Отечественная философия

Интерес к отечественной  философии связан в первую очередь  с поиском ответов на злободневные вопросы современности. Среди них  выбор исторического пути России, миссия российского народа, возрождение  гражданских чувств и патриотизма, развитие православных традиций как  основы нравственного совершенствования  общества и другие.

Русская философская мысль  оценивается неоднозначно. Ряд зарубежных и отечественных исследователей отрицают особенности русской философии, сводя ее сущность к подражанию западным школам. Подобное мнение высказывали  П.Я. Чаадаев, А.Ф. Лосев, Г.Г. Шпет, Б.В. Яковенко, К. Шмидт, некоторые современные  исследователи, например, Е.В. Барабанов. На наш взгляд, такая оценка несправедлива  и искажает представление об отечественной  философии. Во-первых, у русской философии, как и у любой другой национальной философии, есть свое лицо. Отрицать этот факт равноценно отрицанию национального  самосознания и ментальных особенностей народа. Тема специфики русской философии  неисчерпаема. Отечественному любомудрию свойственны такие черты, как  свободомыслие, открытость к иным культурам, чувство общности всех людей независимо от национальной принадлежности, протест  против нарушения прав личности, обличение  пороков национализма.

Во-вторых, не следует преувеличивать роль европеизации русской философии  и степень ее подражания западным школам. Принятие западных идей было ограничено традициями и духовным опытом православия. Поэтому естественно, что особенности  православия наложили отпечаток  на русскую философскую традицию, которого нет в философских школах, ориентирующихся на западное христианство.

Русская философия на всех этапах своего развития обладала национальнокультурном  своеобразием, которое выражалось в  особом внимании русских философов  к следующим темам: соборность, идеал  цельности, положительное всеединство, этический персонализм, онтологизация  истины, критерии прогресса общества, интуитивизм, космизм, специфика русского человека и пути развития русского народа и человечества в целом. Названные  темы особенно рельефно отразились в  трудах мыслителей Нового времени (XVIII - первой половины XX вв.), опиравшихся  на синтез православной традиции с  высокоразвитыми формами философского мышления. Отметим, что концепция  русского космизма довольно органично  объединила характерные для русской  философии идеи. Остановимся на наиболее характерных для русской философии  темах, среди которых одной из наиболее значимых является природа  соборности и соборных отношений.

Можно утверждать, что сознание российского народа тяготеет к соборности, которая возникает преимущественно  на православной почве. В западном христианстве большинство религиозных положений  имеют четкие формулировки, поскольку  богословские споры проходили в  понятийной форме и апеллировали к разуму. Иррационалистические особенности  православия в совокупности с  отсутствием абсолютных авторитетов  в вопросах веры приводили к разнообразным  мнениям в рамках церковного богословия. Истинность суждения определялась не столько логической доказательностью, сколько распространенностью мнения в церковной среде. Так возникает  «соборный характер» русского мышления и особое значение коллективного, соборного  начала в определении истины. Вместе с тем неверно утверждать, что  соборность как модель человеческого  общежития нашла полное воплощение в истории российского народа. В эпоху социализма единство было возведено в ранг абсолюта, не допускающего никакой множественности. В современной  России наблюдается поток множественности (преобладание групповых и личных интересов), разрушающей всякое единство. И то и другое является искажением истинного духа соборности. «Единство во множестве», социальность, не уничтожающая индивидуальные черты, и есть основная характеристика соборности. При этом соборность не требует внешнего соединения, она существует потенциально. Идея соборности дает возможность совместить провиденциализм с активностью человека.

Соборность не может быть абстрактной категорией. «Истинное  «мы» столь же индивидуально, как  «я» и «ты»... Любить можно только индивидуальное, ибо любовь есть не абстрактное отношение, а сама жизнь, есть жизнь индивидуальности. Как  нельзя в подлинном смысле слова  любить «человека вообще», а можно  любить только данного человека»7. Поэтому  конкретная семья, народ, церковь должны быть носителями соборности во «сверхвременном  единстве... сверхиндивидуальной памяти и сверхиндивиду-альных целей»8. Слабо  оформленная соборность лежит в  основе идей корпоративной чести  офицеров, врачей, учителей, ученых, в  меньшей степени предпринимателей, политиков. В этой связи необходимо оформление соборности в различных  социальных и профессиональных группах  через развитие этики корпоративных  отношений.

Отдельной характеристикой  соборности является ее коммуникативное  содержание. Ряд русских философов (Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, Н.Ф. Федоров) указывают, что соборное общение  предполагает соединение одной человеческой души с другой, тогда как в мире объективированном, социализированном, массовом и количественном есть только сообщения, основанные на символах. «Объективированные и социализированные сообщения  символичны, а не реалистичны. Общение  тем и отличается от сообщения, что  оно онтологически реально, сообщение  же символично, есть лишь подаваемые условные знаки... Внутренняя эмоциональная жизнь  в разной степени может прорываться  в этих сообщениях, но никогда не достигается подлинное общение  и соединение»9. Соборность основана на истинном общении, которое скреплено  не договором, а любовью, «ибо любовь... не есть договор, и любовь к братьям  не есть договор и потому не есть «закон дел»10. Взаимоприобщенность, соучастие  в единстве, преодоление противоположности  всеобщего и частного и составляют сущность соборного общения11. Оно  глубже, интимнее, эмоциональнее, чем  сообщение, связанное с простой  передачей информации. Общение, соединение предполагает максимальную духовную общность. Возникновение «единства в слове», по Н.Ф. Федорову, возможно лишь через  нравственные средства сообщения, чуждые экономическим интересам. В противном  случае люди «будут братьями, которые  не говорят друг с другом... и даже не бывают один у другого»12.

Что мешает современному российскому  обществу стать соборным? Первая причина - не умение доверять своему опыту. Россия, стремясь заимствовать лучшее, зачастую превращает акт заимствования в  самоцель, и, увлекаясь процессом, копирует чужой опыт без критического разбора  и внутренней оценки. Широкие заимствования  проявлений иных культурно-исторических типов приводят к эклектичности  российской культуры. Сочетание трудносочетаемого  порождает конфликт между самобытным и инородным. В то же время следует  иметь в виду то, что даже самые  обширные заимствования не вызывают эклектичности при условии их глубокой адаптации под основы российской культуры. В этом случае инородное  ассимилируется без негативных последствий  и даже может стать движущей силой  прогресса. По мнению B.C. Соловьева, акты национального самоотречения определяют наиболее динамичные и значимые этапы  развития отечественной истории. Например, призвание варягов на Русь или  реформы Петра I - это примеры обращения  к инородному как первооснове  стабильности, порядка, модернизации и  т.д. На этих исторических этапах инородное  претерпело глубокую адаптацию и  потому гармонично прижилось без  разрушения целостности культуры. В  то же время онемечивание России в  период правления Анны Иоанновны вызвало противоречия в общественном сознании. Но разве не наблюдаем мы акт национального самоотречения государственных деятелей того времени, призывавших инородную власть и понимавших всю юридическую и моральную слабость кондиций? Следуя постулату B.C. Соловьева, можно было ожидать динамичного развития страны, ее витка к новым высотам. Однако история распорядилась иначе. Значит ли это, что формула B.C. Соловьева работает в отношении одних и бессильна в объяснении других исторических фактов? Скорее формула философа свидетельствует о том, что прогресс исторического развития напрямую определяется степенью адаптации инородных структур к столпам российской культуры. Скажем еще более предметно. Если инородная тенденция не пытается изменить в худшую сторону нравственно-религиозный облик россиянина, то она действительно может выступить движущей силой прогресса российского общества. Причем национальное самоотречение, открывающее дорогу инородной тенденции, в данной ситуации является благом. Наше представление об инородном и критерии его прогрессивности несколько дополняет позицию B.C. Соловьева. Думается, что это позволяет устранить основания полемики, которая была развернута философом с представителями старого славянофильства, а также с Н.Я. Данилевским, К.Н. Леонтьевым и Н.Н. Страховым.

Вторая причина, мешающая российскому обществу обрести соборность, заключается в слабом развитии институтов гражданского общества и недостаточном  привлечении населения к самоуправлению. Гражданское общество и самоуправление постепенно должны снять необходимость  использования государством своей  принудительной силы. Самоуправляющиеся  системы могут нуждаться в  регулировании, но не нуждаются в  принуждении.

Третья причина состоит  в отдалении интеллигенции от властных структур. В России должны получить дальнейшее развитие механизмы, позволяющие интеллигенции участвовать  в работе властных структур, например, в качестве экспертов. Важнейшей  задачей государства, гражданского общества и самой интеллектуальной элиты должно стать поднятие социального  статуса российской интеллигенции  на уровень «властительницы дум». Для этого идеологию государства  следует ориентировать на ценности интеллигенции, тем более что  последние, в сущности, есть ценности народа, но с более высокой степенью нравственной осмысленности.

Четвертая причина находится  в области правового нигилизма  и неуважения граждан к нормам права. Законопослушность является почвой для развития чувства ответственности  перед собой, обществом, природой, что  в свою очередь препятствует складыванию  «ложной цивилизации», живущей по принципу «после нас хоть потоп». В  то же время правовая система должна быть основана на нравственных ценностях, а нормы права в своем содержании раскрывать общечеловеческую мораль.

Другой важнейшей особенностью русской философской мысли является приоритет нравственных ценностей  как основы цельности духовных сил  человека. А. Белый указывает на то, что целостность, гармоничность, ритмичность  являются основными составляющими  жизни доисторического человека, поскольку «не существовало тогда  многообразия социальных, познавательных и эстетических форм...»15. Человек  и природа являлись единственной форма жизни. Целостность естественна  как импровизируемая песнь, топор, украшенный резьбой. Однако с течением времени жизнь в многообразии форм, ни одна из которых не дает полного, единого представления о мире, начинает подтачивать и разрушать  цельность человека. В итоге цельность  и естественность жизни теряются. Появляются искусственные и оторванные от природы формы творчества - «лирический дифирамб, подчиненный правилам метрики, барельеф, украшающий портик храма»16.

В русской философии обоснована мысль о том, что возможность  сохранения цельности жизни определятся  ее нравственным содержанием. Целостная  личность характеризуется сильным  духом, потеря которого делает человека «одержимым или элементарными космическими теллурическими силами земли, расы, народа, пола, или элементарными социальными  силами экономических интересов, денег, класса, социальной группы, партии»17.

Формирование целостности  основано на нравственных свойствах, данных человеку природой. По мнению B.C. Соловьева, к таковым свойствам относится  чувство стыда (первоначально - половой  стыдливости), которое понимается как  «естественный корень человеческой нравственности»18. Чувство стыда  не утилитарно, оно имеет «сверхживотное значение». Стыдясь, человек отделяет себя от того, чего стыдится, и в этом нравственном акте проявляется его  самость. «Второе нравственное данное человеческой природы - жалость или  симпатическое чувство, в котором  выражается этическое отношение  человека не к низшей природе (как  в стыде), а к подобным ему живым  существам»19.

нравственное качество, данное человеку природой, - чувство благоговения или благочестия, представляющее собой  должное отношение к высшим силам. На этом чувстве основана всякая религиозность, рассматриваемая в русской философии  как единство инстинкта, души и духа. Указанное единство позволяет религиозному человеку сохранять целостность, быть «монолитом». Как указывает И.А. Ильин, религиозность «имеет удивительную способность - внутренне объединять человека, придавать ему духовную цельность или тотальность... и  строго говоря, человека только тогда  следует называть религиозным, если и поскольку ему удается стать  духовным единством»20. Духовная слабость, расщепленность человека свидетельствуют  о том, что его религиозность  только возникает или, наоборот, разрушается  и гибнет.

Внутренняя, душевно-духовная тотальность формируется в человеке как последовательно, эволюционно, так и через революционные  скачки, которые происходят, когда  человек сталкивается с тяжелыми испытаниями. Духовное единство может  возникнуть и в последние минуты жизни человека, как у «детопокупателей», «о которых повествует Виктор Гюго: в открытом океане их настигает буря, они терпят кораблекрушение, в первый раз в жизни произносят молитву  Господню и тонут, стоя на коленях»21.

Цельность и единство «я»  определяется способностью человека к  устремленному внутрь созерцанию, которое  «выбрасывается вовне в своей  активности и объективируется, то есть отпадает от собственного существования»22. Созерцание является условием нормальной душевной жизни человека, поскольку  позволяет личности освободиться «от  всякой предвзятости, от всякой инородной  тенденции, навязанной внешними задачами жизни»23. Устремленность к собственному сознанию способствует формированию убеждений  человека не на основе внешних побуждений, моды, «не ради остроумия или увлекательности  прочитанной книги»24, а в соответствии с врожденными особенностями  своей воли. Такие убеждения являются истинными двигателями жизни  человека. Они позволяют направлять сплоченные духовные силы человека на перестройку действительности. По мнению М.О. Гершензона, цельность, возникающая  из созерцания, еще не определяет религиозные, нравственные и политические убеждения  человека, но выступает первым условием такого определения. Созерцание, по Н.А. Бердяеву, так же необходимо для перехода «я» в личность, как и творческая деятельность.

Ущербность капиталистических  отношений, с точки зрения многих русских философов, определяется преобладанием  экономического интереса над нравственностью, что приводит к игнорированию  значимости целого. Для преодоления  этого положения «функциональное  значение должны получить и рабочий  и капиталист, а государство, охраняя  необходимую для экономической  жизни сферу свободной инициативы и конкуренции, регулировать и контролировать ее не с точки зрения интересов  рабочего и капиталиста, а с точки  зрения интересов целого»25.

Дегуманизация капиталистического хозяйства может быть остановлена  только разумным государственным регулированием и последовательным влиянием гражданского общества на экономические интересы классов. Экономические отношения, в первую очередь отношения собственности, порождают у трудящихся интересы обеспечения достойной материальной жизни, сохранения нормального взаимодействия с владельцами средств производства и мотив творческого созидания. Для господствующих классов - это  в основном интерес получения  прибавочного продукта через побуждение людей к труду и создания соответствующих  социально-политических и иных условий. Ф.А. Степун высказывает точку зрения о том, «что классовое чувство  пролетариата, в противоположность  классовому чувству буржуазии, есть не только чувство общего экономического интереса, но и чувство единой судьбы, объединяющей миссии. В каждой пролетарской аудитории непосредственно ощущается  проходящий через все сердца общий  идейный ток (в буржу-

азной всего только однородный рассеянный интерес)»26. Мы считаем неверным крайнее противопоставление экономических  интересов классов. Напротив, их сближение  выступает необходимой основой  и критерием успеха социального  регулирования человеческого труда. О. Конт утверждал, что мудрость политиков  заключается в их способности  гармонически сочетать интересы различных  социальных групп, так как от этого  зависит стабильность общества и  его развитие. Сокращение противоречий между экономическими интересами классов  особо актуально для социальных систем с высокой степенью расслоения, которое характерно в частности  и для российского общества. На наш взгляд, сближение экономических  интересов определяется, во-первых, осознанием классами единой национальной принадлежности. Мы соглашаемся с  мнением С.Н. Булгакова о том, что  «национальность сильнее классового чувства, и в действительности, несмотря на всю пролетарскую идеологию, рабочие  все-таки интимнее связаны со своими предпри-нимателями-соплеменниками, нежели с чужеземными пролетариями, как  это и сознается в случае международного конфликта. Не говоря уже о том, что  и экономическая жизнь протекает  в рамках национального государства... но и самые классы существуют внутри нации, не рассекая ее на части»27. В  сущности российской культуры экономический  интерес не выступает центральной  детерминантой человеческой активности. Однако это положение в настоящее  время претерпевает существенные изменения.