Причинность и закон в работах О. Конта

   Такого рода итог, действительно, представляется естественным пределом развития знания буржуазному утилитаристски ориентированному сознанию. Его носитель, буржуазный теоретик, как таковой поддерживает науку не ради познания мира, а лишь постольку, поскольку она поставляет технические системы, т. е. такие стандартизированные совокупности орудий и приемов деятельности, которые могут производить практически полезный результат. Именно здесь философия позитивизма опускается до уровня массового буржуазного сознания, поскольку она, с одной стороны, не вдохновляется больше никакими великими идеями и идеалами, а готова чуть ли не обожествить Долгожданное и наконец достигнутое царство буржуа-зии, а с другой стороны, инстинктивно избегает идти, в познании дальше, чем до явлений, чтобы не открыть за ними более глубокие и скрытые силы, могущие поставить под вопрос устойчивость существующего порядка. Но это, конечно, не законченный процесс, а только тенденция.

   Справедливости ради надо сказать, что сам Конт не проходит этот путь буржуазного утилитаризма до логического конца. «Как бы ни были велики услуги, которые научные теории оказали промышленности... мы все же не должны забывать, что науки прежде всего имеют более прямое и возвышенное назначение: именно удовлетворение нашего ума в его основной потребности познавать законы явлений». Под это утверждение Конт подводит и определенную теоретическую базу: «Человек должен приступать к теоретическим исследованиям, совершенно не задаваясь какими бы то ни было практическими целями, ибо наши средства для открытия истины так слабы, что если мы их не сосредоточим исключительно на одной цели, на отыскании истины, а будем еще руководствоваться посторонним соображением: получать через нее непосредственную практическую пользу,— мы почти никогда не будем в состоянии найти самую истину».

Это и подобные утверждения Конта — не только определенное противоречие внутри его концепции, поскольку признание «изначальных стремлений человеческого духа» к познанию вполне в стиле поиска «первых причин», что строжайше запрещено «позитивным методом», но и выражение живого противоречия науки, развивающейся в условиях буржуазного общества: буржуа, конечно, не интересуют никакие «почему» относительно основ технологических процессов, хотя он и склонен вкладывать свои капиталы в прикладные исследования и разработки, сулящие видимый и скорый эффект — тем не менее, техника и технология не могут долго питаться одними стихийными изобретениями. Все в большей степени возникают они из фундаментальных научных исследований объективных законов природы, из поиска механизмов природных процессов, из активного поискового эксперимента, ведомого смелыми гипотезами, порывающими с ограниченной научной и технической традицией, хотя, в конечном счете, и вырастающими из запросов, проблем и противоречий прошлого техники и науки. Противоречивость доктрины Конта — результат попыток метафизически мыслящего разума освоить диалектику объективного процесса саморазвития социальной (в том числе производственной) практики человечества.

   Однако, пожалуй, в не меньшей степени отмеченное противоречие концепции Конта питалось и теми традициями французского энциклопедизма и просвещения, которые в 30-е годы были еще очень сильны в Европе. [4]

   На третьей позитивной стадии полностью вступает в силу второй закон, закон подчинения воображения наблюдению, потому что именно наблюдение рассматривается Контом как универсальный метод приобретения знаний. Развитие же науки он понимает преимущественно как накопление полученных знаний, и прежде всего законов. Поскольку научное знание, по Конту, это эмпирическое, т. е. опытное, знание, а опыт не имеет никаких окончательных границ, а может расширяться беспредельно, то понятно, что ни о каком абсолютном, завершенном знании не может быть и речи. Конт рассматривает науку не как некоторое достигнутое состояние, а как непрерывный процесс движения от узкого, ограниченного, неполного знания к более полному и всестороннему. Иначе говоря, наука для него есть не что иное, как история познания человеком мира, познания основанного главным образом на наблюдении. Поскольку же наблюдать мы можем только явления или то, что дается нашим чувствам, то понятно, что научное знание не может проникнуть к предполагаемой основе явлений, не может иметь дело ни с их сущностью, ни с первыми, ни с конечными причинами. "Поэтому по своему характеру научное знание является преимущественно описательным. Сам Конт говорит так: «Истинный позитивный дух состоит преимущественно в замене изучения первых или конечных причин явлений изучением их непреложных законов, другим словами,— в замене слова почему словом как».

   С точки зрения диалектического материализма, закон есть некоторое глубинное отношение, он выражает существо с точки зрения Конта, закон выражает лишь внешнюю поверхностную, непосредственно наблюдаемую, т.е. чувственно воспринимаемую, связь явлений.

   Вообще говоря, склонность сводить науку к описанию наблюдаемых явлений сама по себе возникла как некоторая тенденция задолго до Конта. Начало ее ведут иногда от знаменитой фразы Ньютона «гипотез не измышляю», от установки на то, чтобы основывать все выводы науки только на наблюдаемых и проверяемых фактах и избегать каких-либо объяснений, вводящих понятия, не имеющие чувственно воспринимаемого коррелята.

   Правда, это стремление никогда не осуществлялось полностью, но оно неизменно выдвигалось в противовес всевозможным спекуляциям натурфилософов. В нем можно усмотреть желание науки или ученых освободиться от ненаучных, догматических натурфилософских и иных напластований и твердо стать на свою собственную почву. Кроме того, этой тенденции к чистой описательности в XVIII в. немало способствовала потребность науки в накоплении фактов и классификации явлений природы, прежде всего органической. Но даже классификация растений Линнея не может рассматриваться как чисто эмпирическая и описательная. Она исходит из некоторых теоретических постулатов, например из положения о структурном сходстве близких объектов.

   Эта тенденция, которой в реальной истории науки всегда противостояла другая, рационально-теоретическая и объяснительная, была выделена Контом и позитивизмом вообще как специфическая черта научного знания и противопоставлена объяснению как якобы метафизическому занятию.

   Хотя законы рассматриваются Контом как независящие от человека и его сознания, вся его концепция научного знания тяготеет к феноменализму.

Познание, по Конту, не идет далее того, что чувственно воспринимается, что лежит на поверхности. Эмпирический мир, который мы познаем, не имеет, так сказать, глубины, он весь находится на одной плоскости, плоскости чувственного восприятия. Поэтому в позитивизме Конта возникает двусмысленность: с одной стороны, познание имеет дело как будто с объективным миром, с другой стороны, этот мир, образно говоря, как бы не имеет третьего измерения.

   О феноменализме Конта вполне откровенно говорит его ученик, другой видный позитивист, Дж. С. Милль, в своей работе «Огюст Конт и позитивизм». Милль пишет: «Основная доктрина истинной философии, по мнению Конта, равно как и характер его определения позитивной философии, может быть кратко выражена таким образом: мы познаем одни только феномены, да и знание наше о феноменах относительно, а не абсолютно. Мы не знаем ни сущности, ни даже действительного способа возникновения ни одного факта: мы знаем только отношения последовательности или сходства фактов друг к другу. Эти отношения постоянны, т. е. всегда одни и те же при одних и тех же обстоятельствах. Постоянные сходства, связывающие явления между собой, и постоянная последовательность, объединяющая их в виде предшествующих и последующих,— называются законами этих явлений. Законы явлений — вот все, что мы знаем относительно явлений. Сущность их природы и их первичные, деятельные или конечные причины остаются нам неизвестными и для нас недоступными».

   И немного далее он добавляет: смысл, который хотят навязать слову «положительный», с меньшей точностью мог бы быть передан с объективной стороны термином «феноменальный».

   Таков характер науки. Что касается ее гносеологических функций, которые, вообще говоря, состоят в описании, объяснении и предвидении, то объяснению Конт придает минимальное значение. Это ясно из замены вопроса «почему?» вопросом «как?». Место объяснения занимает у него описание. Но главную функцию науки Конт видит в предвидении. «Таким образом, — говорит он, — истинное положительное мышление заключается преимущественно в способности видеть, чтобы предвидеть, изучать то, что есть, и отсюда заключать о том, что должно произойти, согласно общему положению о неизменности естественных законов».

   Именно в предвидении будущего Конт усматривает и социальную функцию науки, особенно, поскольку она изучает общественные явления. [6]

3. КЛАССИФИКАЦИЯ НАУКИ ОГЮСТОМ КОНТОМ

   Конт предлагает свою классификацию наук. При этом он, бесспорно, дал кое-что новое и ценное. Конт отвергает бэконовский принцип классификации в зависимости от различных познавательных способностей человека (рассудок, память и воображение). Он выдвигает куда более плодотворную идею, согласно которой все эти способности применяются одновременно и во всех науках. Сам он предлагает более объективный и научный принцип разделения наук в зависимости от их предмета, от характера их содержания. Это, конечно, вполне правильный подход к классификации наук и шаг вперед в этом вопросе. Если опустить детали, то основная классификация, предлагаемая Контом, будет выглядеть так.

1. Математика.

2. Астрономия.

3. Физика.

4. Химия.

5. Физиология.

6. Социальная физика (социология).

7. Мораль.

При построении этой таблицы Контом был использован ряд принципов. Прежде всего, это движение от простого к сложному. Второй принцип — движение от абстрактного к конкретному. Третий принцип — от древнего к новому, т. е. принцип соответствия ходу исторического возникновения и развития наук.

   Конт указывает на еще одну черту этой классификации, а именно на то, что она определяет совершенство наук, точность даваемого ими знания.

Несмотря на очевидные достоинства этой классификации, она обнаруживает один существенный недостаток: ориентацию преимущественно на естественные науки. Хотя в нее включены будущая наука о законах общественной жизни вообще — социология и впоследствии добавлена мораль, все же в ней не находится места для собственно гуманитарных наук, и прежде всего для истории во всех ее разновидностях.

   Кроме того, в классификации Конта отсутствует наука логика, значение которой он явно недооценивал, полагая, что она может быть сведена к математике. В классификации нет места и для психологии. Иными словами, образцом науки для позитивизма остается естествознание. Его методы и приемы переносятся "на общественные и собственно гуманитарные науки, специфика которых никак не учитывается. Эта особенность составила специфическую ограниченность позитивистского метода, которая вызвала в дальнейшем резкую критику со стороны неокантианцев и философов жизни.

   Какую же роль играет сама философия? Особого места в иерархии наук Конт ей не отвел. Чем же она должна заниматься? Очевидно, по материалу тем же, чем и другие науки. Однако материал она должна не добывать самостоятельно, а получать от других наук. Задача позитивной философии — охватить совокупность данных наук. Но она должна представлять собой не их механическую сумму, а систему однородной науки. Конт не считал возможным свести одну науку к другой, скажем, химию к физике,— в этом смысле он не был редукционистом. Точно так же он не считал возможным вывести все наше знание из какого-либо одного принципа или закона. Однако он видел общую цель позитивной философии в том, чтобы 1) привести присущие разным наукам принципы и законы к наименьшему числу законоположений и 2) привести в одну систему однородной науки всю совокупность наших позитивных знаний. [5]

   Философия науки состоит из двух главных частей: из методов исследования и условия доказательства. Первые указывают пути, по которым человеческий ум доходит до заключений, вторые – способ испытать их достоверность. При полноте первые были орудием открытия, вторые – доказательства. Конт ограничивается, главным образом, изучением первых; он рассматривает этот предмет с такой полнотой и совершенством, что до сих пор не имеет себе равных. Нигде нет ничего подобного тому обозрению, какое он делает, источников, находящихся в распоряжении человеческого ума для отыскания законов, управляющих явлениями; тех обстоятельств, которые делают каждый из основных видов исследования применимых или нет к тому или другому классу явлений; расширений и преобразований, каким подвергается процесс исследования в своем приспособлении в любой новой области изучения, и, наконец, тех особых свойств, какими каждая из фундаментальных наук обогащает метод позитивного исследования, так как каждая наука является в свою очередь больше способной довести тот или иной процесс до совершенства.

   Все эти вопросы и много других подобного рода, как, например, теория классификации и применения научных  гипотез, были рассмотрены Контом с  такой глубиной, что трудно желать лучшего. Не менее убедителен его образ наиболее простых истин, приобретенных каждой наукой и рассматриваемых в их отношениях к общей сумме человеческого знания и к их логической ценности в качестве вспомогательных средств для дальнейшего прогресса. После всего этого остается еще один последний вопрос. Мы узнали путь, которого нужно придерживаться для отыскания результатов, но, когда результат достигнут, как узнать, что он выражает истину? Как уверится, что процесс совершен правильно, и что наши посылки, состоящие то из обобщений, то из частных факторов, содержат в себе действительное доказательство того заключения, какое мы на них обосновали? Этот вопрос Конт оставил в стороне. Он не дает никакого критерия истины. Относительно дедукции он не признает системы силлогизма Аристотеля и его последователей (недостаточность которой настолько же очевидна, как и ее действительная полезность), но и не предлагает от себя взамен  никакой другой; что касается индукции, то он не дает никакого правила. По-видимому, он не признает возможности одного общего критерия, на основании которого можно было бы решить, правильно или нет индуктивное заключение. Однако, он не смотрит, подобно Уэвеллю, на индуктивную теорию, как на доказанную, если она объясняет факты; напротив, он объявляет себя полным врагом тех научных гипотез, которые, как, например, гипотеза светового эфира, недоступны непосредственному доказательству, а принимаются единственно на основании их приложимости к объяснению явлений.  Он утверждает, что всякая гипотеза, не допускающая возможности своей проверки, незаконна, и что только та гипотеза может считаться истинной, которая в состоянии показать не только свое согласие с фактами, но так же и то, что ее ложность была бы с ними несовместима. Следовательно, он чувствовал необходимость в критериуме индуктивной истины, но он не дал никакого, считая, по-видимому, неразрешимой эту главную проблему логики, в собственном смысле этого слова.