Почему я не солипсист

Рассмотрим знакомую цепь. Вы видите на экране телевизора женщину в красном платье. Что такое красный цвет? В зависимости от того, как вы определите используемые понятия, вы можете дать несколько верных ответов. Даже если вы находитесь в студии и видите женщину напрямую, ответ не так-то прост. Свет, попадающий на ее платье, отражается сложнейшим образом через структуру электромагнитных волн. Эта структура претерпевает рефракцию, проходя через глаз, и давая перевернутое изображение на сетчатке. Эти образы переводятся в электрические импульсы, которые проходят по зрительным нервам по обе стороны мозга. Затем, путем никем не понятых пока процессов, мозг интерпретирует эту информацию и дает вам ощущение красного. С одной точки зрения, это богатая смесь цветов, звуков и запахов. С другой стороны мы согласны с А.Н.Уайтхедом, что:

"Поэты в  корне ошибались. Они должны  были адресовать свои сонеты  самим себе, и воспевать великолепие  человеческого ума. А природа  это скучная, беззвучная вещь, в которой нет ни цветов, ни  запахов, – простое нагромождение материала, бесконечное и бессмысленное".

Платье женщины  состоит из атомов, которые в свою очередь состоят из протонов, электронов и нейтронов. А из чего сделаны  они? Физика достигает той точки, начиная с которой природа  материи погружается во тьму. Некоторые частицы могут оказаться сделанными из кварков, но тогда возникает вопрос, из чего сделаны кварки. Собака знает кое-что о структуре дерева, но ничего не знает об атомах. Современный физик много знает об атомах, но наступает такой момент, когда "вещество" дерева становится недоступным его пониманию. Быть может, окончательная природа вещества известна лишь Богу? Кто может это сказать? Мы даже не понимаем по большому счету самого вопроса. Может быть, вообще нет никакой окончательной природы. Все, что мы знаем, это то, что структура материи может иметь бесконечное число уровней, подобно китайской шкатулке.

В этой книге  я использую термин "реализм" в широком смысле слова как  веру в реальность чего-то такого (природу  которого мы оставляем в тумане), что стоит за фанероном и его потрясающими закономерностями. Это что-то независимо от человеческого ума в том смысле, что оно существовало до того, как появился ум, и будет существовать после исчезновения человеческого рода. Я не использую слово реализм в смысле взгляда, противоположного идеализму, или в платоновском смысле взгляда, противоположного номинализму или концептуализму. В моем словоупотреблении Беркли и Ройс – реалисты. Противоположным термином тут будет не "идеализм", а "субъективизм". Это субъективизм либо в строгом смысле слова, когда отрицается существование фасоли по ту сторону фанерона, или же в слабом смысле, когда вопрос о существовании фасоли считается бессмысленным, и нет даже смысла задавать его.

Давайте подведем итог трем главным причинам, по которым стоит утверждать реализм. Первые две были приняты сторонниками Дьюи и Карнапа, а третья, которая вводит в разговор эмоциональное значение, будет по-видимому отвергнута обоими группами... По моему мнению, однако, эмоции есть единственный повод для метафизики. Как бы там ни было, именно третья причина склоняет меня принимать реализм как оправданную онтологическую доктрину.

1. Аргумент удобства. Язык реализма необходим для общения между людьми. Это объясняет, почему реализму отдают предпочтение почти все философы, теологи и ученые, равно как и простые смертные.

Большинство людей – "наивные реалисты", и когда они смотрят на камень, то считают, что видят реальный камень. Философы же защищают эту позицию  как предпочтительный язык. Но будет  несложно объяснить наивному реалисту кое-что о современных теориях  строения вещества. После этого нормальный человек и дальше будет верить, что все эти волны и частицы находятся вне его и независимы от его ума, и именно они делают камни похожими на камни.

Когда Дж.Мур  в ходе своих лекций дал знаменитое доказательство внешнего мира, махнув рукой и сказав: "Здесь одна рука", а затем, махнув другой: "Здесь вторая рука", он исполнил символический акт здравого смысла по существу того же толка, что и Джонсон, который пнул ногой камень. Далее Мур сказал, что если бы вы, держа в руке носок, сказали: "Вот носок", это было бы таким же доказательством. Для того, чтобы доказать существование объектов в прошлом, в этом случае следовало бы добавить: "Мгновение тому назад я держал носок". Мур вполне отдавал себе отчет, что не представляет логического доказательства. Он просто настаивал, как и Джонсон, что ни один человек в здравом уме не будет сомневаться в том, что камни и носки существовуют независимо от нашего ума.

Если модель Большого Взрыва истинна, то ни один ум не мог его быть свидетелем (мы оставляем в стороне возможность восприятия взрыва Богом). Каким же неоправданно сложным становится язык субъективиста, если он захочет объяснить, почему верит в то, что вселенная существовала через три минуты после взрыва. Он вынужден будет сказать, что она существовала потому, что где-то рядом, вероятно в гиперпространстве, находился ум, который и мог наблюдать этот огненный шар. Если он захочет объяснить, почему звезды будут существовать и после того, как умы исчезнут, он должен будет добавить, что они будут существовать в том смысле, что если бы существовал ум, то он мог бы их видеть. Субъективист может сказать, что в коробке есть монета, но есть она там только благодаря его уверенности в том, что если коробку открыть, он увидит монету. Он может сказать, что механизм внутри часов двигает стрелки только потому, что если часы открыть, он увидит, как механизм двигает стрелки.

Философы называют это "контрфактическими суждениями". Они ведут к любопытным проблемам, связанным с языком науки, которых  мы здесь касаться не будем. Моя точка зрения проще. Процитированные выше контрфактические утверждения представляют собой ненужные усложнения. Обычные люди, даже философы и ученые, без колебаний заявят, что монета находится в коробке независимо от того, будет она открыта или нет. Зачем же почесывать левое ухо правой ногой? Не последняя из добродетелей реализма здравого смысла, от Аристотеля до Поппера, состоит в том, что заставляет философа говорить с обычными людьми об эпистемологии без мистификации и придыхания.

2. Эмпирический аргумент. Реализм является наипростейшей и лучше всего подтверждаемой гипотезой о закономерностях нашего фанерона.

Хотя Райхенбах  противопоставлял свой аргумент карнаповской позиции онтологической нейтральности, Карнап в некотором смысле был  готов принять его. Отвечая на критику, Карнап говорил:

"Позднее  Райхенбах придал тезису реализма  интерпретацию в научных терминах, утверждающую возможность индукции  и предсказания; подобная же интерпретация  была предложена Фейглем. На  основании этих интерпретаций тезис, конечно, обретает смысл. В таком варианте это синтетическое эмпирическое утверждение об определенных структурных свойствах мира. Я сомневаюсь, однако, следует ли давать старым тезисам и спорам новую интерпретацию, которая сделает их осмысленными."

Имеется в  виду, что Карнап не против того, что  реализм принимает дополнительное значение, если рассматривается как  эмпирическая гипотеза, а не как  онтологическое утверждение. С точки  зрения Карнапа, аргумент Райхенбаха с  кубом просто усиливает избыточное удобство реалистического языка. С точки зрения Райхенбаха, когда удобство становится столь избыточным, появляются основания и для онтологического скачка. Теперь, когда у нас есть фотографии кратеров обратной стороны Луны, никто не сомневается в том, что кратеры существуют. Если гипотеза о существовании объектов вне фанерона, подкрепляется более чем очевидными свидетельствами эмпирического толка, почему бы не принять эмпирический реализм в качестве онтологического тезиса?

3. Эмотивный аргумент. Онтологическое принятие реализма оказывает сильное эмоциональное воздействие на тех, кто его принимает.

Я согласен с  У.Джеймсом, что эмотивное значение играет фундаментальную роль в решении  всех философских вопросов. Я согласен с ним и в том, что при  отсутствии убедительных контраргументов эмоции могут быть вполне допустимым основанием для метафизических скачков.

Я убежден, что  реализм отражает здоровую позицию  личности по отношению к себе самой  и другим, а также ее смирение перед лицом неодолимой тайны  бытия. Субъективизм отражает нарциссизм, крайняя форма которого ведет к сумасшествию. Позвольте мне сказать прямо. Существует огромная разница между мышлением человека как онтологической реальностью, которая существует сама по себе, и мышлением человека как полезной конструкцией, основанной на закономерностях его фанерона. Существует почти такая же эмоциональная разница между верой реалиста, и позицией которая полагает, что язык реализма и феноменализма различаются лишь по степени эффективности. Даже подлинный солипсист, если он философ, вынужден признать чудовищное удобство реалистического языка. Для него это удобство лишь подчеркивает невероятную сложность и тонкость описываемой этим языком иллюзии.

Гораздо проще  сомневаться в существовании  материи, сказал У.Джеймс, нежели в других умах. "Нам они очень нужны... Психологически солипсизм представляется чересчур отвратительной насмешкой над нашими желаниями..." Убеждение в том, что предполагать существование других людей полезно или удобно, писал Б.Рассел, "недостаточна для того, чтобы облегчить мое чувство одиночества. Я хочу не того, чтобы вера в солипсизм оказалась ложной в прагматическом смысле, – на самом деле я хочу, чтобы другие люди существовали на самом деле". Тем не менее, все аргументы об отсутствии необходимости в существовании субстрата по ту сторону наших восприятий камней приложимы в равной мере и к нашим восприятиям человеческих существ.

Как-то Рассел говорил о солипсизме на встрече, где председательствовал Уайтхед. Как рассказывает Рассел в своей  автобиографии, он при этом сказал, что не верит, будто мог написать те части книг Уайтхеда, которые он, то есть Рассел, не понимает, – хотя он и не может доказать, что не смог бы написать их. Он имел в виду, разумеется, логическое доказательство. Но есть много вещей, на самом деле важных вещей, в которые человек должен верить по эмоциональным причинам – назовите это животным инстинктом, если угодно. Одна из них – это существование других людей на онтологическом уровне, то есть уровне, который лежит за пределами нашего фанерона с его закономерностями.

Следует подчеркнуть, что мы живем во время, когда интерес  людей к паранормальным явлениям растет, да к тому же еще в соединении с интересом к индуистской  философии, которая рассматривает  вселенную как майю, множество  иллюзий, сотворенных богом. А так как наши умы едины с Верховным Умом, из этого следует, что мы в какой-то мере отвечаем за существование вселенной и ее структуры. Этот привкус нереальности физического мира присутствует в некоторых наивных религиях (например, в Христианской Науке) и во множестве книг вроде тех, что пописывает Карлос Кастанеда. Так, в книге Р.Баха "Чайка по имени Джонатан Ливингстон" птица поднимается в своем сознании столь высоко, что может пролетать сквозь гору, как если бы той не было. В кинокартине "Космический контакт третьй степени" внеземной корабль проходит сквозь галактики как иголка. Некоторые видные физики вроде Э.Вигнера верят, что свойства вселенной и даже само ее существование, весьма тонким образом зависит от восприятия ее некоторыми умами...

Хотя ни один здравомыслящий человек солипсистом  не был, доктрина эта нередко поражает молодые умы. Можно указать, например, Честертона. В своей автобиографии  он пишет о периоде в юном возрасте, когда его сильно беспокоила мысль, что кроме него самого и его фанерона может быть ничего и не существует. Позднее он стал реалистом, и во многих своих работах предупреждает об опасности психологических солипсистских спекуляций. Особенно интересна в этом отношении история под названием "Преступление Габриеля Гейла". Вот краткое содержание рассказа. Гейл – поэт, художник, детектив – обвинен в ужасном преступлении. Однажды в штормовую ночь Гейл привязал одного молодого человека, который готовился стать священником, к дереву, и прикрепил пару вил к шее бедняги таким образом, что тот вынужден был простоять всю ночь носом к дереву. Будучи арестован за попытку убийства, Гейл попросил полицию заслушать показания предполагаемой жертвы. К их удивлению, ответ был совсем странным. "Никогда не смогу полностью отблагодарить Гейла за его великую доброту, которая спасла мне жизнь".

Оказывается, молодой  человек прошел через те же фазы безумия, которые мучали Честертона. Он был готов уверовать, что его  фанерон зависит лишь от того, что  находится у него в голове. Гейл, всегда чувствительный к психологии других, понял, что тот пребывает на грани помешательства. Лечение Гейла было радикальным. Привязав молодого человека к дереву, он убедил его не логически (невозможно логикой убедить человека в каких-либо важных вопросах), но более убедительным образом. Молодой человек обнаружил себя привязанным к чему-то такому, чего его ум смог изменить.

"Мы все  привязаны к дереву", – прокомментировал  Гейл эту историю полиции. –  "И пока дерево твердое, мы  знаем, что звезды не упадут  с неба, и что холмы не сдвинутся с места от наших слов. Разве вы не можете представить тот огромный прилив здорового облегчения и благодарности, подобно гимну всей природы исходящий от привязанного к дереву, когда узнает наконец потрясающую новость: новость, что он был только человеком?"

История заканчивается, когда этот человек, уже излеченный, говорит одному атеисту:"Бог хочет, чтобы мы играли в эту игру". "Откуда вы знаете, чего хочет Бог", – спросил атеист. – "Ведь вы никогда  не были Богом?" Молодой человек ответил: "Я был Богом последние четырнадцать часов. Но я оставил это занятие. Я нашел его чересчур утомительным".  

Примечание  редактора

Это сильно причесанный  перевод В.В.Целищева, который я  обнаружил в библиотеке Hовосибирского института философии. К сожалению, у меня не было доступа к английскому оригиналу, поэтому содержание отдельных фраз выяснить не удалось. Пришлось оставить их as is.