Влияние идей буддизма на искусство (Индии, Китая, Японии)

Автор: Пользователь скрыл имя, 18 Февраля 2012 в 18:14, реферат

Описание работы

Буддизм оказал глубокое влияние на становление принципов традиционного восточного искусства. В работе я постараюсь отметить тесную связь между незавершенностью в восточном искусстве и философско-религиозным сознанием Востока.

Работа содержит 1 файл

Реферат.docx

— 60.74 Кб (Скачать)

Министерство  образования и науки Российской Федерации                                                Департамент образования, культуры и спорта Орловской области                                     Управление образования и молодежной политики                                                            Областное государственное образовательное учреждение                                                   среднего профессионального образования                                                                   «МЕЗЕНСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ КОЛЛЕДЖ» 
 
 

Реферат

По философии

На тему:

Влияние идей буддизма на искусство

(Индии,  Китая, Японии).

 
 
 
 

Выполнила: студентка 31 группы

Специальность: 050144

«Дошкольное образование»

Гринёва Любовь Дмитриевна 
 

Орел 2012

Буддизм оказал глубокое влияние на становление принципов  традиционного восточного искусства. В работе я постараюсь отметить тесную связь между незавершенностью в  восточном искусстве и философско-религиозным  сознанием Востока.  

Именно буддизм  с его учением о вечно изменяющемся чувственном мире дал художнику  важный методологический принцип, позволивший  ему создать неповторимый мир  образов восточного искусства. Суть художественного творчества в дальневосточном  регионе прекрасно выражает афоризм  Су Ши: «Когда рисуешь дерево, нужно  чувствовать, как оно растет». Благодаря  буддизму на Востоке незавершенность  есть универсальный принцип, пронизывающий  как традиционное, так и современное  искусство, причем художники исходят  из принципа «природа - мера красоты». В буддизме особенно ярко проявляется  изначальное значение образного  слова, которое придает его философско-этическим  абстракциям эмоциональную убедительность и «достоверность». И вообще для  буддизма характерно тяготение к  притчам, к образной метафоре и сравнению. Доминирующее значение образного слова  в буддизме неизбежно требовало  его реализации в действии, поэтому  он очень активно использует различные  формы национальных, художественных народных традиций.

Первой страной, искусство  которой я буду рассматривать, является Китай. Буддизм, особенно чань-буддизм, сыграл немалую роль в расцвете классической китайской живописи, в том числе  эпохи Сун (X-XIII вв.). Тезис чань-буддизма о том, что Истина и Будда везде  и во всем - в молчании гор, в журчании ручья, сиянии солнца или щебетании  птиц и что главное в природе - это великая бескрайняя Пустота, оказал большое влияние на художников сунской школы. Для них, например, не существовало линейной перспективы, а горы, в обилии присутствующие на их свитках, воспринимались как символ, иллюстрировавший Великую Пустоту  природы. 
      С буддизмом связано в истории Китая очень многое, в том числе и, казалось бы, специфически китайское. Вот, например, легенда о возникновении чая и чаепития. Чань-буддисты в состоянии медитации должны были уметь бодрствовать, оставаясь неподвижными, в течение долгих часов. При этом уснуть в таком состоянии прострации считалось недопустимым, постыдным. 
      Но однажды знаменитый патриарх Бодхидхарма во время медитации уснул. Проснувшись, он в гневе отрезал свои ресницы. Упавшие на землю ресницы дали ростки чайного куста, из листьев которого и стали затем готовить бодрящий напиток. Конечно, это лишь легенда. Однако фактом остается то, что искусство чаепития действительно впервые возникло в буддийских монастырях, где чай использовался как бодрящее средство, а затем чаепитие стало национальным обычаем китайцев. «Вкус чань тот же, что вкус чая (чая)», - гласит китайская поговорка.

Образ мира, представленный в китайском искусстве, никогда  не мыслился китайскими мастерами как  отражение или слепок некоей «объективной действительности», но имел прежде всего  символическое значение: он был призван  указывать на незримые глубины опыта. От китайского живописца вообще не требовалось рисовать с натуры; ему  следовало выписывать воображаемый, всецело внутренний мир. И если китайская  картина кажется вполне реалистической и даже содержит точное обозначение  изображенной местности и даты ее создания, то лишь потому, что правда «духовного превращения» не существует вне конкретности события, как чистое зеркало - вне отражаемых им образов. Но в картине настоящего мастера, по китайским представлениям, обязательно  должен быть секрет. Не потому, что живописец  должен намеренно что-то скрывать от зрителя. Просто его произведение требует  не любования внешними предметами, а усилия внутреннего прозрения. Как говорили в Китае, подлинная  картина (или, если угодно, подлинное  в картине) - вне картины. Истинный же секрет живописи заключается не в утаенности предмета живописного  изображения, а именно в неразличимости внутренней реальности жизни и ее внешнего образа, неразличимости глубины  и поверхности нашего опыта. Если картина - это маска реальности, то маска тем утонченнее, чем менее  заметна она со стороны» (В.В. Малявин. «Молния в сердце»).

«Итак, китайская  картина - это не копия какого бы то ни было предмета материального  или идеального мира, а пространство «совместного рождения» (бин шэн) всего  сущего - пространство активное, энергетически  заряженное и функциональное по своей  природе. В классическом китайском  пейзаже подчеркивается несоизмеримость  естественного мира и человека в  его внешнем, так сказать, «человекоподобном» образе. Такой человек ничем не выделяется здесь из тьмы существ, населяющих мир, он кажется песчинкой, затерянной в необозримых просторах мироздания... Пейзаж обычно увлекает нас в недостижимые дали или небесную высь, но иногда, например, в традиции, заложенной в XIV в. Ван  Мэном, он целиком располагается  ниже уровня горизонта, и тогда, рассматривая его, мы словно погружаемся в пустоту  мировой пещеры, становимся свидетелями  таинств мироздания, внушающих подлинно священный ужас. И все же этот мир, предстающий ареной необузданной и грандиозной игры стихий, словно бы укрывает собой человека, хранит его в себе. Он поистине интимен  ему, как мать, и поэтому освобождает  человека от гордыни и тщеславия, прививаемых ему обществом, дает ему мужество и силы жить наравне  с вечностью. Вглядевшись внимательнее в пейзаж, мы обнаружим, что человек, как будто затерянный среди просторов мироздания, есть в действительности средоточие мирового круговорота, подлинное «сердце мира». Он не только храним миром, но и сам хранит его в себе. Его ничтожество перед всеобщей метаморфозой бытия есть его величие сопричастности к этому бесконечному танцу вещей. И одно, как ни странно, подразумевает другое.

Под воздействием идей буддизма расцвело садовое искусство. Никакая другая религия не была так  тесно связана с растительным миром, с красотой природы, как буддизм. Буддийские монахи разводили вокруг своих монастырей целые рощи. Для  этого у них было достаточно досуга, и жили они в окружении мирной природы, столь благоприятствующей душевному покою. Вот почему садовое  искусство того времени тесно  связано с храмами и монастырями. Из Индии буддийский храмовый сад  перекочевал в другие страны, в  Китае, Корее, Японии дал жизнь садам  нового типа. (В Японии - знаменитый «сад камней»).  
Ведь именно сад, выступая посредником между цивилизацией и природой, внутренним и внешним в человеческом бытии скрадывает различие между тем и другим и позволяет ощутить постоянство жизни.

Китайский сад собирает в себе дом и космос, порядок  и волю, труд и досуг. Он есть подлинное  средоточие, фокус Пути как преемственности  человеческого и небесного. Но этот фокус заведомо выше формальных определений. Настолько выше, что неясно даже, имеет ли право на существование самое понятие «китайский сад»? Сады Китая отличаются необыкновенным разнообразием, и их невозможно свести к условностям того или иного стиля. Ни один из китайских садов не похож на другой, и ни один из огромного множества составляющих его элементов не повторяется в нем. Как замечает Цзи Чэн, автор главной книги об искусстве сада в Китае - «Устроение садов» (1634 г.), «в устройстве сада не существует правил, каждый должен сам выказать свое умение». Бытие китайского сада не подчиняется каким-либо отвлеченным правилам, оно есть не что иное, как раскрытие пространства и времени, вечное самообновление.

Это хаос, который взывает к предельному единству бытия. Китайский сад отличается поразительной стилистической убедительностью именно как целостное явление, взятое в единстве всех его аспектов - утилитарных и эстетических. Ибо китайский сад - это не просто оазис «художества» в пустыне житейской рутины. Он предназначен не только для того, чтобы в нем развлекались и мечтали, но и для того, чтобы в нем жили и трудились. Он не является «окном в мир», пограничной зоной между естественным и человеческим - местом предосудительных увеселений или демонстрации

триумфа человеческого  разума (история европейских садов, кстати сказать, в изобилии дает примеры  и того и другого). Но это и не окно в прекрасный мир идеала, прорубленное в темнице земного бытия. Перед  нами сад как дом - фокус эстетически  осмысленного быта, охватывающий все  стороны человеческой деятельности...

Говоря о символических  и художественных ценностях китайского сада, надо иметь в виду, что сады в Китае всегда сохраняли свое значение мира в миниатюре, прообраза полноты бытия. В них неизменно должны были присутствовать все элементы природного мира - земля, вода, камни, растительность. Сад в китайском понимании - это целый мир, вмещающий жизнь человека, «мир в мире»...

Все же главное назначение китайского сада, как и любого творчества в китайской традиции, - порождение символического мира, бесчисленного сонма символических миров. Искусство сада по-китайски - это умение сказать как можно больше, явив как можно меньше. Классический китайский сад вырос из понимания того, что никакая сумма конечных образов сама по себе не произведет эффекта бесконечности. Этот сад заставляет ощутить ограниченность любой перспективы, уткнуться в предел всякого видения.

Частично рассказав  про искусство Китая, мне хочется  перейти к другой стране - Японии.

Понять законы японского  искусства невозможно, не принимая во внимание идею дзен-буддизма, то есть идею иллюзорности бытия, реальности неявленного  мира, отношения к бытию как  страданию, а к нирване - как к  блаженству. Существует несколько принципов  этого ответвления буддизма:

-"Одно во всем  и все в одном" то есть  способность человека сконцентрироваться, отрешиться от всего суетного, сосредоточить внимание на том,  чем занимается творец. Чтобы  стать самим собой, надо научиться  расширять сознание до ощущения  всеединства, соритмичности с  космосом, культивировать целостное  мышление. Надо научиться возвращаться  к изначальной целостности, нерасчлененности  мира. Японцы называли "полной  искренностью" самозабвенную отдачу  тому, что делаешь. В этом суть  дзэнского искусства. В чем  суть чайной церемонии, например? Это встреча душ в полном  безмолвии, тишине. Полный покой,  ничего лишнего, постороннего, слышно  только бульканье воды. Что делает  мастер икебана? Он общается  с душой цветка. У него отрешенное  лицо, он прислушивается к цветам, располагая их так, чтобы они  не мешали друг другу и оттеняли  красоту друг друга. " Один цветок  лучше, чем сто цветков, передает  цветочность цветка". Художники  Японии, передавая свой опыт ученикам, говорили: чтобы нарисовать сосну, надо уподобиться сосне, чтобы нарисовать ручей, надо уподобиться ручью. И цветок откликнется, и дерево, если сосредоточиться целиком на этом цветке, на этом дереве.

-"Увидеть солнце  в полночь". Это попытка приблизиться  к непроявленному миру, к Дао,  т.е. увидеть невидимое, услышать  неслышимое, выявить Красоту Небытия  (югэн). Истинным искусством считалось  вхождение в Неведомое в себе  и в мире. Внутри человека должно  проснуться что-то дремлющее,  непроявленное в обычной жизни,  но в момент сильного потрясения, высшего напряжения духа иногда  пробуждающееся. Разными путями (медитация,  дыхательная гимнастика, жизненное  эмоциональное потрясение) достигается  Озарение (сатори), освобождение сознания. Человек в результате видит  новыми глазами, постигает суть  вещей, сам становится другим. Достигается состояние "не-я", и художник поднимается до  вершин своего дела, становится  истинным творцом. 

-Мир - это океан,  он не возникает и не исчезает. Волны, приливы, отливы то появляются, то исчезают. Ритм, образ волнообразного  движения можно найти в архитектуре,  в японских садах, в композиции  литературных произведений, пейзажах, музыке, боевых искусствах, в театре (колышущиеся движения персонажей-масок театра но, например).

-Умение передать  извечное в преходящем. Ценится  способность художника подвести  слушателя, зрителя, читателя  к ощущению иллюзорности, непрочности  бытия, мимолетности, неповторимости  мгновенья. Японские художники,  как никто в мире, ценят непостоянство,  переход форм, цвета, времен года. Здесь ключевое слово - аварэ,  т.е. очарование.

-"Знающий - не  говорит, говорящий - не знает". Буддийская культура - это культура  молчания. Слова Будды бессловесны.  Истина невыразима в слове,  она передается "от сердца к  сердцу". Распространены знаки,  символы, условные позы, жесты,  язык веера, цветов. Принцип минимализма  пронизывает все виды искусства.  Это - традиция бессловесного  общения, на невербальном уровне.

-Идея индивидуального  пути в дзэн: "Где живут другие, я не живу. Куда идут другие, я не иду". Исповедующий дзэн  художник - единственный хозяин своих  мыслей - состояния сатори достигает  исключительно собственными усилиями. Склонность к уединению, покою  - свойство японской души. Отстраненность  от жизни, некая дистанция между  реальной жизнью и жизнью души - неотъемлемая черта и буддиста-художника  и обычного буддиста.  Такая отстраненность помогала буддистам переживать сложные, трагичные ситуации более стойко, выживать в буквальном смысле слова, уметь быть крайне неприхотливыми в быту, терпеть холод и голод, как бы не замечая их.

В японском языке  не было термина "искусство". Искусство  не понималось как создание чего-то нового, оно понималось как продолжение  жизни, т.е. произведение искусства  естественно рождается, проявляется, как и все в этой жизни, оно  живет, дышит. Произведение искусства - не самоцель, а лишь средство раскрытия  истины, достижения единства с миром. Главное - не форма, а дух.

Художник, согласно доктрине дзэн, в своих произведениях  передает истину. Но истина - по дзэн - это  Будда. И если Будда вездесущ, то он находится всюду: и в сердце человека, и в каждом уголке природы. Чтобы отразить реальность, учат наставники дзэн, художнику нужно прочувствовать дух жизни, слиться с окружающими  его вещами. Художник должен не копировать вещи, а выражать свой внутренний мир, свое видение действительности и  каждого отдельного ее элемента - животного, дерева, цветка, тростинки, травинки и  т. д. Японские художники, придерживающиеся доктрины дзэн, прежде чем сделать  первый штрих кистью, вводят себя в  состояние, которое дает им возможность  пережить единение с природой. Классический буддизм такое состояние именует  просветлением. Японцы считают, что  в подобных случаях достаточно войти  в состояние самадхи.

Информация о работе Влияние идей буддизма на искусство (Индии, Китая, Японии)