Философское понимание человека

     Чувство справедливости – это двигатель  развития государства и права, и  условие их совершенствования.  Справедливость, по Роулсу, опирается на такие ценности, как свобода и ненасилие: «в справедливом обществе равная свобода граждан расценивается как заранее установленная».

     Что значит быть честным? Честь – сословное  понятие. Этимология термина «справедливость» выявляет важный количественный аспект – это подсчет и мера того, кому за что и сколько. Честность – это когда без обмана и по заслугам, т.е. по чести.

     И всё же понятие честности только по видимости выступает как естественное и очевидное. Строго говоря, никто  не знает своего места в обществе и, следовательно, объективной степени необходимого почитания. Таким образом,  для идеальной справедливости история, социальный статус, унаследованное богатство и даже заработанный капитал, символический или денежный, - все это может быть пересмотрено.  Идеальная справедливость предполагает своеобразное отречение. Сначала человек должен от всего отказаться и все отдать обществу, а затем получить от него справедливо поделенное достояние. Так, большинство западных наблюдателей России издавна фиксируют равнодушие ее граждан относительно прав и свобод. Но это не значит, что русские любят рабство, просто они по-иному, чем автономные индивиды западной цивилизации представляют себе свободу. Свободными не рождаются, а становятся, и это относится к самому идеалу или чувству свободы.

     Справедливость  – главный рычаг социальных революций. Это социально опасное чувство должно каким-то образом ограничиваться и контролироваться. Противовесом, сдерживающим зависть и ненависть индивидов, выступает чувство ценности и необходимости социального контакта и интеграции. Человек – это общественное животное и даже, став автономным жителем мегаполисов, он стремится к контакту, к кооперации, без которых невозможно удовлетворение материальных запросов и нормальная душевная жизнь. И человек пытается гармонизировать правила коллективной игры со своим стремлением к свободе. Решая, какие из суждений принимать или не принимать, обосновывая одни и опровергая другие, мы, полагает Роулс, можем скорректировать наше естественное чувство справедливости. Однако, теория решений не гарантирует выбора правильных моральных установок. Речь должна идти о пресечении, о взаимодействии и согласования справедливости и суждения.

     Право и мораль – две формы самоопределения  воли к власти. Одна – тактика  стратегии сильных и свободных, другая – слабых и униженных. Если вдуматься в аргументы моралистов, то у них есть серьезные основания отстаивать приоритет морали перед правом. Даже в том случае, если право освобождено от силы, т.е. выступает как справедливость, то оно все-таки слишком формально и не обеспечивает решения главной задачи, для решения которой оно задумывалось. Этой задачей выступает единство общества.

     Согласно  теории Гоббса, в естественном состоянии  имеет место борьба всех против всех, а человек человеку волк. Чтобы  выжить и достичь единства, люди заключают естественный договор, согласно которому они отказываются от своих прав на насилие и передают их своим представителям, исполняющим государственную власть. Допустим, что эти представители встанут исключительно на страже справедливости, т.е. будут осуществлять наказание, соразмерное преступлениям. Формальная справедливость, достигаемая показанием преступника, на самом деле не примиряет, а разъединяет общество: обе стороны остаются обиженными и сохраняют ненависть друг к другу. Только взаимное прощение и примирение могут восстановить единство. 
 

Справедливость  и деконструкция.

     В работе «Сила закона» Ж. Деррида  предпринял попытку прояснения деконструкции на примере анализа понятия справедливости. Чувство справедливости – одно из самых сильных у человека. Меланхолия и критика, протест и революция – все они, так или иначе проистекают из ощущения нарушенной справедливости. Но что такое справедливость? Она не сводится к закону, не совпадает с моральным или нравственным осуждением, т.к. иногда оправдывает насилие. Справедливость не сводится к любви и дружбе. Даже общие различия субъективного и объективного не дают возможности охарактеризовать справедливость. Она должна быть, но ее нет ни на земле, ни на небе, и ни один человек не может сказать, что он абсолютно справедлив.

     Справедливость  оказывается безмерной и без местной, ибо отсутствует возможность ее определения. Она используется как основание права или моральной оценки, но сама не имеет основания. Она относится к разряду высших ценностей, но не применима в конкретных случаях и этим отличается от юридических законов. Неудивительно, что она оказывается либо совершенно бессильной и принадлежит к идиллически-идиотическому царству любви князя Мышкина, либо, напротив, слишком жестокой и репрессивной, ибо для своего исполнения вынуждена прибегать к силе.

     Попытаться  использовать возможности деконструкции  при обсуждении справедливости кажется  весьма перспективным, тем более что другие способы не помогают. Деррида выдвигает неожиданное утверждение о том, что деконструкция – это справедливость, а справедливость – деконструкция.  Деконструкция – восстановление справедливости, которую нарушают критика и рефлексия. Она связана с мерой и оправданием, с равновесием, а также с учетом истории, места и контекста, в которых высказывались те или иные суждения о справедливости, т.е. она реализует справедливость в отношении самой справедливости.

     Преодоление противоречия  внутреннего эгоизма  желаний и социальной данности, умение найти компромисс внешнего и внутреннего, своего и другого – это и есть справедливость. Деконструкция предполагает выявление адресата справедливости. Правильность как основа справедливости и права означает направленность, правильный адрес. Приближаясь к границам, деконструкция рассматривает масштабы права и бесправия. Раскрывающая пограничный характер справедливости, деконструкция вовсе не ведет к теоретико-правовому нигилизму. Деконструкция это двойное движение:

     1. Это движение памяти – возвращение к истории, генезису, смыслу, к границам понятий справедливости;

     2. Ответственность по отношению  у памяти – есть ответственность  по отношению к самому понятию  ответственности. Эта ответственность не поддается определению посредством сети сложившихся понятий (собственность, правильность, воля, свобода сознание, субъект). Эталоном ответственности служит как раз деконструкция данных понятий.

     Посредством деконструкции ответственность  «разгружается». Поэтому, если определить деконструкцию в терминах кредита, то можно сказать, то она не оставляет места справедливости. Деконструкция предполагает время epoch и это время судьбы и революции. Однако нельзя забывать, что политические движения осуществляются под знаком роста справедливости и в них она находит свою движущую силу.

Мораль  и право в российской ментальности.

     Всем  известно, что в России люди пренебрегают правом больше, чем в европейских странах. Репрессивное, запретительное, а не разрешительное право, направленное против личности и на защиту государства, вековой груз России. Но у нас издавна сложился культ свободы – тем, где поведение не ограничено сильной репрессивной властью, там имеет место быть исполнение воли. Отсутствие либерального порядка на уровне повседневности объясняет то обстоятельство, что переход от запретительного права к разрешительному приведет к неожиданным отрицательным результатам. Нас ждет ужасный период «тридцатилетних войн», когда шла война всех против всех. Только после этого разум возобладает, и люди согласятся подписать общественный договор.

     Всё это приводит к выводу о необходимости поисков каких-то новых оснований единства общества, основанного не на однородности, а на разнородности, не на подчинении слабых сильным, а на балансировании и уравнении, не на репрессии, а на признании Другого.

     Право – это не запрет, как обычно думают в России, но и разрешение, право на нечто позитивное. Отсюда связь права и личности. Её утверждение и признание связано с ограничением биологических желаний и принятием социальных обязательств. Отсюда – понятие ответственности, которое связано как со свободой воли и необходимостью отвечать за свои поступки, так и с признанием другого в форме ты.

     Личность, как автономная и разумная сущность, имеющая право на свободу и  ответственность, способная контролировать свое поведение, формируется на основе доверия и уважения.

     Право, ориентированное на личность, исключает  обращение с людьми как с «винтиками»  государственной машины. Неверно  представлять право как минимум морали. На самом деле, право – это некая самостоятельная «машина», о которой нужно заботиться, беречь и умело эксплуатировать.

     Опыт  истории приводит к пессимистическому  выводу о безнадежности соединения права и морали. Однако, тоталитарные идеологические режимы, фанатические религиозные государства – это примеры господства морали над правом.

     Итак, можно понимать право чисто формально  как порядок, равновесие, справедливость. Но всякая форма есть форма чего-то, и поэтому всплывает проблема справедливости и равенства. Аристотель считал, что так устроено по природе, что существуют разные люди, они занимают различное положение и выполняют различные функции в государстве. Именно этот естественный порядок отражает справедливые законы. Авторитет и сила законов получают здесь природное оправдание. Оно же применяется и по отношению к морали: дружба скрепляет общество духовными музами.

     Христианство  заменило эту систему другой моделью, в которой авторитет и сила законов связываются с Богом, но постепенно в ходе секуляризации  роль авторитетной инстанции заняла мораль. Однако у нее вскоре появился неожиданный конкурент, который был охарактеризован Ницше как правдивость. Понятие истины, несомненно, зародившееся в праве, казалось бы должно было обслуживать власть и служить ее инструментом. Однако случилось так, что средство превратилось в цель, а инструмент стал управлять теми, кто им пользуется. Таким образом, в понятиях Ницше право – это запрет, налагаемый на сильного. По его мнению, это искажение первоначального права сильного на свободную игру сил.

Порядок и право в структурах российской повседневности.

     Глядя на неоспоримые преимущества Запада, российские правители пытались переставить патриархальную Россию на рельсы цивилизованного Запада. Реализация этого желания сталкивалась с сопротивлением российского коллективного менталитета. Русская душевность всегда уживалась и дополнялась репрессивностью, ибо без власти она оказывалась совершенно бессильной.

     Сила  и справедливость издавна опосредуются правом, и неприятие его важной цивилизующей роли является одной из вызывающих сожаление особенностей русского менталитета. Для него характерно христианско-православное представление о том, что власть – это форма осуществления силы, не способствующая справедливости. Таким образом, справедливость, оказывается, совершенно бессильной, неспособна осуществиться  в нашем мире.

     Гуманитарная  интеллигенция в России считает  право неким этическим минимумом, а политики – формой принуждения. Если принять во внимание отсутствие правопорядка на уровне повседневности, то неудивительно в целом нигилистическое отношение к праву.

     Переход от власти силы к власти права остается самой насущной потребностью для России. Какие можно отметить сдвиги правопорядка на уровне повседневности? Прежде всего – это постепенное разделение моральных норм и законов. Считая право инструментом власти, русский обыватель оценивал поступки по моральным критериям. Отсюда непонятная для посторонних наблюдателей жалость к правонарушителям, которые воспринимаются народом как пострадавшие от неправедной власти.

     Современная Россия – это сложнейший общественный организм, которым нельзя управлять ни самодержавно, ни по европейским традициям.

История цивилизации – это история  ограничений и запретов. Человек  на протяжении всей истории боролся со своими страстями и желаниями. Господство над самим собой – такое первое и главное требование гуманистической философии. Угрозы и запреты, внешнее принуждение и насилие постепенно трансформировались в самоконтроль и самодисциплину. Но и эта система морального долга и внутренней цензуры сегодня стала стремительно разрушаться. Причиной тому изменение порядка повседневности. Аскетизм, самоотречение, альтруизм, экономия сегодня являются устаревшими добродетелями, т.к. современный порядок строится не на экономии, а трате.

     Поскольку современная власть не является самодержавной, и всякий человек является угнетающим и угнетенным одновременно, то наивно думать, что от нее можно освободиться путем политического переворота. Либерализация общества имеет место там и тогда, где и когда происходит изменение не столько субъектов, сколько структур власти, тех конкретных дисциплинарных пространств от школы до казармы, где люди не только учатся или работают, но и формируются, наделяются идеями и нормами, желаниями и потребностями, необходимыми для выживания в этих структурах.