина мира” – в поддержке различных форм самоуправления, в альтернативных движениях, которые нередко тоже становятся транснациональными.

      Для многих аналитиков национальное государство  как главный актор внутриполитических и международных дел прошлых  веков не только теряет часть своих контрольных функций в экономике и политике, но и оказывается слишком громоздким для решения региональных проблем и слишком малым и слабым для преодоления негативных сторон глобальных вызовов современности. В некоторых концепциях оно представляется даже “лишним” в условиях глобализирующегося мира. А.Д. Богатуров пишет в этой связи об упреках скептиков, связанных с нацией-государством, что они справедливы в четырех случаях:

     1) они имеют право сомневаться,  нужно ли оно в условиях, когда каждый гражданин напрямую обратиться, защищая свои права и интересы, в международные правозащитные, судебные и другие органы – от Международной амнистиции до Международного суда;

     2) они правы, когда считают, что  в Западной Европе убедительно  звучат слова о необходимости защищать не всесильное государство от людей, а наоборот;

     3) на их стороне правда, когда  они постулируют, что надгосударственные  и транснациональные субъекты (международные  финансовые институты и ТНК)  действительно обладают ресурсами, которые намного превосходят возможности большинства государств, в связи с чем их суверенитет, в первую очередь экономический, становится фикцией;

     4) они вправе полагать, что “обычное”  государство не способно регулировать  межэтнические отношения, которые успешнее разрешимы в рамках надгосударственных общностей.

     Но  этот же автор подчеркивает, что  адепты таких подходов не правы в  тех случаях, когда речь идет о  слаборазвитом мире, так как “у идеи отмирания государства нет  прочной основы” в странах  с нестабильной и опасной ситуацией. Здесь потребность граждан в защите от государства по-иному, чем в развитых странах, соотносится с их защитой при помощи государства, а его ослабление ведет к прекращению самого развития и распаду объединяемого им социума¹⁰.

     А.М. Салмин полагает, что глобализация “бросает очередной вызов исторически сложившимся национальным государствам”, видя в этом выхове пять составлющих: во-первых, происходит процесс так называемой “экономизации” политики. В нормальной, не кризисной обстановке  “экономический блок” с его мотивациями, логикой, повседневными интересами выходит на первый план общественной жизни. Традиционные представления о важности военной мощи и политического влияния сохраняются, но этих факторов становится уже недостаточно, чтобы гарантировать место в верхней части мировой “табели о рангах”; во-вторых, возникновение глобальной экономики ограничивает для подавляющего большинства национальных правительств возможность вмешиваться в регулирование экономических процессов. Механизмы реального управления экономикой все в большей степени оказываются в руках наднациональных сообществ, международных и национальных неполитических организаций, а также немногих, отнюдь не слабеющих на фоне глобального развития, правительств наиболее могущественных стран, в первую очередь США, но также Японии, Китая; в-третьих, государство, в новом историческом контексте ограниченное в своих возможностях, вынуждено отказываться от некоторых прежних функций в пользу гражданского общества. Так, оно уступает часть политической инициативы экономическим субъектам и неправительственным организациям – национальным и международным, которые все чаще способны навязывать свою волю как самим государствам, так и межгосударственным организациям; в-четвертых, утрата национальными правительствами большинства стран  многих рычагов управления экономикой, а также тем, что раньше относилось к сферам внешней политики и национальной безопасности, неизбежно ведет к ослаблению их роли в качестве “главных управляющих”  на территориях самих национальных государств, где на первые роли выдвигаются органы региональной и местной власти; в-пятых, в области международного права в течение ХХ века произошел важный сдвиг от признания доминирующего принципа национального суверенитета (и, соответственно, безопасности государства) к признанию таковым принципа суверенитета народа (и, соответственно, безопасности граждан). Неполная ясность положений международного права в области теории суверенитета и ее противоречивое воплощение в нормах положительного права создают почву для противоречий и конфликтов нового поколения, допуская вмешательство, в том числе и с помощью вооруженных сил, во внутренние дела суверенных государств, особенно тех, которые признаются “несостоятельными”¹¹.

     Скрутон отрицательно относится к глобализационным процессам. “глобализация в глазах ее адвокатов, - пишет он, - означает свободу торговли, растущее процветание и быструю эрозию деспотических режимов под натиском требований о свободе. Однако в глазах ее критиков она означает потерю суверенитета наряду с масштабным экономическим и эстетическим уроном”. Глобализация в его оценке - не просто экспансия коммуникаций, капиталов и торговли на земном шаре. Она означает переход социальной, экономической, политической и судебной власти к глобальным организациям, не находящимся под суверенной юрисдикцией и не подчиняющихся законам тех или иных территорий. Рост транснациональных организаций, уверен Скрутон, - заслуживающий сожаления побочный продукт отречения от свободы. Западная цивилизация, по его мнению. основана на “идее гражданства, которая вовсе не глобальна, а коренится в территориальной юрисдикции и национальной лояльности”¹². Ученый прошел мимо парадокса, заключающегося в том, что глобализация, делая все более условными государственные границы, способствует подъему национального самосознания во всех уголках планеты, что ведет к умножению государств в современном мире.

     Трактовку самого понятия национализма в научной  литературе западных стран можно  свести к двум основным подходам. Одна из наиболее долговременных и устойчивых традиций в этом вопросе – трактовка национализма как феномена сознания, по преимуществу индивидуального. Авторитетный специалист в этой области профессор Ганс Кон считает, что “национализм – это состояние сознания, при котором высшая лояльность индивида переносится на национальное государство”¹³. Позитивным в этом подходе является пристальное внимание к психологической, эмоциональной стороне рассматриваемого феномена. В самом деле, прежде чем национальный интерес начнет реализовываться в практических действиях людей, они должны обрести идеологическую форму, стать элементом общественного сознания, “отлиться” в определенное эмоциональное состояние индивидов и общественных групп. Но, с другой стороны, эта концепция обходит стороной вопрос о том, какие факторы лежат в основе процесса формирования индивидуального и общественного сознания. Утверждения о “врожденных психологических качествах” целых народов, о “спонтанности” и “иррациональности” национального “духа”, хотя и имеют определенное содержание, тем не менее выглядят как несколько завуалированный уход от ответа.

     В зависимости от характера решаемых задач, действующих лиц и других факторов в современном мире формируются, кроме гражданского и этнического  национализма, и другие его типы:

     - ирредентистский национализм –  особое направление национализма, когда национальное движение  национального меньшинства на  той или иной территории борется  за воссоединение со своей  исторической родиной, присоединение  части одного государства к  другому;

     - имперский национализм – государственный  национализм крупной нации, навязывающей  свои ценности национальным меньшинствам. В странах со слабой или  среднеразвитой экономикой, неразвитой  демократией, большим этническим  разнообразием и наличием сепаратистских движений национализм служит одним из средств центрального правительства для обеспечения общественного порядка и подчинения граждан своей воле, для сохранения целостности государства под давлением внутренних ил внешних угроз;

     - либеральный национализм – форма этнонационализма, предпочитающего сочетание в той или иной пропорции национальных и государственных начал и ценностей в процессах национального возрождения и самоопределения;

     - радикальный национализм – ориентирующийся  на резкий разрыв ценностей  определенного национального меньшинства с ценностями титульной государственной нации, может обретать сепаратистский характер   с требованием изменения внутренних границ или создания отдельного “национального” государства;

     - реакционный национализм – враждебный к демократическим ценностям, пытающийся всеми средствами сохранить традиционные идеалы авторитарных и религиозных устоев.

     Структура национализма как сложного социального  феномена состоит из ряда компонентов, от содержания каждого из которых  зависят возможности реализации национальной общностью своих целей в области государственной власти или на международной арене. Наиболее важными из них считаются:

     - национальная идеология, в которой  формулируются цели национального  движения, указываются пути и  средства их достижения;

     - национальное самосознание, которое  есть совокупность представлений,  характеризующих реальное освоение  людьми групповых идеалов, культурных  норм, традиций той или иной  национальной общности, а также  обусловленных ими ее интересов;

     - институты и нормы, упорядочивающие массовую активность представителей определенной нации;

     - национальная элита, играющая  ключевую роль в формировании  политического облика национального  движения или политической жизни  нации-государства.

     В современной научной литературе существует стремление хронологически разделить феномен национализма на “хороший” и “плохой”, как это делает американский профессор Ганс Кон, да и не только он один. “Когда-то национализм способствовал личной свободе и счастью, теперь он подрывает их и подчиняет целям своего собственного существования, которое уже не представляется оправданным, - пишет этот автор. - Когда-то великая жизненная сила, ускорившая развитие человечества, теперь он может стать серьезной помехой на пути гуманности. С таким подходом вряд ли можно согласиться, хотя фактом является и то, что в процессе исторического самопроявления национализма возрастала его неконструктивная, даже опасная для развития человечества составляющая. Выход заключается в признании национализма сложным общественным феноменом, имеющим социальное, экономическое, политическое, идеологическое, психологическое, духовное измерения, в констатации, что национальные чувства, национализм – это мощный источник социальной энергии, которая взломала в прошлом феодальные системы и продолжает сохранять в себе созидательные способности. Вместе с тем энергия национальных чувств может быть невероятно разрушительной. И дело вовсе не в том, что национализм изначально патологичен и деструктивен, а в том, кто и в каких политических целях подключается к этому великому резервуару энергии и в какие каналы ее направляет. Будучи всегда формой движения национального интереса, национализм как политика способен приобретать собственную инерцию, влиять на формирование социальных целей. Попытки рассматривать национализм с позиций только одного из вышеуказанных измерений ведут не только к упрощению реальности и искажению общей социальной картины, но и трагедиям межнациональных конфликтов.

     Глобализация, будучи общим вектором развития мира, тем не менее не предполагает прямолинейного движения “вперед и вверх”, напротив, она может создать высокую вероятность для отдельных регионов или в отдельные исторические периоды эволюционных зигзагов и регрессов, порождая тем самым новые вызовы мировому сообществу, обратить мировое развитие вспять: позволить распространение антидемократических тенденций, поощрить стремления отгородиться от влияния извне с помощью национализма, ксенофобии, самоизоляции, режима закрытости границ и т.п. С другой стороны, размывание государственных границ в эпоху глобализации толкает национальные движения к сепаратизму, что нередко выражается в кровавых конфликтах. Открытость границ также ставит проблему идентичности личности. В прошлые исторические эпохи идентификация личности во многом основывалась на принадлежности к государству. Однако сегодня, по мнению английского политолога Сьюзен Стрендж, оно уже не может требовать от граждан лояльности, которая превышала бы таковую к семье, фирме, какой-либо иной группе¹⁴. Множественная или неотчетливая самоидентификация современной личности ведет к самоотождествлению людей на этнической, религиозной или какой-то иной почве, что само по себе конфликтогенно.