Проблема свободы и ответственности человека

      Данным  экономическим реалиям, экономической  свободе соответствовала политическая система общества, в центре которой находилось буржуазное государство. Выйдя из лона феодального абсолютизма, оно порывает с его вековыми традициями личной несвободы индивида, добиваясь утверждения нового права, “согласования свободы каждого со свободой всех... по общему закону”¹¹, когда равная мера применяется к разным людям.

      Личная  политико-юридическая независимость  человека при сохранении материальной, вещной зависимости от других людей, закрепленной в узаконениях государства, представляет собой гигантский шаг вперед к подлинной свободе. Но это еще не подлинная свобода человека. Ни капитализм, ни социализм, представляя собой две различные формы одной и той же индустриальной цивилизации, уже в силу относительной ограниченности своих базовых экономических, технико-индустриальных и политико-идеологических структур неспособны преодолеть дуализм духовного и вещного, асимметрию в развитии человеческой свободы.

      Гегель  современное ему буржуазное общество определял как разъединение. В нем “каждый для себя — цель, все другие для него — ничто. Но без отношения с другими он не может достигнуть объема своих целей; эти другие суть потому средства для целей особенного”.¹²

      Для достижения третьей ступени в  развитии свободы, именуемой свободной  индивидуальностью или свободной, неотчужденной, всесторонне и гармонично развитой личностью, требуется нечто неизмеримо большее, чем то, что достигнуто ныне в эволюции социума и его граждан.

      Такая индивидуальность, будучи действительно, а не наполовину свободной, будет  отличаться универсальным развитием своих внутренних потенций и обезличиванию людей. И, что особенно важно, свободная индивидуальность явится в своей субстанции уже не мерой свободы и независимости человека от общества, а специфическим критерием социальности, мерой связи и единства с обществом и природой. Преодолевая зависимость от природы, рабскую приниженность в обществе, такая личность должна найти в себе силы избежать ослепления новыми вещами и старыми идеями. В этом смысле можно согласиться с тезисом Канта о том, что человек есть цель сама по себе, как и  тем, что человека нельзя подвести под определения природы, так как он представляет единство природы и свободы.

      Социальный  прогресс ускоряется, но темпы ускорения  весьма неодинаковы во времени и  пространстве. Что же касается человека, то вслед за Ж.-Ж. Руссо (1712-1778 гг.) многие мыслители XX в. скептически оценивают возможности благотворного влияния прогресса на положение человека в обществе, обретение им свободы. С.Л.Франк, например, полагал, что никакие технические, социальные и умственные усовершенствования не способны изменить к лучшему завтрашний и послезавтрашний день человека по сравнению с днем сегодняшним и вчерашним: “Всегда зло, глупость и слепая страсть будут царить на земле”.¹³

      В движении к свободе человек постигает  смысл жизни, который таится не вовне, а внутри нас. Погружаясь в глубины собственного бытия, свободный человек с помощью веры и напряженных волевых усилий выращивает в себе добро и правду, совершенствуя тем самым свою человеческую природу.

      В философии экзистенциализма антропология в значительной мере сводится к решению проблемы свободы, к выяснению предпосылок и факторов, которые обеспечивают ее осознание и обретение. У Ж.-П. Сартра, например, человек на уровне своего психологического “Я” не свободен; он лишен возможности выбора, более того — его выбирают, им манипулируют, как пешкой. Как же человеку добиться свободы?

      Если  С. Л. Франк считал, что свобода  содержит в себе динамичность: процесс  свободного выбора подразумевает такие моменты, как “делание”, “совершение”, “становление”, т.е. нечто активное и созидательное в действиях познающего субъекта¹⁴, то у Сартра природа свободы основана на негативе. Быть свободным, по Сартру, означает способность человека не творить бытие, а выводить себя за его пределы, освобождаться от него, отрицать необходимость. Человек освобождается от неподлинного существования тем, что уходит из-под господства необходимости, законосообразного состояния. Мера свободы человека в антропологии Сартра определяется степенью отрицания внеположенного ей бытия, косного и инертного существования в обществе.¹⁵

      Глубоко исследовал проблему человека крупный отечественный мыслитель Иван Александрович Ильин (1882-1955 гг.). Наряду с такими истинно человеческими феноменами, как добро и зло, мораль, любовь, душа, вера, культура, труд, совесть, семья и пр., он исследует в различных аспектах свободу человека. Прежде всего, он ставит теоретико-методологические вопросы: “Что значит — “свободен”? Какая свобода имеется здесь в виду? Свобода от чего и ради чего?”¹⁶

      И. А. Ильин различает внешнюю свободу личности и ее внутреннее освобождение; соотносит свободу, любовь и веру в Бога; пишет о человеческих страстях и достижении свободы в управлении ими; исследует политическую свободу как разновидность внешней свободы; ставит проблему уважения авторитета, дисциплины, ответственность свободного человека; критикует беспредельность и разнузданность в поведении людей; указывает на “вреднейший парадокс, утверждающий необходимость и полезность безграничной свободы (крайний либерализм, анархизм)”.¹⁷ Он выступает против бездуховности, считает, что духовная свобода и религиозная самостоятельность людей не только не исключают воспитания и преподавания, а напротив, предполагают их. Обратившись против духа, свобода перестает быть таковой и становится произволом. Итак, заключает мыслитель, “без свободы гаснет дух; без духа - вырождается и гибнет свобода. О, если бы люди увидели и уразумели этот закон!”¹⁸

      Для русской философской литературы вообще характерно широкое, целостное толкование духовности, включающей триединство: разум, чувство и волю. Последняя, пожалуй, является объектом столь же многочисленных исследований, как и сама свобода.

      А. В. Водолагин подчеркивает, что человек  в своем историческом существовании  всегда открыт возможностям бытия, которые еще не стали вещами, поступками, событиями. И вот эта открытость, проявляющаяся в “неискоренимом томлении человеческого духа, в состояниях беспричинного страха, беспокойства, тревоги, недовольства самим собой и миром означает вместе с тем его постоянную готовность к самоопределению, которую мы и называем волей”.¹⁹

      Как бы то ни было, свободой может обладать лишь тот человек, который наделен волей. Это позволяет ему противостоять внешней необходимости, реализовать свои внутренние потенциальные силы и возможности. Воля и свобода могут трактоваться как проявления инстинктивного, аффективного состояния человека, в отрыве от духовности и социальности или в психологическом плане: свобода — “психологическое сознание людей, действующих по желаниям и стремлениям своего “Я”, по своей воле”.²⁰

      С учетом социального прогресса и  достижений общественных наук важно оптимизировать и конкретизировать тезис о свободе как соотношении индивида (“Я”) и его деятельности, совершаемых им актов; о свободе и ответственности человека.

      Свободный человек принимает решения по собственной воле. Однако насколько эти решения и сама свободная деятельность человека согласуются с волей и деятельностью других людей, групповыми и общественными интересами? Так свобода и ответственность личности становятся двумя взаимосвязанными и взаимообусловливающими друг друга характеристиками ее бытия. Между тем сторонники абсолютной свободы воли полагают, что поскольку поведенческие поступки человека строго детерминированы внешними условиями и обстоятельствами, он не может и не должен нести ответственность за социальные последствия этих поступков. Считается, таким образом, что воля человека не может быть свободной при сохранении внешней детерминации: либо свобода, либо необходимость.

      Метафизическая  абсолютизация одной из противоположностей снимает другую противоположность, но это происходит лишь в воображении тех, кто допускает подобную мистификацию. Ведь в рамках необходимости человек имеет возможность выбора того или иного решения, принятия того или иного варианта поведения, вплоть до альтернативных позиций. Свободно, в соответствии с собственной волей принимая решения, становясь на определенную сторону, выбирая путь, человек должен принять на себя и ответственность за свои действия перед собственной совестью, другими людьми, обществом, государством. Следовательно, свобода предполагает ответственность, а ответственность выступает условием свободы. Предпочитая добро или зло, человек должен принять адекватную реакцию окружающих и в отношении самого себя.

      Существует, правда, точка зрения, что зло никогда не выбирается свободно. Напротив, “нас непроизвольно тянет, влечет или гонит к нему; поскольку зло нас “привлекает”, в этом самом акте влечения ко злу мы уже теряем нашу свободу; подлинно “свободно” мы стремимся только к добру...”.²¹ Вопрос о том, виноваты ли мы в том, что Бог снабдил нас такой сомнительной, неустойчивой свободой, которая может вести ко злу, остается, по Франку, в стороне. Другими словами, предполагается как данность, что злонамеренность коренится в самом человеке, как и доброта. При таком подходе надо признать, что зло неистребимо и борьба с ним бесперспективна. Пока зло на Земле не искоренено, но неужели человек смирится с таким положением на “веки вечные”?

      В любом государстве, а в современной России, видимо, в особенности, осуществление свободного волеизъявления личности должно сочетаться с выполнением ею конституционных обязанностей и несовместимо с действиями, причиняющими ущерб государственной и общественной безопасности, ментальным основам жизни и здоровью населения, защите прав и свобод других лиц. Трактовка свобод человека не должна допускать их одностороннего толкования: жить в обществе и быть независимым от общества нельзя. Подлинная свобода альтернативна несвободе во всех ее проявлениях. В то же время она несовместима с безответственностью, вседозволемностью, распущенностью, анархистским своеволием, волюнтаризмом индивида, жизненное кредо которого чрезвычайно примитивно и эгоцентрично: “Делай, что хочешь”.

      С этим девизом себялюбцев фактически смыкается широко рекламировавшийся  у нас в конце 80-х гг. постулат: “Все разрешено, что не запрещено законом”. Что это означает на практике? Только ли законопослушание? Отнюдь нет. Ведь даже законопослушные люди ориентируются при этом на допустимость аморального поведения, безнравственных поступков. Поскольку общеобязательных, “писаных” законов в области морали не существует, выходит, что может быть санкционирована “антимораль”? В жизни так и получается, что повсеместно дают о себе знать не урегулированные законом акты циничного попрания традиционных правил общежития, вопиющая бездуховность, грубость и хамство, нравственная глухота. Без свободы выбора нет и самой свободы, но это должен быть разумный выбор.

      В правовом государстве не только Конституция как Основной закон, но и другие законные и подзаконные акты, правовые нормы, ведомственные и прочие, идущие от государственных органов, предписания и инструкции должны не противоречить высоким требованиям морали, более того, они призваны соответствовать им и укреплять их. В России органичное сочетание свободы и ответственности граждан является необходимой предпосылкой нормального функционирования государственных и общественных институтов; соблюдения законности и правопорядка; повышения общей и политической культуры; эффективной борьбы с преступностью, бюрократизмом.

      Свобода порождает добро, а несвобода, рабство  во все времена плодили зло. На исходе XX в. вопрос о полном торжестве  добра над злом в большей степени; риторический, чем практический. Но времена меняются и все-таки к лучшему, множа основания и аргументы для социального оптимизма. Если счастье — это “добро, искомое ради самого себя”,²² то свободные добрые люди самые счастливые. И будущее, в конечном счете, принадлежит именно им.

2. ЦЕНТРАЛЬНОЕ МЕСТО  ПРОБЛЕМЫ СВОБОДЫ  ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ  В ФИЛОСОФИИ Н.А.  БЕРДЯЕВА

      Главная проблема философии Бердяева - смысл  существования человека и в связи  с ним смысл бытия в целом. Ее решение, по мнению писателя, может  быть только антропоцентрическим - философия “познает бытие из человека и через человека”, смысл бытия обнаруживается в смысле собственного существования. Осмысленное существование - это существование в истине, достижимое человеком на путях спасения (бегства от мира) или творчества (активного переустройства мира культурой, социальной политикой).

      По  мнению русского философа Г.П. Федотова, “четыре понятия, взаимно связанных, в сущности разные аспекты одной  идеи, определяют религиозную тему Бердяева: Личность, Дух, Свобода и Творчество”.²³

      Философия Бердяева носит персоналистический характер; он сторонник ценностей  индивидуализма. “Истинное решение  проблемы реальности, проблемы свободы, проблемы личности - вот настоящее  испытание для всякой философии”, - считает он. Н.О. Лосский пишет: “В особенности же Бердяев интересуется проблемами личности... она не часть общества, напротив, общество - только часть или аспект личности. Личность - не часть космоса, напротив, космос - часть человеческой личности.”²⁴ Бердяев был поглощен экзистенциальным интересом к человеку, в “Самопознании” он отмечает: “...экзистенциальная философия ... понимает философию как познание человеческого существования и познание мира через человеческое существование...”²⁵ Однако, в отличие от других философов-экзистенциалистов, писатель не удовлетворяется сопереживанием, его волнует не столько трагедия человеческого существования, сколько свобода человеческой личности и человеческого творчества. “Свобода для меня первичнее бытия. Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я положил в основание философии не бытие, а свободу.” “Свобода, личность, творчество лежат в основе моего мироощущения и миросозерцания”,- пишет Бердяев.²⁶ Он онтологизирует свободу, выводит за рамки обычных проблем философии. Свобода, своими корнями уходящая в иррациональную и трансцендентную безосновность, является для него исходной и определяющей реальностью человеческого существования. Бердяев пишет: “Свободу нельзя ни из чего вывести, в ней можно лишь изначально пребывать.”²⁷