Эволюция НАТО

 
 
 
 

§ 2 Текущие тенденции  и перспективы  развития системы  европейской безопасности в контексте геополитических    интересов НАТО

 

1.   Основные тенденции  в развитии архитектуры  европейской безопасности  и новые угрозы  безопасности в  XXI веке

 

    О новой архитектуре европейской  безопасности заговорили без малого двадцать лет назад, на исходе холодной войны. С тех пор и вплоть до последнего времени полное согласие царило только по одному единственному  тезису: система европейской безопасности переживает переходный период. До сих  пор, однако, не понятен главный вопрос: к чему переходит Европа? Иными  словами, контуры новой системы  региональной безопасности, соответствующей  реалиям XXI века, сегодня выглядят не более отчетливо, чем по окончании эпохи биполярности.

      По  окончании холодной войны новую  архитектуру международной безопасности стали, было, возводить по либеральному проекту, на основе консенсуса об общечеловеческих ценностях. В Европе такой вектор движения был задан еще в ноябре 1990 г. на внеочередном саммите Совещания  по безопасности и сотрудничеству в  Европе (СБСЕ). Теперь полезно вспомнить, о чем тогда шла речь.

      Государства-члены  двух противоборствовавших блоков —  НАТО и ОВД — в Совместной Декларации двадцати двух государств объявили тогда, во-первых, о том, что они «больше  не являются противниками» и, во-вторых, о том, что они «будут строить  новые отношения партнерства  и протягивают друг другу руку дружбы»²⁴. В принятую тогда же Парижскую хартию для новой Европы включено важнейшее положение о завершении эры конфронтации и раскола на европейском континенте²⁵. Идеологическую основу партнерства бывших противников по холодной войне должны были составить перечисленные в Парижской хартии общеевропейские ценности: «твердая приверженность демократии, основанной на правах человека и основных свободах; процветание через экономическую свободу и социальную справедливость и равная безопасность для всех»²⁶. Политическая основа нового партнерства осталась прежней — известные десять принципов межгосударственного общения, согласованные в Хельсинкском Заключительном акте 1975 г.

      Согласно  моему видению, в  начале переходного  периода новая  архитектура европейской  безопасности мыслилась  как система партнерства  однотипных государств, разделяющих общие демократические ценности. О различиях национальных интересов, и тем более — об их возможных конфликтах — тогда не говорили. По господствовавшей в начале 1990-х гг. логике завершения перехода к новой системе европейской безопасности следовало ожидать одновременно с завершением процесса демократизации так называемого посткоммунистического пространства. Школы политического либерализма всех оттенков могли праздновать победу.

      Похоже, однако, что вместо перехода от старой, конфронтационно биполярной системы, к некоей новой системе Европа как регион безопасности рискует  погрузиться в бессистемье. Старые правила уже не всегда годятся  для новых реалий. Классический тому пример — коллизия между принципом  территориальной целостности суверенных государств и правом наций на самоопределение. Другой классический пример — проблема правового регулирования применения силы в международных отношениях. Будучи не в силах снять подобные коллизии, Европа — вместе с остальным  миром — качнулась в сторону  игры без правил. Поругому — в  сторону игры по двойным стандартам, попринципу «quod licet Jovi, non licet bovi»²⁷. Для сильных мира сего — одни правила, для слабых — другие. Школы политического реализма всех оттенков начинают брать реванш.

      Громкий ропот среди «слабых» начался  еще в прошлом, 2007 г. когда тогдашний  Президент России В. В. Путин заявил о том, что предлагавшийся после  холодной войны однополярный мир  не состоялся²⁸. С тех пор замершая было к концу 1990-х гг. дискуссия о «полярности» мира вступила в новую фазу активности. До последнего времени в дискуссии по вопросу о том, «какой мир формируется после холодной войны?», конкурировали две концепции. С одной стороны — одномерная концепция «однополярного мира», в котором царит единоличное лидерство США. С другой стороны — разные варианты многомерных концепций «многополярного», «асимметрично многополярного», «полицентричного», «многополюсного» мира. Недавно эта коллекция пополнилась концепцией «бесполярного мира»²⁹.

      Сторонников многомерного взгляда на структуру  современного мира интересует с некоторых  пор другой вопрос: как конвертировать реально существующую многополярность (полицентричность) в «функциональную  многосторонность» на уровне управления современными мировыми процессами³⁰. Здесь непременно возникает вопрос о соотношении глобального и регионального уровней управления мировыми процессами в целом, процессами в сфере безопасности — в частности.

      Применительно к Европе как региону безопасности нерешенная проблема «функциональной  многосторонности» состоит в  несоответствии количества акторов  безопасности, с одной стороны, и  качества их реагирования на реальные угрозы и вызовы безопасности —  с другой.

 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

К акторам  региональной безопасности относятся, прежде всего, региональные институты  безопасности, недостатка в которых  Европа не испытывает. Достаточно упомянуть  ОБСЕ, НАТО, ЕС, ОДКБ(рис 1.)³¹. Самостоятельными акторами безопасности в Европе еще со времен холодной войны остаются США и Россия. Европейский союз, с точки зрения его акторности на международной арене, является сложносочиненным организмом, временами подающим единый голос, но чаще — многоголосицу его государств-членов.

      Восприятие  угроз региональной безопасности и  представления о принципах и  методах реагирования на них далеко у разных акторов не всегда совпадают. Отсюда — относительно низкая эффективность  реагирования на региональные угрозы безопасности. Отсюда и парадоксальность эволюции европейской архитектуры  безопасности в постбиполярный период. Из состояния «конфронтационной  стабильности» эпохи холодной войны³²  Европа перешла в состояние «постконфронтационной нестабильности». Нередко ключевым словом в характеристиках состояния дел в европейской архитектуре безопасности является слово «кризис». Кризис доверия среди акторов европейской безопасности. Кризис региональной системы контроля над обычными вооружениями. Кризис ОБСЕ. Боснийский кризис 1992–1995 гг., Косовский кризис 1998–1999 гг., Кавказский кризис 2008 г.

      Остановимся непосредственно на угрозах и  вызовах безопасности Европы. В Парижской хартии для новой Европы об угрозах говорится лишь в самых общих выражениях: «Хотя угроза конфликта в Европе уменьшилась, другие опасности угрожают стабильности наших обществ. Мы намерены сотрудничать в деле защиты демократических институтов от действий, нарушающих независимость, суверенное равенство или территориальную целостность государств-участников. К ним относятся незаконные действия, включающие давление извне, принуждение и подрывную деятельность»³³.Хартия европейской безопасности, принятая на саммите ОБСЕ в ноябре 1999 г., дает уже гораздо более детальный перечень угроз и вызовов региональной безопасности³⁴:

■ Конфликты (как между государствами, так  и внутри государств).

■ Недостаток доверия между государствами.

■ Терроризм, экстремизм с применением насилия, организованная преступность и оборот наркотиков, накопление и неконтролируемое распространение легкого и стрелкового  оружия.

■ Острые экономические проблемы и деградация окружающей среды.

■ Нестабильность в соседних регионах, в частности  в Средиземноморье, а также в  районах, находящихся в непосредственной близости к государствам-участникам ОБСЕ, в частности — в Центральной  Азии.

      Стамбульский  перечень угроз региональной безопасности сегодня не устарел. Но за прошедшее  с тех пор время обозначились такие самостоятельные сферы  безопасности как энергетическая, экологическая (включая проблемы изменения климата), информационная. На рубеже XX и XXI веков новое измерение в глобальном масштабе обрела угроза терроризма. Осознание этой угрозы на региональном европейском уровне нашло свое отражение в Хартии ОБСЕ о предупреждении терроризма и борьбы с ним³⁵. Наконец, — последняя по времени, но не по месту, общеевропейская проблема — начавшийся в США экономический и финансовый кризис, который в той или иной мере начинает затрагивать и Европу.

      Иными словами, в Европе в настоящее  время есть разрозненные элементы управления процессами в сфере безопасности, которые пока еще не собраны  в т.н. систему, понимаемую как саморегулирующийся механизм³⁶. Такое положение придает современной европейской архитектуре безопасности вид площадки с бессистемной застройкой. Преобладающим «архитектурным стилем» на этой площадке является эклектика: парадоксальное сосуществование политики, основанной на общих ценностях, с политикой,  основанной на силе.

      По  мнению российских аналитиков, перспективы  завершения процесса формирования постбиполярной системы европейской безопасности обусловлены перспективами достижения регионального консенсуса по следующим  вопросам:

1. Консенсус о границах региона.

2. Консенсус об угрозах региональной безопасности.

3. Консенсус о принципах и механизмах обеспечения региональной безопасности.³⁷

      В настоящей работе в качестве кейса  исследования мною была выбрана российская инициатива по формированию новой архитектуры  безопасности. В этой связи, помимо, геополитических  противоречий России и НАТО на фоне обсуждения Проекта ДЕБ, хотелось бы обосновать и наличие  т.н. политико-культурного  фактора безопасности, определяющего принадлежность современной России к то или ной  системе безопасности.

      Парадоксально, но факт: Европа никогда не знала  своих границ, ни географических, ни геополитических. Точнее, в Европе постоянно  о них спорили и продолжают спорить и поныне.

      Н. Дэвис в своей «Истории Европы»  утверждает, что представление о  географических очертаниях Европы как  пространства от Атлантики до Урала  становится общепринятым к 1833 г., когда  был опубликован Handbuch der Geographic Фольгера³⁸. Для европейской политики в целом, как и для политики безопасности — в частности, — этот консенсус мало что дает. Тот же Н. Дэвис утверждает, что «больше 500 лет кардинальной проблемой в определении границ Европы было включать или не включать в нее Россию»³⁹. Похоже, что теперь, по прошествии пятисот лет, положение не изменилось. Своего рода «битва за приватизацию Европы» продолжается, конкуренция критериев некоей «европейскости» — критериев принадлежности к Европе — к началу XXI века лишь усиливается. Подчеркнем, что универсальных общепризнанных критериев принадлежности к Европе как к региону нет. На разных площадках споров

о Европе критерии определяются спецификой той  или иной площадки. Цивилизация, культура, экономика, география природных  ресурсов и морского шельфа — в  каждой области есть свои «законы  жанра».

      В категориях безопасности эти споры  можно свести к трем взаимосвязанным  вопросам: во-первых, безопасность кого, во-вторых — безопасность от кого, в-третьих  — безопасность с кем? Соответственно и представления о географии  Европы как региона безопасности на протяжении тысячелетий европейской  истории менялись неоднократно. В  таком контексте вопрос о границах европейского региона можно рассматривать  как постоянный вызов европейцев самим себе в не меньшей мере, чем соседям.

      Принципы  суверенитета и территориальной  целостности государств, согласованные  в Вестфале в 1645 г., с тех пор  и до последнего времени так и  не стали безотказно действующей  подушкой безопасности. Формирование культуры европейской безопасности тогда еще только начиналось. Венская система, созданная державами — победительницами в 1815 г., добавила в культуру европейской безопасности две новых категории: «европейский концерт» и «баланс интересов». Тогда, география Европы как региона безопасности почти совпала с границами географической Европы. Почти, потому что восточная граница Европы, прошедшая по Уралу, делила территорию России на две части — европейскую и азиатскую, — разделяя, таким образом, и российские интересы безопасности на европейские и азиатские. Отсюда пошло своего рода политическое лукавство при ответе на вопрос о принадлежности России к Европе: не вполне европейская держава⁴⁰.

<