Философия и научная картина мира

В самом деле, чтобы  установить причинную связь между  событиями А и В, объяснить  данное событие В, указывая его причину  А, или предсказать возможные  следствия В1, В2, В3 и т.д. известной  нам причины А, нужно не только указать соответствующие признаки причинности, кроме А и В, в  данной пространственно-временной  области. На необходимость такой  абстракции указывал еще Ф. Энгельс: «Чтобы показать... частности, мы вынуждены  вырывать их из их естественной или  исторической связи и исследовать  каждую в отдельности по ее свойствам, по ее особым причинам и следствиям...». Такая абстракция при установлении причинной связи осуществляется без каких бы то ни было затруднений  во многих простых, часто встречающихся  в обыденной обстановке случаях. Наблюдая, например, за столкновением  бильярдных шаров, мы без труда указываем  на удар одного как причину движения другого. При этом мы, не задумываясь, пренебрегаем такими факторами, как  трение шаров о поверхность стола, конвекционные воздушные потоки и т.д., поскольку по опыту знаем, что они не могут оказывать  существенного воздействия на положение  массивных бильярдных шаров.

Подобные абстракции при установлении причинной зависимости  используются настолько часто, что  становятся привычными и естественными. Та легкость, с которой они осуществляются; и их практическая эффективность  порождают иллюзию, что, оправдывая себя в одном или нескольких случаях, они должны быть вполне уместными  и во всех других аналогичных случаях. Лишь сталкиваясь с более сложными случаями, мы начинаем осознавать всю  меру трудностей, которые нужно преодолеть для установления причины или  следствия данного события в  переплетении множества других предметов  и явлений.

Чем, например, объяснить  образование пустынь на месте  ранее цветущих районов Средней  Азии? Ясно, что причина есть, хотя она представляет, очевидно, весьма сложную систему факторов. Поэтому, чтобы ответить на поставленный вопрос, нужно изучить огромный объем  метеорологического, геологического, географического и других материалов, прибегнуть к геоморфологическому  анализу водоемов, наблюдению над  меняющимися в этих районах климатом, изучить структуру почвенного покрова  и т.д. Только в итоге выполнения такой исследовательской работы можно будет отбросить несущественные факторы и дать более или менее  адекватное объяснение образованию  пустынь. Но почему задача объяснения оказывается в данном случае такой  сложной? Потому ли, что исследователь  должен кропотливо изыскивать признаки, свидетельствующие о существовании  причинной зависимости? Нет, скорее потому, что их слишком много и  надлежит правильно выбрать из них  те, которые соответствуют реальному  положению дел, предварительно оценив их сравнительное значение в данной ситуации.

Итак, можно сделать  вывод, что абстракции, используемые при установлении причины и следствия, играют весьма существенную роль в  процессах объяснения, предсказания явлений действительности. Если эти абстракции не могут быть осуществлены из-за каких-либо экспериментальных или теоретических трудностей, то правильное объяснение или предсказание событий на основе принципа причинности будет невозможным. Иначе говоря, ответ на вопрос о существовании причинной зависимости можно получить лишь тогда, когда наблюдаются или логически выводятся определенные признаки причинной зависимости и когда осуществляются все необходимые при этом абстракции.

Ясно, что сама объективная  действительность далеко не всегда предоставляет  возможность выполнения правил абстрагирования. Ученые во многих случаях, вероятно, предпочли  бы возможность экспериментирования, вместо того чтобы полагаться на те условия познания, которые предоставляет  им сама природа. То, что в одной  ситуации дает им преимущества, в других становится оковами исследования.

Задачей эксперимента в этом случае выступает демонстрация того, что изменения одного предмета или явления (не нарушающие в искусственно созданных условиях характера естественных процессов) при прочих постоянных условиях вызывают соответствующие изменения (возникновение) другого. Именно сохранение всех прочих условий в неизменном виде позволяет соблюдать принцип ceteris paribus (при прочих равных условиях). Когда же экспериментальная проверка причинной зависимости оказывается  невозможной, выполнение правил абстрагирования  может быть обеспечено, например, математическими  средствами.

В самом деле, как  можно объяснить, скажем, тот факт, что давление газа на стенки сосуда остается постоянным, если известно, что  газ состоит из множества молекул, в хаотическом беспорядке ударяющихся  о стенки сосуда? Чтобы объяснить  постоянство давления, нужно предположить, что, несмотря на хаотическое движение молекул, давление газа в любой точке  объема в среднем одинаково. Но спрашивается, будет ли используемое допущение  правильным, существуют ли объективные  условия, позволяющие подобное объяснение?

Оказывается, что такие  условия действительно есть, и  они создают требующуюся основу для применения теории вероятности  в причинном анализе. Дело в том, что, когда мы имеем дело с большим  количеством молекул, каждая молекула в среднем будет находиться одинаковое количество времени в любой точке  данного объема. Имеется одинаковая вероятность того, что любая молекула попадает в любую конкретную область, независимо от того, где находится  данная область. Множество хаотических  столкновений создает ситуацию, при  которой (в среднем) ни одна молекула не будет находиться около другой. Следовательно, каждая молекула получает высокую степень независимости  в процессе движения относительно других молекул. Случайные столкновения стремятся  ко все более полной компенсации  и в результате складываются условия  для применения понятия причинности  в полном соответствии с правилами  абстрагирования.

Что же происходит, когда  эти правила не выполняются? Происходит незаметное для самого исследователя (который не придает серьезного значения правилам абстрагирования) искажение  результатов исследования. Предположим, что мы объясняем, опираясь на закон  Гука, пропорциональное увеличение напряжения в стальном бруске посредством увеличения давления, пренебрегая тем, что подобная причинная зависимость существует только в определенных пределах и  при достижении некоторой величины давления (характерной для каждого  металла) нарушается. Ясно, что для  объяснения и предсказания величины напряжения по величине давления в  таком случае будет ошибочным.

Таким образом, если строгий  учет условий познания не имеет значения для принципиального решения  вопроса об объективности причинной  зависимости, то для многих конкретных объяснений и предсказаний точное соблюдение правил абстрагирования (точность принятых допущений даже в количественном выражении) оказывается чрезвычайно  важным. Игнорируя их, мы можем получить в итоге совершенно превратное объяснение события. Использование принципа причинности  в каждом конкретном случае должно быть обеспечено вполне определенными  объективными условиями. Это значит, что понятие причинности требует  по крайней мере двойного обоснования. Во-первых, должны быть обоснованы содержание представлений о причинности, правильность выбора признаков причинности, которые  указаны в определении понятия. Во-вторых, должны быть объективно обоснованы допущенные абстракции и огрубления. Причем обоснование абстракций имеет  не меньшее значение, чем сама идентификация  признаков причинной связи, и  должно осуществляться независимо от обоснования содержания. Но в то же время выделение причины и  следствия из всей системы сложных  объективных явлений и отвлечение от всех прочих условий в определенном отношении искажают целостную картину мира, ибо в действительности абсолютно изолированных систем нет.

Учитывая столь  сложную теоретико-познавательную структуру принципа причинности, приходится мириться с тем, что неточности во всяком причинном исследовании неизбежны. Но тогда задача ученого состоит  в том, чтобы они не превышали  допустимого предела. Тем более  что он располагает теперь эффективными техническими и концептуальными  средствами, чтобы «нейтрализовать» в итоге свои ошибки, свести их к  минимуму. Так, в обыденной ситуации мы не считаем, например, ошибкой, когда  в качестве причины замерзания воды указывается понижение температуры  до 0 °С, хотя точные измерения в различных  ситуациях наверняка обнаружат  некоторый разброс в показаниях термометров, даже если замер производится в одном и том же месте, но в  разное время, или в одно и то же время, но с разными пробами воды. Почему позволительна такая неточность? Потому, что, указывая причину замерзания, мы можем отвлечься от других факторов, несущественных в данных условиях. Мы можем пренебречь, например, влиянием примесей в воде, возможными колебаниями  атмосферного давления, которое, как  известно, также влияет на процессы замерзания жидкостей. Мы выделяем лишь то, что интересует нас в данный момент, имея ввиду лишь два наиболее существенных события при прочих равных условиях. Если количество примесей в воде не выше и не ниже обычного и давление не слишком отличается от нормального, то ошибка в объяснении замерзания воды понижением температуры  до 0°С будет незначительной.

Ясно, таким образом, что ученый не может и не должен позволять себе никакого произвола  в причинных объяснениях и  предсказаниях, соблюдая и обеспечивая  всеми возможными средствами условия  абстрагирования. Вполне допустимо  изменять условия, приспосабливая их к  требованиям ситуации (если ошибка не превышает при этом заданной величины). Можно использовать в этих целях  концептуальные или математические средства данной науки, не омертвляя  самой действительности, не нарушая  ее «живую связь».

Объективное обоснование  принципа причинности, однако, состоит  не только в том, что он отражает некоторые стороны действительности, что выбор тех или иных событий  в качестве причины и следствия  обусловлен объективными условиями  познания. Сами мотивы этого выбора всегда базируются на научной или  практической деятельности людей. Поэтому  как бы мы ни элиминировали субъективные моменты в процессе самого познания причинности, они неизбежно остаются в объяснениях и предсказаниях  до того этапа, на котором эти объяснения и предсказания могут быть проверены  на практике. Эту мысль выразил  Ф. Энгельс: «Первое, что нам бросается  в глаза при рассмотрении движущейся материи,-- это взаимная связь отдельных  движений отдельных тел между  собой, их обусловленность друг другом. Но мы находим не только то, что за известным движением следует  другое движение, мы находим также, что мы в состоянии вызвать  определенное движение, создав те условия, при которых оно происходит в  природе... Благодаря этому, благодаря  деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление  о том, что одно движение есть причина  другого». Именно практика в конечном счете освобождает наше знание от субъективности. Она «растворяет» в  своей великой конкретности все  наши абстракции, воплощая их в «плоть и кровь». Именно на практике, включая  изученное нами звено причинной  связи в таком виде, в каком  мы его представляем, в объективную, всемирную связь явлений, мы проверяем  соотношение этого звена с  сетью всех других объективных зависимостей. И если течение естественных процессов  при этом не нарушается, значит, все  наши мыслительные операции и абстракции, даже наиболее дерзкие, были вполне оправданными.

Список  литературы

1. Алексеев П.В., Панин  А.Ф. Философия. 3-е изд. М., 2007.

2. Крылов А.Г. Антология  мировой философии. М., 2008.

3. Греков А.М. Введение  в философию. М., 2006.

4. Кун Т. Структуры  научных революций. М., 2006.

5. Никифоров Л.А. Философия науки. Сбп., 2007.