Внешняя политика Юстиниана

Велизарий и его заместитель  Гермоген привели к крепости Дара большую часть Восточной армии – приблизительно 25000 солдат, установили контроль над дорогой в Нисибию, и стали ждать возобновления переговоров. Персы появились в количестве 40000 воинов.⁷ «Над всеми ними один был поставлен в качестве главнокомандующего, перс родом, по своему положению мирран (так персы называют эту должность), по имени Пероз»⁸. Эти силы достигли Нисибии в июне 530 г. и разбили лагерь приблизительно в 4,5 км от расположения византийской армии.⁹ Несмотря на численное превосходство неприятеля, ромейские командующие решили не укрываться в крепости, а занять оборонительные позиции в поле, готовясь отразить вражеское нападение. Вероятно, они исходили из того, что большая часть персидской армии состояла из довольно ненадежного, насильно рекрутированного крестьянства, плохо вооруженного и не представлявшего особой боевой ценности. Оба войска долго стояли в боевом порядке, не решаясь начать битву. В большом сражении, за которым население имело возможность наблюдать со стен крепости, персы понесли тяжелое поражение и отступили в Нисибию. Можно предположить, что успех битвы для византийцев зависел от конницы герулов, которая укрывалась за неровностями ландшафта и которая в нужное время была введена в дело. Велизарий, опасаясь засады, запретил преследовать бегущего противника. Прокопий Кесарийский, находившийся тогда в Даре, исчисляет потери персов в 5000 человек.¹⁰

Вскоре после этого Кавад разрешил посольству императора Юстиниана явиться для переговоров. Переговоры прошли успешно, и в сентябре месяце послы вернулись в Константинополь с выработанными условиями мирного договора. Юстиниан принял с радостью готовность Кавада заключить мир, но надежды императора на быстрое заключение мира не осуществились. Перемену в настроении Кавада Ю.А. Кулаковский, ссылаясь на Иоанна Малалу, приписывает посольству самаритян, отправленному к нему в начале восстания против Византии в 529 г. Самаритяне звали царя в Палестину, говорили о богатствах Иерусалима и обещали стать на сторону персов, если царь пошлет туда свои войска.¹¹ Ф. И. Успенский пишет, что обстоятельства снова приняли неблагоприятный оборот вследствие перехода на службу персов одного начальника бедуинов по имени Аламундар и проведенной им диверсии в Сирии.¹²

В любом случае персидский царь одобрил план движения в Сирию, и в 531р. персидское войско направилось на юг Месопотамии. Туда же поспешил с небольшим отрядом Велизарий и встретил персов недалеко от города Каллиника. В битве под Каллиником, в апреле 531р., перевес оказался на стороне персов.¹³ Т.к. после этого Велизарий был отозван с восточного фронта и заменен, по утверждению Прокопия Кесарийского, Ситтой, а после этого, стратигом Мундом¹⁴, то можно предположить, что в поражении был обвинен именно он, но ни Прокопий Кесарийский ни Иоанн Малала прямо об этом не говорят. По всей вероятности, исход сражения зависел от наёмной варварской конницы, которая не смогла противостоять превосходящим силам персидской армии.

Военные действия на южном участке не возобновились после весеннего набега, окончившегося поражением Велизария. С большей настойчивостью действовали персы в тот год на армянской территории. Персидское войско численностью 6000 человек вошло в римскую Армению с целью захвата города Мартирополь.¹⁵ В происшедшем поблизости от города сражении победу одержали византийцы, захватив в плен двух персидских военачальников со своими знаменами. Неудача под Мартирополем не остановила персов. Вскоре они подошли к городу с большими силами и начали длительную осаду, применяя осадные механизмы и подрывая стены с помощью подкопов. Однако все попытки персов овладеть городом были безуспешны. Осада прекратилась, когда в лагерь пришла весть о смерти царя Кавада. «Седьмого сентября персидский царь Кавад услышал об ущербе, нанесенном персам римлянами. Так как у него внезапно отнялась правая сторона, он, призвав своего второго сына Хосрова, провозгласил [его] царем и возложил на его голову венок. Проболев пять дней, царь персов Кавад умер в возрасте восьмидесяти двух лет и трех месяцев».¹⁶

К осени 532 г. переговоры о выработке условий мирного договора приняли более конкретный и предметный характер. Хосров требовал уплаты 110 кентенариев золота 3 (по 500 фунтов за 22 года, истекшие со времени последней уплаты), сдачи крепостей, взятых во время войны в Армении, перенесения резиденции магистра армии из Дары в Константину. Крепости в Лазике он также пожелал удержать за собой.¹⁷ Уполномоченные императора соглашались на все условия, кроме вопроса о крепостях в Лазике. Хосров, узнав о несогласии Юстиниана с этим пунктом условий, был оскорблен, и мирные переговоры были близки к срыву; но Руфин, имевший большой опыт в дипломатическом общении с персами, вынудил Хосрова пойти на уступки. Мир был заключен без указания срока и его назвали «вечным».

Условия договора были тяжелыми для Византии, и Империя признавала себя побежденной стороной, несмотря на крупную победу византийского оружия при Даре. Однако Юстиниан считал этот мирный договор благом для его государства. Мир на востоке был ему нужен для того, чтобы, во-первых: решить административные, экономические и религиозные проблемы внутри страны, во-вторых: получив передышку, перегруппировать военные силы Империи для проведения завоевательной политики. Маловероятно, что Юстиниан в то время планировал направить силы Империи на запад, где переворот в государстве вандалов в 530 г.,¹⁸ якобы, открывал широкие горизонты для восстановления власти римского императора в Африке, где православное население находилось под игом иноверных варваров. Можно предположить, что Юстиниана, скорее, больше беспокоили восточные и южные границы Империи, т.к. варварские королевства были, в большинстве своем, лояльны к Римской империи и, хоть и номинально, но признавали константинопольского императора своим сюзереном и даже чеканили монеты с его изображением.¹⁹ Например, Шарль Диль пишет, что когда франки заняли Прованс, отвоевав его у остготов, они стали считать себя законными владельцами его лишь после того, как Юстиниан формальной грамотой утвердил их в правах.²⁰ Основная и постоянная угроза в то время исходила как раз от Персии на востоке, от воинственных арабских племен на юге и от варваров на дунайской границе. Таким образом, с некоторой долей уверенности можно утверждать, что такой желанный для Юстиниана мир с Персией на тот момент никоим образом не служил поводом для военной экспансии на запад, а давал лишь возможность византийскому государству собраться с силами для окончательного утверждения своего влияния на востоке и юге. Скорее всего, будучи дальновидным политиком, в то время Юстиниан понимал, что «вечный» мир далеко не вечен. Это стало очевидным в 540 г. вначале второй персидской войны, которая могла бы закончиться несколько по иному, не будь у Византийской империи такой неожиданной и затяжной военной кампании на западе, начавшейся через 2 года после заключения «вечного» мира на востоке.

Война с вандалами 533 – 534 гг.

В отличие от, в основном, оборонительной войны с Персией, войны в Африке и в Италии носили наступательный характер. Практически все историографы утверждают, что византинизм в VI в. стремился к универсальной империи с целью восстановления Римской империи в ее прежних границах. Юстиниан, видя в себе наследника римских цезарей, считал своим священным долгом восстановить единое государство в пределах I–II века. Действительно, заключив мир с Персией на не совсем выгодных для Византии условиях ежегодной уплаты персидскому царю крупной суммы денег, он получил некоторую свободу, и возможность высвободить необходимые ресурсы для проведения военных кампаний в другой части света.

В то время Северная Африка представляла богатейший регион: теплый и мягкий климат, высокая степень романизации населения, высокий уровень культуры и урбанизации, развитое сельское хозяйство и ирригация. Однако, несмотря на богатства региона, открывающего большие возможности для развития, вандальское королевство в Северной Африке просуществовало очень недолго. Вандалы переправились в Северную Африку под давлением вестготов и к середине V в. Вандальское королевство превратилось в сильнейшее государство Среднеземноморья. В 455 г. вандалы во главе с королем Гейзерихом (442-477 гг.) захватили Рим, откуда они вывезли огромное количество золота и рабов. В 468 г. они разгромили большой флот, направленный против них Восточной империей. В 476 г. восточно-римский император Зенон официально признал за Гейзерихом права на Африку, Сицилию, Корсику, Сардинию и Балеарские острова.²¹ Однако, добившись крупных успехов в борьбе с империей, Вандальское королевство все же не смогло обеспечить себе сколько-нибудь прочные позиции в Северной Африке.

Напряженность в отношениях с Византийской империей при Гунерихе (477–484 гг.), который часто предпринимал грабительские рейды на море, чем дестабилизировал византийскую экономическую деятельность на Средиземном море, меняется на более гибкую политику со стороны вандалов. Гунерих отказывается от всяческих претензий к Римской империи и добивается дружественного союза с императором Зеноном.²² А при короле Трасамунде (496–523 гг.) византийско-вандальские отношения можно назвать добрососедскими и даже дружественными. «Трасамунд казался из всех правивших вандалами до этих пор вождей самым сильным и могущественным. И с василевсом Анастасием он был в большой дружбе»²³. Об этом свидетельствуют вандальские монеты. «…на золотых монетах Трасамунда появляются надпись DN (Dominus Noster) Anastasius РР (Pater Patriae) Aug(ustus) (государь наш Анастасий, отец отчизны Август) и изображение этого императора».²⁴ Его преемник Хильдерих (523-530 гг.) отказался от союза с остготами и пошел на тесное сближение с Византийской империей Юстина и Юстиниана и также чеканил монету с изображением византийского императора, учитывая практику некоторых его предшественников или королей других варварских государств. При восшествии на византийский престол Юстиниана византийско-вандальские отношения приобрели еще более дружеский характер. Прокопий Кесарийский пишет, что Хильдерих был ближайшим другом и гостем Юстиниана, который, еще, не будучи василевсом, правил государством по своему усмотрению, так как его дядя Юстин был очень стар и не очень опытен в государственных делах. Юстиниан и Хильдерих обменивались ценными дарами.²⁵

Из этого может следовать, что вплоть до 530 г. Юстиниан не помышлял о «восстановления Римской империи в ее прежних границах» с обязательным нападением на Вандальское королевство. И даже после заговора высокопоставленных вандалов, сгруппировавшихся вокруг претендента на трон Гелимера, против короля Хильдериха, он ограничился нотой протеста, главной целью которой была попытка оставить Хильдериха по крайней мере в качестве «фиктивного» короля. В послании Гелимеру Юстиниан пишет: – «Если ты поступишь так, то и от Всемогущего получишь милость, и от нас дружбу».²⁶ То есть можно с большой долей уверенности предполагать, что если бы Гелимер принял предложение Юстиниана, то военной кампании против вандалов могло бы не состояться вообще или она бы была отложена на неопределенный срок. Однако Гелимер, руководствуясь собственными амбициями и нетерпением, действовал несколько иначе. Он ответил на это требование ужесточением содержания Хильдериха и ослеплением его племянника Гоамера, после чего император письменно потребовал немедленной их выдачи. «Ты же пошли к нам Ильдериха, слепого Оамера и его брата, чтобы они получили утешение, какое могут иметь люди, лишенные власти или зрения».²⁷ Теперь уже соглашаться на это было бы никак нельзя, так как «фиктивный король» в руках Юстиниана мог, да и должен был стать поводом для разнообразных политических спекуляций. Мало того, что по сообщению Прокопия Кесарийского, Гелимер, не только сообщил императору о своем отказе, но и поставил себя в своем письме на одну ступень с Юстинианом в качестве василевса, что не могло быть воспринято иначе как беспрецедентная дерзость и провокация. Гелимер ответил: «Хорошо бы, чтобы каждый занимался управлением своей собственной страной и не брал на себя чужих забот. Так что и тебе, имеющему собственное царство, не пристало вмешиваться в чужие дела».²⁸ Естественно то, что после этого месть не заставила себя долго ждать.

Ф.И. Успенский в своем труде  «История Византийской империи» утверждает, что Юстиниан вступил на престол уже с определенным планом по отношению к германским государствам – вандальскому и остготскому. «Об этом плане читаем в законе, изданном в 533р.: «Об одном мы умоляем святую и славную Деву Марию, чтобы по ходатайству Ее удостоил Господь меня, Своего последнего раба, воссоединить с Римской империей то, что от нее отторгнуто, и довести до конца высочайший долг наш». Этот долг понимал Юстиниан гораздо шире, чем дано было ему осуществить, он мечтал о единстве политическом и религиозном, в его планы входила Римская империя во всем ее величии и беспредельности».²⁹ С этим трудно спорить: расширение территории – благое дело для государства, тем более, что амбициозные планы Юстиниана способствовали укреплению его политического авторитета внутри страны. Однако иметь план войны – еще не значит вести военные действия. Мысль об объединении всего известного мира в единое христианское государство была радужной перспективой, которую православная вера открывала императорскому честолюбию, и все, как императоры Византии, так и их подданные, были единодушны в признании этой священной миссии. Такие идеи были очень распространены в VI веке и, естественно, Юстиниан не мог думать иначе. В истории до и после Юстиниана можно найти немало примеров правителей, рассуждавших аналогично и стремившихся к территориальному и религиозному мировому господству. Вместе с тем Шарль Диль в своей книге «Юстиниан и византийская цивилизация VI в.» отмечает, что постоянным принципом Византии было — никогда не признавать понесенных Империей территориальных потерь. Константинопольские василевсы неизменно видели себя законными наследниками римских цезарей, мало беспокоясь о том, что на самом деле некоторые провинции превратились в независимые королевства. Они никогда не считали эти отчуждения легитимными, и всегда отстаивали историческое право Империи на утраченные области. ³⁰ В их глазах варварские короли, воцарившиеся в Африке, Италии и Галлии, оставались связанными с византийским двором тесными отношениями вассальной зависимости: они были представителями василевса, его уполномоченными или слугами, и, чтобы зафиксировать данную зависимость, императорская канцелярия удостаивала этих правителей титулами византийской придворной иерархии. В связи с этим возникает резонный вопрос – зачем тратить свои далеко не безграничные ресурсы, подвергать огромному риску свою армию, флот, лучших военачальников на аннексию территорий, которые и так, хоть и номинально, но все же считались Византией своими, и которые можно бы было попытаться захватить другими, более дипломатичными способами? Можно предположить, что изначально Юстиниан руководствовался лишь местью и желанием наказать одного из своих провинившихся слуг, а заодно и воспользоваться своим правом сюзерена над варварами лишить его права на предоставленные ему земли.

Прокопий Кесарийский в «Войне с вандалами» описывает совещание, на котором обсуждался вопрос об экспедиции в Африку и на котором эпарх двора Иоанн Каппадокийский выразил общее мнение практически всех финансовых и военных советников Юстиниана. Речь шла о рисках, связанных с перевозкой достаточно больших сил за море, вдалеке от каких либо византийских операционных баз, с ведением войны в неизвестной стране, где малейшая неудача могла оказаться роковой, и наконец, с риском подвергнуть восточную часть Империи, лишенную основной армии, постоянной угрозе вторжения персов. «И если, о Василевс, после расторжения тобой мира произойдет с тобой неудача, то всю опасность и бедствия ты навлечешь на нашу землю. Одним словом, от победы тебе не будет никакой пользы, а всякое изменение судьбы в худшую сторону принесет бедствие теперешнему счастливому положению».³¹ В конечном итоге, после долгих дискуссий, на окончательное решение Юстиниана, по всей видимости, повлияло свидетельство одного епископа, который увидел сон про страдания африканских православных от гнета варваров-ариан.³² Таким образом, был задействован фактор «Священной войны», который, по крайней мере, в формальном отношении, придавал этим действиям нужный оттенок и смог бы сбалансировать провал, возможность которого не исключалась.

Потенциал для набора войска, по всей видимости, был ограничен, однако армия насчитывала 10 000 пехоты и 5000 всадников, набранных из регулярных солдат и из федератов, 400 герулов и 600 массагетских конных стрелков. Было собрано значительное количество военной техники и задействован довольно большой флот, насчитывающий около 500 кораблей с 20000 гребцов.³³ В июне 533р. Флот вышел из Константинополя, с целью сделать остановку в Сицилии, где в области, принадлежащей остготской королеве Амаласунте, Велизарий мог запастись провиантом и лошадьми и собрать сведения о ситуации в Африке.³⁴ Гелимер, по всей видимости, не ожидал такого стремительного нападения византийцев, к тому же, в это время, его руки были связаны набегами мавров, отложением знатного провинциала Пуденция в Триполитании и восстанием на Сардинии.³⁵ Таким образом, византийцы появились как раз в тот момент, когда их противники оказались в довольно сложной ситуации, которую можно было использовать. Очевидно, что Гелимер недооценил противника и тем самым способствовал его успехам. 31 августа 533 г. Византийские войска беспрепятственно высадились у предгорья Капут Вада (Рас Кабудия) и двинулись в сопровождении флота на север.³⁶ Велизарий, не забывая об эффективности пропаганды, везде по пути находил сторонников среди населения провинций, в основном придерживавшегося ортодоксального вероисповедания, заявлением, что византийские войска пришли только как «освободители» от тирании. Поначалу, этот лозунг был встречен с большим доверием, так как гражданское население еще не познакомилось с грабежами солдат Велизария, а также с византийским налоговым прессом.