Тема жизни и смерти в творчестве Юкио Мисимы

  "Писать, чтобы умереть, умереть, чтобы  писать." Из дневников Франца Кафки. В искусстве Юкио Мисима был последним воином красоты. Божественный ветер красоты сметает на своем пути все, не щадя ни творцов, ни их творений, ни нас с вами, пассивных созерцателей. Мисима не противостоял небытию, его мужество в другом:  он шел ему навстречу, до конца, до предела, на край ночи. Этот же путь проходят его герои. Однако, говорить о том, что он был создателем эстетики смерти, было бы неверно, потому что феномен Мисима, как художника, не мог бы состояться, если бы его детская одержимость смертью не подвергалась такому художественному изображению и анализу, в результате которого его мысль обретала иную валентность - от идеи смерти он приходит к идеи небытия. Герои Мисима живут не только в присутствии смерти, но и в присутствии красоты; они подвергаются одинаковому испытанию со стороны того и другого. Если красота не может быть воплощена ни в храме, ни в теле, ни в слове, то мысль художника неизбежно впадает в область метафизики. Тогда образы и персонажи обретают символическое содержание. Именно в этом ключе следовало бы прочитывать произведения Мисима.

  Если  же рассматривать человека, стремящегося к самосовершенствованию, как продукт  творческого усилия Бога (Мирового Разума, Природы, Вселенной),- то ход  мыслей Мисимы становится вполне понятен: подлинно творческая личность, стремясь развиться, подняться до уровня творческого  партнерства с Богом, неизбежно приходит к мысли о необходимости самоуничтожения - для того, чтобы освободить Богу место для нового творческого акта,- так как самосовершенствование человека ограничено пределами его собственного потенциала и не может продолжаться бесконечно. Однако, именно для того, чтобы самоуничтожение имело метафизический смысл, сам объект уничтожения (он же - и его субъект) предварительно должен стать совершенным,- в индивидуальном, относительном смысле,- за счёт полной реализации скрытого внутри потенциала. Недаром у Юкио Мисимы стремление реализовать себя имело характер всепоглощающей страсти. Помимо исступлённых занятий литературным трудом (десятки романов и сборников рассказов,- не считая драматургии и эссеистики), он выступал также в качестве режиссёра театра и кино, актёра и даже дирижёра симфонического оркестра. Поддавшись в юности страху смерти и малодушно уклонившись от участия в военных действиях под предлогом слабого здоровья,- в зрелом возрасте он наверстывает упущенное,- в совершенстве овладевая каратэ-до и кэн-до. А занимаясь плаваньем, тяжёлой атлетикой и бодибилдингом, до не узнаваемости изменяет своё тело,- превратив его в живое воплощение красоты, силы и ловкости.

  Как бы то ни было, физическое совершенство Мисимы в сочетании с его интеллектуальным и творческим потенциалом дают основание  утверждать, что на момент 25 ноября 1970 года (день его самоубийства) этот человек ближе, чем кто-либо в Японии, подошёл к полной реализации своего внутреннего потенциала.

  Двойное самоубийство Мисима и Морита, разыгранное писателем как театральный фарс, стало последним его произведением, в котором воплотился эстетический принцип: "слово - ничто, а действие - все". Смерть как эстетический артефакт есть сомнительное художественное изобретение. Для Мисима это была единственная возможность присвоить смерть - даже ценой собственной гибели. Его творчество находится парадигме - красота и смерть; красота и слово; красота и действие; красота и эрос.

  Неудивительно, что всю свою жизнь Юкио Мисима испытывал глубочайший интерес и почтение к самурайскому мироощущению,- пытаясь осмыслить и прочувствовать его в полной мере. И если в новелле «Патриотизм» это осмысление ещё поверхностно и формально, то поздняя эссеистика («Голоса героев», «Обращение к молодым самураям» и т. п.) уже полностью проникнуты самурайским духом. Характерно также, что именно Мисима усмотрел свой долг в том, чтобы написать книгу комментариев к «Хагакурэ» («Хагакурэ Нюмон: введение в Хагакурэ, самурайская этика в современной Японии»). Кажется, писатель действительно всерьёз увлечён идеей возрождения самурайских традиций,- уникальность которых (и особенная ценность для человека творческого) заключена именно в эстетическом подходе к формированию этики…

  Ему нужен был повод, и он его получил. Ему нужен был позор. Будучи опозоренным,- самурай обязан умереть…

  И, кроме того,- человеку, столько раз  подчёркивавшему свою любовь к смерти, пришла пора доказать любовь делом.

  Каждое  произведение Мисима было ступенью к  пьедесталу смерти. Однако смерть - единственная область, которую художнику не удается  наделить эстетическим смыслом, тем  более овладеть словом, поэтому для  Мисима актуальным становится действие. Первичная форма искусства - это  сакральный ритуал, это жертвоприношение. При помощи дискурса можно приблизить к себе смерть, сделать ее объектом созерцания, но это будет медленное, растянутое во времени умирание.

  Истинное  познание сродни дзэнновскому акту мгновенного озарения или разорванности духа. Для этого требуется ритуал, действо. Так в творчестве Мисима возникает эстетический идеал "гармонии меча и пера".

  Как познать смерть вне самой смерти? Для нас смерть может быть "красивой", но, в сущности, она антиэстетична, ибо лишает смысла жизнь человека - его творчество, его страдания, его любовь, его неврозы, его страхи. Если смерть неизбежна, то Мисима, как стилист, пытается включить ее в свою художественную систему, наделить ее эстетическим смыслом - и таким образом одержать верх над ней, вырвать у нее инициативу.

Жизнь Юкио Мисима включена в его стилистическую систему, стиль преобладает над ним, диктует  ему правила поведения и, в  конце концов, распоряжается его  жизнью. Для художника нет большего удовольствия, чем совершенство формы, которая прочитывается как абстрактная  красота. Это есть та фикция, ради которой  Мисима жертвует своей жизнью.

  Мисима  как бы хочет натолкнуть нас на мысль, что убиение, как акт, как  способ овладения, как действие лежит  в онтологии бытия, которое избегает себя, избегает быть и это бегство  на край ночи, совершаемое автором  вместе со своими героями, бегство в ничто составляет осознанное событие человеческой экзистенции нового времени. Мисима искал осмысленной смерти (если жизнь человека имеет смысл, то должен быть и смысл в смерти), которая не уничтожает, а открывает высший Смысл.

        Смерть Мисимы имеет достаточно  большое влияние не только  на японскую, но и на мировую  культуру и литературу. Он показал  миру эстетику смерти и его смерть сияла именно как звезда на небосклоне.

  «Тот, кто выбирает жить дальше, потерпев неудачу в своей миссии, будет презираем как трус и ничтожество. Это рискованная роль. Если умираешь, провалившись в своей миссии, - это смерть фанатика, напрасная смерть. Однако нет, она не позорна. Такая смерть и есть именно Путь Самурая».

  Этой  запредельной заповедью и был  управляем Мисима, когда опустился  на колени в кабинете начальника штаба сил самообороны Японии и обнажил живот для совершения ритуального самоубийства. И тем самым внес в сокровищницу вида человеческого, человека как вида, свою контрибуцию. Расширил границы вида, продвинул их даже в смерть. А также искупил свою вину перед юными пилотами-камикадзе и выполнил свой долг. Присоединился к ним не в двадцать, так в сорок шесть лет. ^[43]