Автор: Пользователь скрыл имя, 09 Октября 2011 в 22:06, контрольная работа
Классическая философия по интенсивности работы с категорией бытия и, главное, по глубине ее переосмысления сопоставима лишь с эпохой Платона и Аристотеля. Оба периода сходны еще и тем, что они не только задали новые ориентиры последующей философии, но и собрали в себе, как в фокусе, идеи и проблемы своих предшественников, чем оправдывается то исключительное внимание, которое приходится уделять этим периодам в истории понятия бытия
I. Категория бытия и ее интерпретация в классической и постклассической философии.
Классическая философия по интенсивности работы с категорией бытия и, главное, по глубине ее переосмысления сопоставима лишь с эпохой Платона и Аристотеля. Оба периода сходны еще и тем, что они не только задали новые ориентиры последующей философии, но и собрали в себе, как в фокусе, идеи и проблемы своих предшественников, чем оправдывается то исключительное внимание, которое приходится уделять этим периодам в истории понятия бытия. Оно не фигурирует ни в числе идеальных задач разума, ни среди целей рассудка, ни в аналитике красоты. Скромное формальное место уделено ему лишь в таблице категорий, где в классе модальностей второе место занимает "существование". Основная проблематика понятия бытия рассматривается Кантом в различных примечаниях и дополнениях, и о значении этих разработок для самого Канта читатель может лишь догадываться по частоте и настойчивости, с которыми мыслитель возвращается к определенному набору проблем. Однако значение "бытия" для философии уясняется уже из того, что главные элементы его системы отвечают на вопросы, традиционно относившиеся к ведению онтологии. В своих трех "Критиках" открывает три вида априорности: чистую форму знания, действия и – после некоторого колебания – чистую форму целесообразности. Очевидна связь всех трех видов априори с традиционными онтологическими универсалиями. Вспомним основные характеристики субстанции. Это в первую очередь самодостаточность, бесконечность, замкнутость в себе, способность быть основой собственных модификаций – свойства, вполне присущие каждому виду априорности: все они являются автономными сферами, могут порождать бесконечное число проявлений, не нуждаются в контакте со смежными сферами проблемы, как соединение чувственности и рассудка. Если онтологическое учение допускало множественность субстанций, то возникала проблема сверхсубстанциального синтеза. То, что классические проблемы субстанции перенесены в область гносеологии, не меняет их внутренней структуры "критицизма". Примечательна такая черта априори, как автономия. Как уже отмечалось, старая метафизика считала мышление о бытии как таковом способностью, которая не зависит от идущих извне критериев и санкций, что соответствует независимости субстанциального бытия от любого другого уровня бытия. Но дело в том, что, воспроизводя классические схемы мысли. Например, априорной достоверностью мышление может обладать, когда оно в своем предмете совпало с бытием. На этой аксиоме основывается теория интеллектуальной интуиции, имевшая большое значение для старой метафизики. Но как раз возможность совпадения мышления и бытия ставится под сомнение. Анализируемые им типы реальности – это именно априори, принадлежащие как таковые к сфере субъект-объектных отношений, а не к абсолюту. Между тем продукты этих трех принципов суть средневековые трансценденталии истины, добра и красоты, объединяющим принципом которых признавалось в те времена бытие. Но столь же очевидно отрицательное отношение к категории бытия как самостоятельному элементу трансцендентальности. Без бытия трудно объяснить существование как особую сферу действительности. То, что существование осталось без бытия, а один из устоев критической философии. Если мы допустим, что способность познания имманентно содержит в себе действительное понятие абсолютного бытия, отпадет необходимость в различении явлений и вещей в себе, на котором построен трансцендентальный метод. Поэтому для Канта было чрезвычайно важно доказать отсутствие связи между априори и существованием. Но тем более не могут претендовать на причастность к чистому бытию другие элементы трансцендентальной сферы. Все они относятся или к материальным, или к формальным условиям опыта.
Пожалуй, не меньшее значение для понятия существования имеет критика космологического аргумента, нервом которого Кант считает суждение: "всякое безусловно необходимое существо есть вместе с тем всереальнейшее существо". Особая роль космологического аргумента в том, что, во-первых, он выдает себя за апостериорное доказательство и, во-вторых, выдвигает трансцендентальный идеал. Идеал разума играет важнейшую роль в структуре теоретических способностей: он обосновывает необходимость высшего существа, пользуясь минимальными допущениями, то есть требуя лишь признания какого-либо случайного бытия, и в то же время удовлетворительно решает априори все вопросы относительно внутренних определений вещи. Что в этом случае доказательство бытия еще недоступнее, чем в случае с онтологическим аргументом: идеал не только вне опыта, но даже не дан как мыслимый предмет, хотя разум в этом чрезвычайно нуждается. "Вся задача трансцендентального идеала сводится к тому, чтобы или подыскать к абсолютной необходимости понятие, или установить для понятия какой-либо вещи абсолютную необходимость ее. Если можно достигнуть первого, то и второе должно быть достижимым; в самом деле, как абсолютно необходимое разум познает лишь то, что обладает необходимостью согласно своему понятию. Но обе эти задачи противятся всем самым напряженным нашим усилиям удовлетворить в этом отношении рассудок, а также всем попыткам успокоить его по поводу этой его неспособности".
Расширительное толкование понятия "бытие" лишает специфики как эмпирический, так и ноуменальный слой трансцендентальной субъективности, что провоцирует и догматические и скептические крайности. Как ни странно, сфера идей, понимаемая по-кантовски, лишь проиграет в своем значении, если ей приписать существование. Вражения типа "всего лишь", когда пишет о роли трансцендентальных идей, поэтому у читателя возникает иллюзия некоторой неполноценности этой сферы, но так обстоит дело лишь в рамках теоретических способностей субъекта, а они отнюдь не расцениваются критической философией как основная способность человека. В своем трансцендентальном учении о методе Кант конкретно указывает место утверждений об абсолютных уровнях бытия в структуре деятельности чистого разума. Поскольку чистое применение разума никогда не дает познания, для него остается гипотетическое применение. В каком-то смысле сохраняется старая теория единства чистого бытия и чистогомышления. В области трансцендентальных идей действуют мышление без познания и бытие без существования; как таковые они принадлежат к одному типу действительности. Но лишенность содержательного познания и наличного существования делает их как бы функцией эмпирической действительности. Эта функция необходима и важна, но она лишена самостоятельной основы и имеет значение лишь в составе совокупности опыта. Вторая и третья "Критики" покажут другие аспекты этой связи, но оценка гносеологической роли идей останется неизменной – они суть источники гипотетических мнений. Гипотетическому мышлению, позволительно творить посредством воображения и высказывать мнения, но именно творить под строгим надзором разума, а не мечтать. Понятия разума – это, эвристические фикции, которые позволяют обосновать регулятивное применение рассудка. Регулятивные принципы также ничего не объясняют. Их задача – удовлетворять сам разум, для чего и служат трансцендентальные гипотезы.
Теоретические способности обнаруживают свою практическую сущность, поскольку познавать – значит создавать. Но можно сказать, что и практические способности по-своему теоретичны. Они создают моральные смыслы, сводимые в конце концов к понятию конечной цели. При этом не открывается новый тип бытия, как в предыдущих критиках; Кант по-прежнему убежден, что нам даны лишь два самостоятельных мира: природа и свобода. Но появляется новый тип априори, принцип целесообразности. Этот принцип не позволяет субъекту сконструировать объективный мир, но тот субъективный мир, который возникает в результате применения принципа целесообразности, имеет важное значение для "настоящих" миров природы и свободы. Последние не имеют между собой ничего общего и нигде не пересекаются, если не считать человека. Но иллюзорный мир, построенный третьим априори, указывает им на возможность контакта. Это – искусство и стоящая за ним реальность, реальность символическая. В ней-то и раскрываются окончательно все импликации трактовки существования.
Бытие – это не род и не понятие; на статус абсолютного бытия может претендовать не абстракция, а существо; бытие и благо находятся в одном измерении – все эти положения встречались нам в истории западной онтологии. Во всяком случае, Аристотель формулирует их в явном виде. История философии развивается так, что традиционность иногда требует усилий, а иногда и революционных преобразований, тогда как для оригинальности часто достаточно пассивной восприимчивости к культурной атмосфере. Особенно хорошо это подтверждается сравнение с теми мыслителями, которые обращались к его методу в борьбе со спекулятивной диалектикой Гегеля. Для них внетеоретическая сущность бытия человека свидетельствовала об иррациональности бытия как такового. Но отождествлять сферу практического именно с разумом, что при всем своеобразии его трактовки разума сохраняет место критической философии в классической традиции. Доказав, что правомерность мышления о чистом бытии обосновывается только с выходом в сферу практического разума. До XVIII века такое разделение вообще не было известно западной философии.
Понятие бытия играло в системах немецкой классической философии, созданных после Канта, значительно большую роль, чем в критической философии. Это было обусловлено двумя принципиальными нововведениями, с которых началась короткая, но невероятно насыщенная идейными событиями эпоха в истории западноевропейской философии. Первым был метод историзма, давно вызревавший в культуре XVIII века. Он предполагал, что бытие объекта может быть дано только через полноту его истории и этим, если говорить только об онтологии, решал старую проблему соотношения общего и индивидуального. Вторым была критика кантовского понятия вещи в себе, в котором философы видели досадную непоследовательность своего учителя. Кант безусловно расценил бы второе нововведение как шаг назад, поскольку этим философия возвращалась к аксиомам старой метафизики. Однако именно кантовское открытие активности познающего субъекта, его понимание предмета знания как создания трансцендентальной субъективности побудило философов нарушить главный запрет критического метода, запрет перехода от предмета к его бытию самому по себе, которое может быть дано мысли через феномен, но не может быть создано.
Первым разрешением указанного противоречия бытия является категория для-себя-бытия. Она показательна как прототип всех дальнейших синтезов. Наличное бытие в которое разрешилось противоречие бытия и ничто, есть некоторое "нечто", или определенность. В определенности "нечто" исчезла неопределённость бытия, поэтому наличное бытие – это инобытие исходной категории. Рассмотрим, в чем заключается первое разрешение противоречия бытия и ничто. Это будет микросхема всех других, включая интерпретацию классической и постклассической философии.
Интерпретация -(лат. interpretatio - толкование,
разъяснение) - когнитивная процедура
установления содержания понятий или
значения элементов формализма посредством
их аппликации на ту или иную предметную
область, а также результат указанной
процедуры.
1. Предметом
классической философии
3. Структура
философского знания. Философское
знание четко структурировано
по разделам: онтология, метафизика
в ее рамках; философская антропология;
гносеология (эпистемология); методология;
социальная философия.
4. Абсолютный
логоцентризм, т.е. признание универсального
разума и разумности, Логоса. Логос
пронизывает Универсум, задает
рациональные основания и
6. Язык. Характерна
семантическая стабильность, по
крайней мере, в рамках философской
традиции: используемые понятия
должны иметь определенное
Информация о работе Категория бытия и ее интерпретация в классической и постклассической философии