Психология, экзистенциальный вакуум" Виктора Франкла как подоплека интенций смысла жизни постмодернистской цивилизации

1. "Екзистенциальный вакуум" как подоплека интенций смысла жизни постмодернистской цивилизации.

 «Я видел смысл своей жизни в том, чтобы помогать другим увидеть смысл в своей жизни».

В. Франкл 
 

Экзистенциально-гуманистический  подход не относится к числу простых. Чтобы разобраться с этим, немного истории.

Экзистенциальное  направление в психологии возникло в Европе в первой половине ХХ века на стыке двух тенденций: с одной  стороны, это неудовлетворенность многих психологов и терапевтов господствовавшими тогда детерминистскими взглядами и установкой на объективный, научный анализ человека; с другой стороны - это мощное развитие экзистенциальной философии, которая проявляла большой интерес к психологии и психиатрии. В результате в психологии появилось новое течение - экзистенциальное, представленное такими именами как Карл Ясперс, Людвиг Бинсвангер, Медард Босс, Виктор Франкл и др.  

Широко известно суждение Зигмунда Фрейда, которое  он высказал в письме к своей последовательнице и поклоннице Марии Бонапарт: «Если человек задумался о смысле жизни, значит, он серьезно болен». Не менее известно и другое его высказывание: «В своих исследованиях огромного здания человеческой психики я остановился в подвале».

Попытки его  последователей подняться на «верхние этажи» неизбежно приводили к критической переоценке классического наследия. 

Виктор Франкл, увлекшись психоанализом еще в юности, не довольствовался

блужданиями по «подвалу» и создал в итоге  собственную теорию, собственную школу, диаметрально противостоящую фрейдистской. В отличие от скептической позиции

венского патриарха, именно поиск смысла жизни Франкл назвал путем к душевному

здоровью, а утрату смысла — главной причиной не только нездоровья, но и множества

иных человеческих бед. Самая известная книга Франкла так и называется «Человек в

поисках смысла». 

Впрочем, к тому времени, когда Франкл достиг юношеского возраста и перед ним остро

встали проблемы профессионального и личностного  самоопределения, психоанализ уже

оформился во влиятельное  течение и получил широкое  признание. Еще школьником

Франкл заинтересовался идеями Фрейда, вступил с ним в личную переписку. Фрейд

благоволил к  юноше, по его протекции статья 19-летнего  Виктора Франкла была в 1924

году опубликована в «Международном журнале психоанализа». Однако молодого

человека в  не меньшей мере интересовали идеи «отступника» Адлера, создавшего Вторую

венскую школу  психотерапии (первой по праву считалась  фрейдистская).

Психоанализ говорит  о принципе удовольствия, индивидуальная психология — о

стремлении к статусу. Принцип удовольствия может быть обозначен как воля к

удовольствию; стремление к статусу эквивалентно воле к  власти. Но где же то, что

является наиболее глубоко духовным в человеке, где  врожденное желание человека

придать своей  жизни так много смысла, как  только возможно, актуализировать так  много

ценностей, сколь  это возможно, — где-то, что я  назвал бы волей к смыслу?

Книги известного австрийского психиатра и психотерапевта В. Франкла  являются изложением основных принципов логотерапии и экзистенциального анализа. Классическая психотерапия, использующая метод психоанализа, стремится к осознанию душевного. Логотерапия же стремится к осознанию духовного. Причем в силу специфики своего метода — экзистенциального анализа — она направлена на то, чтобы довести до сознания человека ответственность как основу основ человеческого бытия во всех отношениях.

Депрессия или  экзистенциальный вакуум?

Давайте попробуем  разграничить эти два понятия.

Депрессия - это  тяжелое, болезненное состояние, сопровождающееся тотальным ощущением безразличия  и физической неспособностью что-либо сделать. Безразличие при депрессии - это когда ничего не хочется, даже не хочется, чтобы что-либо захотелось, ничего не нужно и не нужно, чтобы  было нужно. Депрессия - это когда  лежишь лицом в стенку сутками  и нет сил даже встать, сбросить это состояние, чем-то помочь самому себе. Депрессия рождается болью и рождает боль.

Экзистенциальный  вакуум, тоска могут быть очень  похожи на депрессивное состояние, но имеют совершенно иную природу и медикаментозному излечению не подлежат. Экзистенциальный вакуум (ЭВ) сопровождается ощущением бессмысленности всего происходящего, жизни прошлой и будущей. Боль здесь заменяется экзистенциальной тоской, она может быть столь же мучительна, но не лишает человека активности, по крайней мере, она человеку именно небезразлична. Как правило, эту тоску лелеют, ею в своем роде наслаждаются, из нее черпают вдохновение. А что до ощущения пустоты, которую создает ЭВ? ЭВ похож на пустую емкость, которую вы несете в руках, пробираясь сквозь безводную пустыню. В ней нет ни капли живительной влаги, вы ищете ее, чтобы наполнить емкость. Иногда вам кажется, что поиски бесполезны, и лучше остановиться и умереть прямо здесь. Но когда вы находите живительный источник - вам есть что наполнить. Отсюда вывод - у источника емкость становится хороша именно тем, что она пуста. Вот почему люди, как правило, не стремятся избавиться от ЭВ, но у них появляется цель и смысл его заполнить. 

Ответственность же в каждом конкретном случае означает ответственность перед смыслом. Таким образом, вопрос о смысле человеческой жизни следует поставить в  центр обсуждения. Действительно, этот вопрос является одним из наиболее частых среди тех, с которыми душевнобольной человек, находящийся в духовном смятении, обращается к врачу. Не врач начинает разговор об этом, а пациент, который прямо-таки атакует врача  этим вопросом.

Первое важное утверждение, то , что только человек разумный может ставить вопрос о смысле жизни и сомневаться в этом. Вопрос о смысле жизни — высказывается ли он прямо, или предполагается — является человечески понятным вопросом. Поэтому сам по себе факт того, что смысл жизни подвергается сомнению, не может быть выражением болезненного в человеке; это скорее выражение человеческого вообще, более того, самого человеческого в человеке. Ведь мы вполне можем представить себе высокоразвитые живые организмы, такие, как пчелы или муравьи, которые по некоторым аспектам их социальной организации, свойственным им, и похожим на человеческие структуры формам даже превосходят человеческое общество; однако никогда и ни при каких обстоятельствах мы не можем представить себе, чтобы какой-нибудь живой организм мог задать вопрос о смысле собственного бытия и этим самым подвергнуть его сомнению. Только человек оставляет за собой право подвергать свое бытие сомнению, и только одному ему свойственно переживать все человеческие  сомнения .  

Человеческое  бытие  — это, прежде всего, сущностно обусловленное бытие, которое всякий раз помещено в историческое пространство, из системы координат которого его нельзя изъять. И эта система всегда определяется смыслом, пусть и неосознанным или даже вообще невыразимым. Суету в муравейнике можно с этой точки зрения назвать целенаправленной, но не осмысленной; с исчезновением категории смысла отпадает и то, что можно назвать историческим; муравьиное «государство» не имеет «истории». 

Вопрос о смысле жизни возникает не только в период созревания, он может быть обусловлен и преподнесен судьбой — например, каким-нибудь потрясением или переживанием. И так же как в юношеском  возрасте сомнения по поводу смысла жизни  не являются сами по себе проявлениями болезни, так и душевная нужда  человека, мятущегося в поисках смысла жизни, вся его духовная борьба за него, не представляют собой ничего патологического. Да и вообще не следует  забывать, что психотерапевты иногда имеют дело с душевно страдающими  людьми, которые в клиническом  смысле, собственно, не могут считаться  больными. Ведь речь идет о страдании, обусловленном чисто человеческой проблематикой, которая стала предметом  «психотерапии от духовного». Но и там, где фактически налицо клинические симптомы, помочь больному с помощью логотерапии найти ту особо прочную духовную опору, которая в меньшей степени необходима нормальному здоровому человеку, но безотлагательно требуется душевно не уверенному в себе — именно как компенсация его неуверенности. Ни в коем случае духовная проблематика человека не должна быть отброшена как «симптом», в любом случае она является «достижением»; в одном случае — достижением, которое пациент уже совершил, в другом случае — достижением, прийти к которому мы должны ему помочь. Это относится в особенности к тем людям, которые потеряли душевное равновесие из-за чисто внешних причин. К людям этого рода можно было бы отнести, например, того, кто, потеряв особенно любимого близкого человека, служению которому он посвятил всю свою жизнь, с неуверенностью спрашивает себя, имеет ли теперь хоть какой-нибудь смысл его собственная жизнь.Он оказывается в данной ситуации без резервов; тех сил, которые одни лишь в состоянии дать жизнеутверждающее мировоззрение — причем необязательно, чтобы оно было четко сформулировано в его сознании — у такого человека не хватает, и это делает его неспособным в тяжелый час своей жизни «принять на себя» ударния судьбы и из собственных резервов попытаться компенсировать утрату. Так возникает своего рода душевная декомпенсация. 

Следующее важное утверждение  В.Франкла –это непостижимость бытия, секретов  мироздания которые предстоит разгадать самому человеку. Кто может сказать, что по ту сторону «этого» мира не существует сверхмир? Не напрашивается ли предположение, что человек в мире занимает лишь кажущееся положение завершающей ступени развития, что его положение является превосходящим лишь в рамках природы, только по отношению к животному; что в отношении «бытия в мире» (Хайдеггер) в конечном итоге можно сказать то же, что и об окружающих средах представителей животного мира. Столь же мало, сколь животное, находящееся в своей среде, способно когда-либо понять превосходящий его мир человека, столь же мало способен человек когда-либо охватить разумом сверхмир — за исключением, может быть, того состояния, когда он мысленно выходит за границы сознания в вере. Одомашненное животное не знает целей, ради которых использует его человек. Как же может знать человек, какую «конечную цель» имеет его жизнь и каким «сверхсмыслом» обладает мир как целое? И когда Н. Хартманн утверждает, что свобода и чувство ответственности человека находятся в противоречии со скрытой в нем, но стоящей выше его целесообразностью, то мы полагаем, что эта точка зрения неверна. Сам же Хартманн признает, что свобода человека является «свободой вопреки зависимости», поскольку также и духовная свобода строится над природной закономерностью на своем собственном, более высоком бытийном уровне и, несмотря на «зависимость» от более низкого уровня бытия, является по отношению к нему «автономной». С нашей точки зрения, аналогичное взаимоотношение между царством человеческой свободы и царством, возвышающимся над ним, можно было бы представить так, что человек, несмотря на то, что ему готовит провидение, свободен в своей воле — в то время как домашнее животное живет, следуя инстинкту, хотя оно и служит человеку, который как раз для своих целей использует инстинкты этого животного. 

То, что вера в  сверхсмысл — понимаемый или как пограничное понятие, или, с религиозной точки зрения, как Провидение — имеет исключительное психотерапевтическое и психогигиеническое значение, ясно само по себе. Эта вера — творческая. Истинная вера, питаемая внутренними силами, и сама делает человека сильнее. Для такой веры в конечном счете нет ничего бессмысленного. Такой вере ничто не может представляться напрасным — «ни одно деяние не остается незачтенным» (Вильдганс). С этой точки зрения, ни одна великая мысль не может исчезнуть бесследно, если даже она никогда не станет известной, если даже она будет «взята с собой в могилу». Внутренняя история жизни человека — во всем своем драматизме и даже трагизме — никогда не бывает «напрасной», если даже она никогда не была никем замечена и если о ней не рассказывает ни один роман. «Роман», который прожил человек, всегда является несравненно большим творческим достижением, чем тот, который кто-либо когда-либо написал.Таким образом, текущее время предстает не только как разбойник, но и как доверенное лицо. И даже сохраняя в поле своего зрения преходящесть бытия, мировоззрение не должно, несмотря на это, быть пессимистическим. Конечно, каждое мгновение таит в себе тысячи возможностей, я же могу выбрать одну-единственную, чтобы ее реализовать. Все же другие я тем самым приговариваю к небытию — и это тоже «навечно»! Великолепно же — знать, что будущее, мое собственное и вместе с ним будущее событий и людей вокруг меня, как-то, пусть и в незначительной степени, зависит от моего решения в каждый момент. То, что я благодаря этим решениям реализую, что я «привнесу в мир», то я и спасу для действительности и сохраню от забвения. 

Человек сам  ответственен за свое существование  и то, насколько он будет счастлив, зависит от гармонии его в мире.  «Самое верное — это совесть», сказал кто-то однажды, и никакая теория о физиологической «сущности» определенных переживаний, и никакое утверждение, что радость — это совершенно определенно организованный танец молекул, атомов или электронов нервных клеток большого мозга никогда не были столь же убедительны, как уверенность человека, который переживает высшее наслаждение искусством или счастье любви, в том. что его жизнь полна смысла. Всякая человеческая личность представляет собой нечто уникальное, и каждая из ее жизненных ситуаций неповторима. Эти уникальность и неповторимость проявляются и в каждой конкретной задаче человека. Каждый человек может в каждый данный момент иметь только одну-единственную задачу; но именно это своеобразие составляет абсолютность этой задачи. Следовательно, хотя мир и рассматривается в перспективе, но каждому участку его соответствует лишь одна верная перспектива. Таким образом, существует абсолютная верность не вопреки, а как раз благодаря перспективной относительности. 

Далее автор  говорит  о субъективности бытия  и реальности.  Смысл субъективен  постольку, поскольку  не существует одного смысла для всех; смысл, о  котором в каждом случае идет речь, не может быть лишь отражением моего  бытия. Смысл не только субъективен, но и относителен, ибо определяется ситуацией, в которую вовлечена  данная личность, каждый раз как  единственной в своем роде и неповторимой. Личность должна понять смысл ситуации, принять ее и воспользоваться  ею, т. е. реализовать ее. Следовательно, смысл, по причине своей соотнесенности с ситуацией, также и сам единственен  и неповторим; единственность «того, что необходимо», смысл дается не нами, а является скорее данностью(транссубъективность) , пусть даже восприятие и реализация ситуации в очень сильной степени подчинены субъективности человеческого знания и совести. Возможная ошибочность человеческого знания и совести не прерывает транссубъективности человеческого бытия, «улавливаемого» человеческим знанием, и долженствования, «улавливаемого» человеческой совестью. Кто убежден в транссубъективности смысла, тот убежден и в том, что лишь ошибающаяся совесть может выступать защитницей таких вещей, как убийство или самоубийство. Это убеждение дает врачу право взять в исключительных случаях на свою совесть ответственность и действовать, исходя из своего ценностного мировоззрения; но даже и тогда он знает о способности своей собственной совести и совести пациента ошибаться.