Проблема поведения в теории поля

     При создании модели окружения Левин столкнулся со сложными вопросами теории познания, прежде всего с тем, как должна решаться в этом случае психофизическая проблема. Ведь мы сами и окружающий нас мир даны себе лишь феноменально и должны всё понять, опираясь только на это. Однако независимо от переживаемого нами существует реальный, то есть непсихологический, физический мир (в том числе и наше собственное тело). События в этом мире подчинены не психологическим, а физическим законам. Через собственные действия мы можем влиять на физический мир, а он постоянно воздействует на феноменально данный психологический мир, скажем на восприятие. Вопрос о том, где осуществляется переход от одного мира к другому, затрагивает важнейшие аспекты психофизической проблемы. В своей модели Левин представлял непсихологический мир начинающимся в так называемых краевых точках жизненного пространства и обозначал их как "чужую оболочку". Сюда относятся, по Левину, все так называемые "факты, которые не подчиняются психологическим законам", это физические и социальные явления (примером социальных могут служить действующие в той или иной стране законы). Жизненное пространство субъекта (Р), в краевых точках которого начинается "чужая оболочка" не подчиняющихся психологическим законам фактов. Вместе с тем Левин утверждал, что жизненное пространство складывается из психобиологических явлений. Это положение было введено с тем, чтобы выйти за рамки данного в сознании (феноменально), избежать феноменологической ограниченности и возможного упрёка в том, что модель жизненного пространства носит чисто менталистский характер и в конечном счёте, строится только на данных интроспекции. Левин подчёркивает поэтому, что в модели жизненного пространства учитываются все влияющие на поведение факторы и определяющие его закономерности независимо от того, переживаем мы их или нет. Но отнесение жизненного пространства к явлениям психобиологического порядка оказалось лишь терминологическим обходом психофизической дилеммы. Ещё более очевидно эти трудности выступили при попытках соотнести между собой модели личности и окружения. Поскольку психофизический переход должен охватывать процессы восприятия и действия, то краевые точки жизненного пространства следовало бы установить на пограничной зоне личности. Эти модели несовместимы хотя бы потому, что их динамические компоненты (напряжения в модели личности и силы в модели окружения) не соответствуют друг другу. Говоря техническим языком, давления в ёмкостях противостоят распространяющемуся полю сил. В этом отношении и разделение на области - структурный компонент обеих моделей - имеет только поверхностное сходство. Соседству областей придаётся разное значение: в модели личности оно определяется близостью, в модели окружения - отношением средств к цели. Психологически значимым пунктом, в котором, однако, сходятся обе модели, является ковариирующая связь состояния потребности личности (напряжённая система) и валентности объекта, или области возможного действия в окружающем мире. Как пишет Левин "До известной степени выражения "то-то и то-то составляет потребность" и "такая-то область структуры обладает требовательным характером, побуждая к таким-то действиям" эквивалентны. Изменению потребности всегда соответствует изменение требовательного характера вещей". В связи с этим положением Левина встает вопрос: не являются ли потребность личности и валентность в её окружении всего лишь двумя сторонами одного явления, то есть всегда ли при наличии потребности имеет место и валентность, и наоборот, можно ли из существования валентности сделать вывод о наличии соответствующей потребности? Не следует ли в таком случае обратиться к причинно-следственным отношениям как к более подходящей формулировке? Если жизненное пространство представляет собой взаимозависимую систему, то наличие потребности должно повлечь за собой валентность соответствующих возможностей её удовлетворения. И наоборот, имеющаяся валентность должна вызывать соответствующую потребность.

      Что касается второй зависимости, то Левин пришёл к заключению, что потребность имеется всегда, когда существует валентность. Спорной была обратная зависимость. Ведь потребность может существовать без того, чтобы в окружающем мире уже имелись возможности её удовлетворения, которые могут приобрести характер валентности. Впрочем, положение о создании потребностью соответствующей валентности можно было бы сохранить, если принять, что в ирреальном плане жизненного пространства существует представление о желаемом. Хотя Левин и не считал правомерным утверждение, что валентность создает потребность, он сделал шаг к его принятию, приписав валентности свойства, не зависящие от соответствующего состояния потребности, а присущие природе объекта. Так, например, пища независимо от наличия голода у того, кто её видит, обладает различной степенью возбуждающей аппетит притягательности. Таким образом, валентность (Va) имеет, по Левину, два детерминанта. Она есть функция напряжения потребности личности (t, tension) и воспринимаемой природы целевого объекта (G, goal). Исходя из воспринимаемой природы валентного объекта (G) как одной из детерминирующих валентность переменных, Левин ввёл в психологическое (или психобиологическое) жизненное пространство чужеродное тело G, будучи чужеродным фактором, относится к непсихологическим явлениям чужой оболочки.

      Таким образом, разбирая левиновскую модель окружения, мы снова столкнулись с психофизической дилеммой, то есть со сложной проблемой описания перехода от жизненного пространства к чужой оболочке. Отношения между t и G также в полной мере не разработаны Левином в его теоретической работе, посвященной измерению психологических сил, взаимосвязи напряжения (модель личности) и этих сил (модель окружения). Поскольку t и G с самого начала не связаны между собой мультипликативно, то действующие на личность в жизненном пространстве силы задаются одним только G без участия напряжения потребности t. Поэтому можно думать, что G производит в личности соответствующую напряженную систему (потребность). При этом сила валентности той области окружения, в которой находится G, в свою очередь, возрастает на определенную величину и соответственно увеличиваются силы поля. В таком случае между t и G существовала бы растущая связь, которая исходила бы не только от t, но и от G. G играла бы роль обобщенного понятия, описывающего потребностно-специфические условия окружающего мира, которые пробуждают соответствующую потребность и придают ей напряжение. Примером может служить экспериментальная ситуация, в которой экспериментатором ставится нелегкая интеллектуальная задача. Тем самым он как бы задает вопрос: достаточно ли у испытуемого способностей для решения этой задачи, или, в терминах модели окружения, достигнет ли субъект целевой области G (решение задачи)? Это создаёт потребностно-специфическое ситуационное побуждение - "квазипотребность достижения".

      Если бы Левин продолжил рассуждения в этом направлении, он непременно пришел бы к оставленной им без внимания четвертой из основных проблем мотивации Он был бы вынужден заняться анализом условий побуждения той или иной области окружения с точки зрения мотива, чего, конечно, нельзя проделать без уточнения проблемы классификации мотивов (и, как следствие, измерения мотивов и выяснения их генезиса) Очевидно, сделать это Левину помешало предвзятое мнение, что проблема классификации мотивов связана с аристотелевским, а не галилеевским типом объяснения. В результате при обосновании побуждения мотива в теории мотивации Левина образовалась брешь, а само обоснование в основном свелось к следующему. Каким-то образом в личности возникает напряженная система (потребность или квазипотребность). Это напряжение индуцирует в окружении (при подходящих обстоятельствах) соответствующую валентность, которая, в свою очередь, создает в нём поле сил, побуждающее и направляющее поведение субъекта через соотнесение им средств и целей, через поиск возможных способов действия, ведущих к искомой области. Достижение целевой области ведёт к удовлетворению потребности, напряженная система разряжается, валентность исчезает, а вместе с ней и поле сил, поведение как бы замирает.

   Потенция является компонентом модели, объясняющим ситуацию выбора. В понятийном отношении она определена недостаточно однозначно. В одних случаях потенция означает личностную значимость, в других - вероятность достижения различных конкурирующих целей. Эта созданная в связи с проблемой становления уровня притязаний концепция непосредственно подводит нас к типу теорий, определяющих исследования мотивации сегодняшнего дня, - к теориям «ожидаемой ценности». В той или иной связи критический анализ работ Левина осуществлялся не раз. Главная заслуга Левина - в подробном разборе понятий с целью выработки конструктивных элементов теории мотивации. Основная слабость теории поля определяется тем, что в моделях личности и окружения можно представить и объяснить поведение лишь задним числом. Эта теория предоставляет немного возможностей заранее установить значимые в определенных случаях условия и сделать выводы о поведении, которого следует ожидать. Подобная слабость обусловлена недостаточной подкреплённостью теоретических построений поддающимися наблюдению предшествующими и последующими данными. Можно ли в каждом конкретном случае сказать что-то определенное о степени выраженности таких конструктивных элементов теории поля, как t или G, валентность, психологическое расстояние и сила? Или о структурированности средств и целей на различных путях действия? Насколько тщательно разработаны в теории поля отношения между гипотетическими конструктами, настолько в ней упускается из виду связь этих конструктов с наблюдаемыми явлениями. Невнимание к индивидуальным различиям в диспозициональных переменных также нанесло ущерб, прежде всего, таким конструктам, как t и G. Роль особенностей ситуации (G) как побуждающих специфический мотив (t) осталась в результате вне рассмотрения. Кроме того, необходимость если не классификации, то хотя бы содержательного разграничения отдельных мотивов так и не была осознана. Остались неразобранными проблемы мотивационных диспозиций, связанные не только с классификацией (разграничением) мотивов, но и с их актуализацией, измерением и генезисом. Основное внимание в теории поля уделялось проблемам мотивации: её смене и возобновлению, целенаправленности и конфликту, а также её воздействию на поведение. При этом саморегулирующиеся промежуточные процессы мотивации не постулировались, что, видимо, объясняется невозможностью описать с помощью модели окружения, как на различных этапах действия возникает когнитивная репрезентация соответствующей ситуации. Несмотря на свои недостатки, теория поля сыграла решающую роль в разработке понятийного аппарата теории мотивации. В противовес односторонности лабораторных исследований в ней были рассмотрены многообразные феномены мотивации психологии человека. Большое значение имело создание целого ряда экспериментальных парадигм, которые до сих пор уже совершенно независимо от теории поля стимулируют и обогащают исследования мотивации.  
 

4.Экспериментальные  работы, выполненные  в рамках теории  поля.

Среди порождённых идеями Левина экспериментов есть целая группа исследований, посвящённых последствиям незавершённых действий, будь-то их лучшее удержание в памяти, предпочтительное возобновление или их завершение в замещающей деятельности. В замысле данных экспериментов особую роль сыграла модель личности. Модель окружения так и не породила экспериментальных работ, поскольку описывала поведение в относительно свободных и сложных ситуациях. Среди наиболее влиятельных экспериментов, порожденных теорией Левина, был эксперимент по формированию уровня притязаний, теоретическая разработка которого осуществлена десятью годами позже чем была создана модель окружения.

      Последствия незавершённых действий 3. Фрейд ещё в своей «Психопатологии обыденной жизни» привёл массу примеров психологических последствий неосуществившихся желаний, то есть нереализовавшихся действий. Будучи «вытесненными» вследствие своего запретного или предосудительного характера, они не просто исчезают, а находят своё выражение в многообразных скрытых формах, будь-то «свободное» вторжение, сон или так называемые ошибочные действия, мимолетные нарушения протекания деятельности. На таких наблюдениях, по большей части, основывается психоаналитическая теория и техника толкования.

      На сходных наблюдениях последствий незавершённых действий строил свою модель личности К. Левин. Эксперимент строился следующим образом: испытуемому предлагали для выполнения одно за другим 16-20 различных заданий, половину из которых экспериментатор прерывал до их окончания, давая испытуемому следующее задание. После окончания эксперимента испытуемого мимоходом спрашивали, какие задания он может вспомнить. Последствия незавершенных действий должны были проявиться в лучшем удержании прерванных заданий. Подтвердить это удалось ученице К. Левина Б. Зейгарник, а установленная ею закономерность получила название эффекта Зейгарник. В модифицированном эксперименте, проведённом другой ученицей К.Левина - М.Овсянкиной, для выявления последствий незавершённых действий использовалось вместо проверки их удержания спонтанное возобновление отдельных заданий. Для этой цели материал заданий оставлялся разложенным перед испытуемым, экспериментатор под каким-либо предлогом покидал помещение и скрыто наблюдал, возобновит ли испытуемый работу над теми или иными заданиями. Подобный способ выявления последствий незавершённых действий имеет то преимущество, что неудовлетворённые квазипотребности проявляются непосредственно, поскольку в этом случае инструкция на воспроизведение, предъявлявшаяся в эксперименте Б.Зейгарник как к законченным, так и к прерванным действиям, не конкурирует с влиянием неудовлетворённых квазипотребностей.

      Наряду с обоими классическими методами, удержания и возобновления, для учёта последствий незавершённых действий были привлечены ещё четыре поведенческих индикатора.

- Повторный  выбор, то есть выбор для дополнительного занятия одного из двух уже предлагавшихся заданий, одно из которых ранее было решено, а другое - нет.

- Нейровегетативные изменения, наблюдающиеся при случайном упоминании незавершенного задания во время выполнения другой деятельности. Было замечено также, что прерывание действия сопровождается повышением тонуса мускулатуры.

- Разные  пороги узнавания для слов, обозначающих  завершенные и прерванные задания.

- Возрастание  привлекательности задания после прерывания.

      По собственным словам К. Левина, идея изучить последствия незавершённых действий возникла у него, когда ему стало ясно, что конструкт напряжения в модели личности заслуживает серьёзного рассмотрения и требует конкретной реализации в эксперименте.

      Применительно к каждому из  трёх компонентов модели личности:

(а) состоянию  напряжения области (напряженная система); (в) подразделению областей (на центральные и периферические; по степени дифференцированности (с) свойствам материала (прочность границ областей) — можно принять ряд гипотез. В дальнейшем по каждой из теоретически выведённых гипотез были получены экспериментальные данные.

      Напряженная система:

- Лучшее  удержание и предпочтительное возобновление незавершённых квазипотребностей (оба явления позднее получили название эффекта Зейгарник). Зейгарник установила, что незавершённые задания удерживаются в среднем в два раза лучше завершённых. При использовании в качестве критерия возобновление действия результаты оказались ещё более выраженными.

- Чем сильнее  не удовлетворена квазипотребность, тем выраженнее эффект Зейгарник (или обобщенно: чем сильнее мотивация, тем значительнее последствия в случае недостижения её цели). Испытуемые, у которых в выполнении заданий заметную роль играет честолюбие, почти в три раза лучше воспроизводят незавершённые, чем завершённые действия, а у тех, кто вообще не испытывает в ситуации эксперимента этого чувства, эффект Зейгарник зафиксировать не удается. Обострение мотивирующих побуждений духом соперничества увеличивает выраженность эффекта Зейгарник.