Теория асимметричного конфликта

    В американской военно-стратегической литературе во второй половине 1990-х гг. была сделана  попытка зафиксировать понятие  асимметрии и асимметричных действий. По словам Р. Кассиди, майора ВС США и доктора наук по проблемам международной безопасности, термины «асимметричные военные действия» и «асимметричные стратегии» стали обиходными с середины 1990-х гг. В «Энциклопедии совместной доктрины» дано следующее определение асимметричных атак: «...выдвижение угроз различного происхождения/направления с широким спектром военных систем для подрыва систем защиты противника»¹⁰. В документе «Совместная доктрина 3-0. Доктрина для совместных операций» «асимметричные действия» определяются как такие, в которых «...силы, военные технологии и оружие являются различными» или в которых используется терроризм и полностью отрицается обычное ведение военных действий. В документе «Обзор совместной стратегии» 1999 г. «асимметрия» определяется еще более широко: как «...попытка подорвать или опрокинуть силу США посредством обращения к слабости США, используя методы, которые значительно отличаются от тех методов действия, которые ожидают США»¹¹.

    Р. Кассиди в монографии «Россия в Афганистане и Чечне: Военная стратегическая культура и парадоксы асимметричного конфликта» рассматривает проблему поражения СССР / России с позиций подхода, определенного Э. Макком как совокупность особенностей противоборства асимметричных антагонистов, которые приводят к парадоксальному проигрышу более сильной стороны¹². Кассиди видит главную причину поражения СССР / России в отставании стратегической культуры, ее несоответствия изменяющимся реалиям современного мира. Анахронизмом стратегической культуры является, по мнению Кассиди, стратегия «большой войны», характерная для великих держав, которая подразумевает борьбу по симметричному сценарию против равного противника в большой войне.

    В 2004 г. был издан сборник эссе под  эгидой Института стратегических исследований, посвященный проблеме участия США в войне с террором, под заголовком, повторяющим слова президента Дж. Буша-младшего о военных кампаниях в Афганистане и Ираке, «Нация в войне в эру стратегических перемен». В этой работе, изданной уже в период понимания того, что победа в Ираке и Афганистане не достигнута, рассматриваются проблемы постконфликтного урегулирования¹³. В частности, в сборнике говорится о том, что «американские военные должны рассматривать проблему ведения войны более комплексно на уровне планирования операций (холисткий подход)». Редактор сборника Уильямсон Мюррей повторяет идею рационализации применения военной силы, которая была сформулирована в XIX в., в частности К. фон Клаузевицем. Мюррей пишет: «Так как война является политическим актом, то нанесение поражения вооруженным силам противника в боевых операциях представляет только часть гораздо большей мозаики, которая должна включать не только стадию планирования операции, но также стадию перехода от войны к миру. Именно это американцы открывают для себя в Иране и Афганистане, когда последняя стадия (переход от войны к миру) представляет такой же важный компонент операционного искусства, что и прямые военные действия для достижения политических целей, ради которых США ведут войну. И эти политические цели являются единственной приемлемой причиной, ради которой вооруженные силы США будут вступать в войну». В этом же ряду находятся работы военных специалистов из США, Великобритании и Австралии, посвященные необходимости учета закономерностей современных конфликтов для выработки военных стратегий.

    При всей важности таких проблем, как  поиск причин и условий, при которых  слабые игроки вступают в противостояние с более сильными, а также попытки  объяснить тот или иной исход, результат асимметричного конфликта, они носят, скорее, второстепенный характер по сравнению с первичными, базовыми вопросами, связанными с понятием асимметрии в вооруженном конфликте. Наибольшего внимания заслуживают как минимум три таких вопроса, которые отталкиваются от уже накопленного объема знаний об асимметричных конфликтах, но в которых, несмотря на то, что теория асимметричного конфликта развивается уже четвертое десятилетие, до сих пор нет ясности.

    Первый вопрос: кто основные участники асимметричного конфликта и как состав участников таких конфликтов менялся во времени - по крайней мере, в период с окончания Второй мировой войны вплоть до наших дней? Классическая литература по асимметричным конфликтам (Э. Мак, Т. Пол, Р. Томпсон, И. Аррегин-Тофт, Дж. Рекорд) долгое время была сосредоточена на войнах между государствами и на крупных антиколониальных войнах, которые в основном завершились к концу 1970-х гг. И это несмотря на то, что асимметричные конфликты с участием негосударственных акторов, не связанных с антиколониальной борьбой, уже в 1980-е гг. были не менее распространены, чем асимметричные конфликты других типов, а в 1990-е-2000-е гг. стали абсолютно преобладать. Лишь в начале XXI в. природа асимметрии в конфликтах с участием негосударственных игроков стала привлекать повышенное внимание, в том числе со стороны военных аналитиков (Дж. Нагл, Д. Петрэус). Хотя это не значит, что конфликты такого рода до этого не изучались, теоретики конфликтов низкой интенсивности, партизанских войн и т.д., для которых конфликты с участием повстанческих формирований всегда были главным объектом исследования, не обязательно ставили во главу угла проблему асимметрии. О том, что состав участников асимметричного конфликта продолжает обновляться и в XXI в., свидетельствует, например, новый феномен транснациональных сетевых движений, противостоящих, в том числе вооруженным путем, государствам, объединениям государств и т.д.

    Второй вопрос связан с тем, что стартовая, традиционная трактовка асимметрии как значительного военно-силового превосходства одной из противоборствующих сторон, конечно, далеко не полно отражает суть любого асимметричного конфликта. Она особенно не адекватна абсолютно преобладающему в начале XXI в. типу асимметричного конфликта - противостоянию между государством (группой государств) и негосудар ственной группировкой (в том числе транснациональной сетью). Попытки свести такую асимметрию к военно-силовым и вообще исключительно к исчисляемым параметрам и количественным показателям малоудовлетворительны, а попытки дополнить силовую асимметрию нормативно-правовой (наличием или отсутствием государственного статуса) недостаточны. Если бы дело было только в этом, то ничто не мешало бы качественно превосходящей в военном отношении стороне, особенно если она еще и обладает международно признанным политико-правовым статусом, в пух и прах разгромить более слабого оппонента. Между тем, многие асимметричные конфликты носят затяжной характер без видимых признаков военного разгрома, а некоторые даже приводят к парадоксальному поражению более сильной стороны. Отсюда вопрос: какие другие критерии, помимо военно-силового и статусного, характеризуют и определяют асимметрию в конфликте?

    Наконец, третий вопрос отчасти связан с растущим признанием, вслед за практиками от Мао Цзэдуна до стратегов противостояния коммунистическим повстанцам в Британской Малайе Х. Бриггса и Дж. Темплера в 1950-е гг., решающего значения фактора поддержки со стороны местного населения для победы более слабой стороны в асимметричном конфликте. Этот фактор приобрел особую актуальность в контексте интернационализированных конфликтов последнего десятилетия с участием вооруженных сил иностранных государств, особенно на фоне провалов контрповстанческой стратегии США в Ираке и Афганистане. Осознание решающей роли этого фактора легло в основу целого ряда контрповстанческих стратегий и доктрин, от подрыва социальной базы повстанцев за счет приоритета правоохранительного подхода над военными решениями и завоевания «сердец и умов» (Р. Томпсон) до стратегии «защиты населения» как одной из основ американской контрповстанческой доктрины начала XXI в. («доктрины Петрэуса»). Однако если нет сомнения в том, что массовая поддержка со стороны населения является обязательным и даже решающим условием победы более слабой стороны в асимметричном конфликте, то развязывание и/или продолжение такой стороной асимметричной конфронтации, в том числе в течение длительного времени, возможно и без значительной социальной поддержки его целей и программы. Соответственно, даже те государственные стратегии участия в асимметричных конфликтах, которые предполагают широкий набор мер с целью лишить повстанческие силы поддержки со стороны населения, могут помочь не допустить их победы в конфликте, но совершенно не гарантируют прекращения асимметричного противостояния как такового. Соответственно, важно не только определиться с участниками асимметричного конфликта и критериями асимметрии в конфликте, но и найти ответ на третий вопрос: какие характеристики и условия позволяют даже тем вооруженным акторам, которые не имеют преобладающей, массовой поддержки среди населения, бесконечно долго вести асимметричное вооруженное противостояние в отсутствие решающего исхода?

    Любая современная концепция асимметричного конфликта, претендующая на его самостоятельную теоретическую интерпретацию, должна внятно ответить хотя бы на эти три базовых вопроса. Это позволит дать содержательную трактовку асимметрии в конфликте и выявить сравнительные преимущества не только (и не столько) более сильной, но и более слабой, в смысле военно-силового потенциала, стороны¹⁴.

    В последнее десятилетие наиболее серьезным противником ведущих мировых держав является международный терроризм, воплощенный в лице движения «Аль Каида» и ее идейного лидера Усамы бен Ладена. Международный терроризм стал рассматриваться некоторыми аналитиками как пример эволюции асимметричных стратегий в новую эпоху противостояния развитого Запада и бедного, угнетенного Юга¹⁵. В исследованиях партизанских движений сюжеты об использовании террористических тактик присутствовали и ранее, но террористические тактики не являлись главным средством ведения борьбы за национальное освобождение. Исключительно последовательную эволюцию национально-освободительного движения в массовые террористические группы можно наблюдать в Движении за освобождение Палестины с той оговоркой, что это движение постоянно разделялось на сторонников радикальных методов и политических методов борьбы, с которыми вели переговоры. Движение Ирландской республиканской армии в Великобритании и Северной Ирландии и баскское движение ЭТА в Испании никогда не могли достичь той степени народной поддержки, которая могла бы вызвать структурные изменения, их влияние ограничивалось способностью перейти к политическим методам борьбы.

    Можно говорить о том, что в 2000-е гг. идеологи международного террористического  движения делают попытку приравнять террористические действия к действиям партизанских групп и обычным формам вооруженной борьбы, для того чтобы легитимировать такие действия в глазах общественности и попытаться закрепить это положение в международном праве. Такой взгляд может показаться абсурдным, если не учитывать тот факт, что в 1970-е гг. действия партизанских групп были де-факто приравнены к действиям регулярных войск в рамках международного гуманитарного права (МГП). В I и II Дополнительных протоколах к Женевским конвенциям 1946 г. в 1976 г. были включены положения, при выполнении которых на участников партизанских групп распространялось действие МГП¹⁶. Главная идея заключалась в том, что партизаны должны выполнять правила ведения военных действий и носить знаки отличия, которые выделяют их от гражданского населения. Сейчас можно наблюдать достаточно оживленную полемику по этому вопросу, в которой участвуют юристы, политики, идеологи радикальных движений и их противники.

    В российской академической литературе проблематика, связанная с теорией  асимметричного конфликта, освещена довольно слабо. Тем большее внимание на этом фоне заслуживает первое в отечественной исторической науке исследование в этой области, опубликованное томским историком Ларисой Дериглазовой в 2009 г. - «Асимметричные конфликты: уравнение со многими неизвестными»¹⁷. Уподобление соотношения противоборствующих сторон в асимметричном конфликте уравнению как сугубо математической категории - а тем более вынесение этой аналогии в название книги - логически подразумевает приоритет рациональных и преимущественно исчисляемых параметров асимметрии. Однако круг реально затронутых в книге вопросов и интепретаций асимметричного конфликта шире этих искусственных рамок. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава 2. Феномены асимметричных угроз и асимметричных конфликтов в современном мире

2.1. Асимметричные конфликты и неравновесные системы

    Исследования и эмпирические наблюдения показывают, что сегодня столкновения между нетождественными противниками существенно преобладают над «классическими» конфликтами между государствами. Подсчеты по базам данных о вооруженных конфликтах подтверждают, что в послевоенный период более чем в 80% вооруженных конфликтов одна из сторон была представлена негосударственных участником или участником, международно-правовой статус которого не был идентичен статусу его противника. При этом более 75% всех вооруженных конфликтов были внутренними или же начинались как внутригосударственные конфликты. Результаты асимметричных столкновений все чаще нарушают привычное ожидание победы «сильного противника» — государства, обладающего, к тому же, легитимностью на применение силы¹⁸. По подсчетам американского политолога А.Аррегин-Тафта, за период 1800—2003 гг. «сильные противники» победили в 71,5% асимметричных войн. Однако разбивка двухсотлетнего периода на 50-летние фазы показывает постепенное уменьшение этой пропорции: 88,2% — в первом 50-летии и 48,4% — в последнем. Более того, обе указанные тенденции усиливаются после Второй мировой войны.

    В США с 2008 г. издается междисциплинарный  научный журнал «Динамика асимметричного конфликта». В первом номере журнала редакция определила предмет изучения как «конфликт между государствами и негосударственными претендентами, который «является доминирующей формой конфликта в сегодняшнем мире и будет главным источником насильственных конфликтов в XXI в.»¹⁹ Концепцию асимметричного конфликта активно применяют в прикладном военно-стратегическом анализе в США, Израиле, Великобритании, Австралии, Канаде. Логику борьбы асимметричных противников стремятся учитывать политики в процессе принятия решений о применении силы в международных и внутренних конфликтах: формы, масштаб, ограничения и легитимация. Специалисты в области урегулирования конфликтов уделяют особое внимание специфике разрешения противоречий между асимметричными противниками. Военные теоретики успешно пытаются интегрировать инструментарий асимметричного конфликта в классическую военно-стратегическую науку.

    Время «холодной войны» ныне оценивается как период «равновесия сил». Стабилность мировой системы обеспечивалась на основе соревнования, в котором одна из сторон непрерывно старалась не потерять баланса сил в сравнении с другой. В сущности, идея баланса сил представляет собой классическую идею политического реализма в ХIХ и ХХ веках. В традиционном типе систем ответ в принципе линеен, т.е. - ответом на увеличение сил эвентуального соперника или противника выступает увеличение, например, собственной военной мощи. Это объясняет и нарастание вооружений на всем протяжении периода «холодной войны», в течение которого глобальная безопасность выстраивалась на основе «равновесия страха».

    Сегодня эта идея, однако, все меньше работает как в отношениях между государствами, так и внутри них. Стремление действовать в основном с позиции силы ведет к противоположному эффекту, отворяя своеобразный «ящик Пандоры». Мир втянулся в эпоху «асимметричных конфликтов», характерных для весьма неравновесных систем. Все это предполагает, когда встает вопрос об управлении общественными процессами, необходимый преход от социальной философии, в которой заложена идея равновесия сил, к социальной философии, которая предлагает управление процессами как внутри отдельных государств, так и между государствами, принимая во внимание асимметричность, неравновесие сил²⁰.

    В современном глобализированном  мире, в котором отсутствует прежнее  противостояние, а национальные границы  становятся все более прозрачными  для всех видов возможных воздействий, классический политический реализм оказывается неподходящим для объяснения поведения динамизированных и неравновесных систем. Усложнение и нарастающая нестабильность современных социальных систем, в силу чего они реагируют на ситуацию все более нелинейно, радикально изменяют представления как о безопасности, так и о механизмах преодоления опасности. Установка на силовое преобразование объектов уже недостаточно эффективна при действиях в таких системах. При резком увеличении внешнего силового натиска система может породить не что-то новое, а воспроизвести старые структуры, т.е. законсервироваться и сохраниться даже более эффективно. Поэтому новая политическая философия строится главным образом на несимметричных, а не на симметричных ответах на ту или иную угрозу.