«Слово о полку Игореве» как выдающийся памятник древнерусской литературы

Автор «Слова» не возражает против феодальных взаимоотношений своего времени, утверждавших удельную, он возражает лишь против междоусобиц, посягательств на чужие земли («се мое, а то мое же»), убеждает князей в необходимости жить в мире и безусловно подчиняться старшему по положению — великому князю киевскому. Поэтому так прославляются в «Слове» победы Святослава Киевского. Именно он обращается с укором к Игорю и Всеволоду, отправившимся «себе славы искати», именно он с горечью порицает «княжеское непособие». Автор «Слова» стремится подчеркнуть главенствующее положение Святослава даже тем, что, вопреки действительным родственным связям, киевский князь в «Слове» именует своих двоюродных братьев — Игоря и Всеволода — «сыновцами» (племянниками), а его самого автор называет их «отцом» (Игорь и Всеволод пробудили зло, которое «бяше успиль отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскыи»), так как он их сюзерен, феодальный глава.

Этой же идее — необходимости единства князей подчинены и исторические экскурсы «Слова»: автор осуждает Олега Гориславича (изменяя на этот укоряющий эпитет действительное отчество князя — Святославич!), «ковавшего крамолы», в которых сокращаются «веци человекомь», он с гордостью вспоминает о времени Владимира Святославича — времени единения Руси, тогда, как сейчас, порознь развеваются «стязи Рюриковы, а друзии Давыдови».

«Композиция «Слова».

Долгое время исследователей занимала композиция «Слова» лишь в связи с попытками ответить на два вопроса. Во-первых, почему последовательность изложения в «Слове» отличается от действительной хронологии описываемых событий. И во-вторых, не являются ли некоторые эпизоды «Слова» фрагментами иных произведений, впоследствии включенными в текст памятника. Поэтому предпринимались попытки путем перестановок реконструировать «правильный», авторский текст «Слов»а, а также попытки обнаружить в тексте памятника вставные эпизоды.

Но, анализируя композицию «Слова о полку Игореве», более правомерно сохранить его текст в известном нам виде и выяснить, чем обусловлена последовательность его частей, поскольку в «Слове о полку Игореве»  отчетливо выступает лирическое начало, а содержание составляют, помимо откликов на поход Игоря, также припоминания о различных событиях, произошедших за полтора предшествующих столетия.

Отсутствие в древнерусской литературе прямых жанровых аналогий к «Слову о полку Игореве»  делает невозможным точно определить, что в его композиции принадлежит традиции, а что рождено авторской волей.

«Слово о полку Игореве» начинается со вступления («зачина»), в котором автор сообщает о своих колебаниях или, как иногда интерпретируют исследователи, сомнениях в выборе формы. Автор излагает свои намерения, противопоставляя их тому, в каком роде стал бы восхвалять поход Игоря его предшественник — Боян. Из этого противопоставления ясно одно: дело не только в различиях стилистич., а в существе самой темы. Если Боян «пел» славы князьям-победителям, то автору «Слова о полку Игореве»., слагающему песнь последнему походу Игоря, необходимо придерживаться правды и петь свою песнь «по былинам сего времени». «Былины» (действительные события) не располагали к их воспеванию. Предстоит «петь» не славу походу Игоря, а, по нашим понятиям, нечто вроде плача или даже «антиславы». Это автор осознает и это подчеркивает, воспроизводя манеру Бояна и его традиционные выражения и образы, явно противопоставляя им собственный подход. Считает ли он манеру Бояна просто «устаревшей», не ясно. Прямых указаний на это нет, как не существует в литературе этой эпохи указаний на осознание писателями и читателями существования временны́х изменений в стиле («старый» — «новый»): литература, по-видимому, представлялась в те века неизменной.

Закончив вступление, автор обращается к описанию сборов Игоря в поход. Он сообщает о затмении солнца и приводит речь Игоря, ободряющего дружину: «Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти» [16]; содержание ее не оправдывается в дальнейшем — автор знает, что Игорь был не «потят», а полонен. Игорь предлагает дружине: «да позримъ синего Дону» (9-10) , и это также не сбывается. Поэтому автор снова строит предположения — как воспел бы Боян поход Игоря, если бы он был победным. Между Игорем и Всеволодом Буй Туром происходит диалог через огромное расстояние, такой же, как в дальнейшем между ханами Гзаком и Кончаком. Такие диалоги князей, находящихся на далеком расстоянии друг от друга, имеются и в летописях того времени, очевидно, подразумеваются переговоры через послов.

Всеволод в своей речи ободряет Игоря. Ни одно из победных заявлений Всеволода также не оправдывается в дальнейшем. Всеволод говорит о своих воинах: «пути имъ вѣдоми, яругы имъ знаеми» (С. 10), но оказывается, что они терпят поражение «в полѣ незнаеме», «луци у нихъ напряжени», но из Плача Ярославны мы узнаем, что солнце «имь лучи (луки) съпряже» (С. 39), у них «тули отворени», т. е. готовы к бою и, следовательно, полны стрел, а в Плаче Ярославны говорится, что солнечный зной «тули затче», т. е. лишил стрел.

За описанием приготовлений к походу следует рассказ о выезде Игоря в половецкую степь. Он сопровождается зловещими знамениями. Не только солнце заступает путь Игорю, но и див кличет на верху древа. Половцы бегут, и телеги их кричат как лебеди, а ранее упоминалось, что лебеди пели славу прежним князьям. Затем идет описание смен ночи и утра, первой удачной битвы, новых, еще более грозных предупреждений природы: с моря надвигается гроза, автор уже прямо предупреждает об ожидаемом дожде стрел, о громе великом. Половцы постепенно окружают войско Игоря.

Сама битва не описывается, есть лишь небольшой эпизод — рассказ о мужестве Всеволода. По-видимому, это как-то связано с тем, что автор прежде, при описании сбора войска в поход, особое внимание уделил именно Всеволоду. Кажущиеся беспорядочными отрывочные сведения о походе и битве отражают смятенность чувств автора и отнюдь не являются случайными. Постепенно эти отрывочные сведения начинают перемежаться с ист. припоминаниями, которые как бы обобщают происходящее в настоящем. Судьба Олега Святославича (Гориславича) — это судьба всего «Ольгова гнезда», к которому принадлежат и Игорь, и Всеволод. Автор упрекает братьев за то, что они «разбудили ложь», усыпленную «отцом их» (т. е. феодальным главой) Святославом Киевским, только что перед этим победившим половцев. Затем автор, после обращения к Святославу, повествует о сне, который видит Святослав в своем златоверхом тереме в Киеве «на горах». Из истолкований боярами этого сна Святослав узнает о поражении Игоря. Неясно, узнает ли Святослав об этом после поражения, во время самой битвы или же пророчески, т. е. до поражения. В конце концов это не так важно, но существенно, что в предшествующем тексте русское войско также изображено спящим перед битвой. Оба сна как бы параллельны. Такого рода сюжетные связки пронизывают собой «Слово о полку Игореве» и являются важными элементами его композиции, как бы объединяя различные темы памятника.

Поражение Игоря, сон Святослава, отражающий это поражение, и последующий призыв Святослава ко всем русским князьям объединиться в своем отпоре натиску степняков являются как бы кульминацией «Слово о полку Игореве»

Игорь и Всеволод не только наказаны за свое своевольство, но в каком-то смысле оправданы своими страданиями. За этим следует часть, обобщающая происходящее. И опять-таки автор «Слова» учит на примере страданий родоначальника ветви русский князей Всеслава Полоцкого. Всеславичи, так же как и их противники Ярославичи, призываются к примирению. Эту часть С. объединяет признание общих страданий всей Русской земли: «О, стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвыхъ князей!». Но рознь продолжается и поныне из-за распри князей: «розно ся имъ хоботы пашутъ» (С. 37).

Затем следует часть, которую можно определить как катарсис. Игорь прощен. Автор обращается к его личной судьбе как бы через плач его жены — Ярославны. Она обращается к природе, как Святослав только что обращался к князьям. Тем самым государственная тема сменяется личной. После обращения Ярославны к природе (ее плач на городской стене Путивля) отношение природы к Игорю резко меняется. Вместо грозных предупреждений природа заботливо помогает Игорю бежать из плена. В новой роли выступает и Боян, который произносит оправдывающие его бегство слова: «Тяжко ти головы кромѣ плечю, зло ти тѣлу кромѣ головы» (39). Боян, появляющийся снова, как бы подчеркивает кольцевое оформление композиции «Слова о полку Игореве».

Композиция «Слова о полку Игореве» подчинена эмоционально-лирическим требованиям и не имеет отношения к типу повествования, в котором соблюдалась именно хронологическая последовательность описываемых событий.

Жанр «Слова».

Понятие жанра как рода произведений, отличающихся определенными сюжетными и стилистическими признаками, появилось сравнительно поздно, однако попытки жанрового определения «Слова о полку Игореве»  относятся к периоду первого знакомства с ним и подготовки его Перв. изд. М. М. Херасков в поэме «Владимир» назвал С. песнью («Так Игорева песнь изображает нам...». См.: Херасков М. Творения. М., 1797. Ч. 2. С. 301), песнью назвал С. и Н. М. Карамзин в своем сообщении о С. в ж. «Spectateur du Nord». Песнью называли С. В. Т. Нарежный (1798), А. Х. Востоков (1806) и т. д. Под этим термином понимали произведение не только стихотворное, но и певшееся под аккомпанемент гуслей.

Реже «Слово о полку Игореве»  называлось поэмой. С этими определениями не связывалось точных представлений. Подчеркивалась лишь поэтичность произведения. Исполнялось ли оно устно, предназначалось ли только для чтения или пелось, — в сущности мало интересовало исследователей. Более того: именуя «Слово о полку Игореве» «песнью» или «поэмой», имели в виду прежде всего не ритмический строй, а всего лишь образность произведения[17].

Впервые вопрос о жанре «Слова о полку Игореве»  был поставлен прямо и четко в работах И. П. Еремина, высказавшего в 1950 предположение, что «Слово о полку Игореве» — произведение ораторское и принадлежит к типу политического торжественного красноречия. Еремин не только сослался на мн. ораторские приемы автора «Слова о полку Игореве», но попытался вникнуть и в определения жанра, данные самим автором «Слова»., такие как «слово» и «песнь», впервые проанализировав значение этого последнего слова как термина ораторского искусства[18].

К вопросу о жанровой природе «Слова о полку Игореве» прямое отношение имеют также исследования А. Н. Робинсона, посвященные типологическому сходству памятников мирового средневекового эпоса. Он рассматривает «Слово о полку Игореве» как «первоначально ... устное, но вскоре в незначительной мере литературно-обработанное лиро-эпическое произведение»[19].

Робинсон приводит убедительные примеры параллелей «Слова о полку Игореве» с друними памятниками западноевропейского или восточного эпоса: герои декларируют «принципы рыцарской дружинной морали», «феодальные сюзерены, независимо от их возраста, выступали как патриархи», а вассалы «всегда были эпически „молодыми“»[20].

В то же время сравнительно с эпическими памятниками Запада и Востока в «Слове о полку Игореве» нет развитого поэтического сюжета и очень ограничена „личная тема“ ... Такая модификация архаичного дружинного эпоса в наиболее широком плане может быть следствием сознательной попытки поэта сюжетно опереться на „былины своего времени“ и воспротивиться его политической действительности с идеализированных патриархально-государственных позиций»[21].

С точки зрения Д.С. Лихачева, вопрос о жанре «Слова» связан с общим развитием древнерусской литературы. По его мнению, обращает на себя внимание жанровая одинокость «Слово о полку Игореве». Ни одна из гипотез, как бы она ни казалась убедительной, не привела полных жанровых аналогий.

Д.С. Лихачев пишет, что жанровая система древней руссской литературы была довольно сложной. Основная часть жанров была заимствована в X—XIII вв. из литературы византийской: в переводах и произведениях, перенесенных на Русь из Болгарии. В этой перенесенной на Русь системе жанров были в основном церковные жанры. Эти жанры легли в основу системы жанров литературных.

Однако, кроме традиционной системы литературных жанров существовала и другая традиционная жанровая система — фольклорная.

Обе традиционные системы жанров литературная и фольклорная — находились во взаимной связи. Отдельные потребности в словесном искусстве удовлетворялись только фольклором, другие — только литературой. Однако, как бы ни была богата (двойная) система жанров, в XI—XIII вв. она оказалась все же недостаточной.

Для XI—XIII вв. характерно, что многие более или менее талантливые произведения отличаются неопределенностью форм. Неясность жанровой принадлежности «Слова о полку Игореве» — явление как раз этого порядка, типичное для литературы XI—XIII вв.

Новые Ж. по большей части образуются на стыке фольклора и литературы. Такие произведения, как «Слово о погибели Русской земли», «Слово (Моление) Даниила Заточника», — полулитературные-полуфольклорные.

По мнению Д.С. Лихачева, в «Слове о полку Игореве» соединены два фольклорных жанра — «слава» и «плач»: прославление князей с оплакиванием печальных событий. Соединение в «Слове» «плачей» и «слав» не противоречит тому, что «Слово о полку Игореве» как «трудная повесть» близка по своему жанру к «шансон де жест». «Трудные повести», как и «шансон де жест», принадлежат к новому жанру, очевидно соединившему при своем образовании два более древних жанра — «плача» и «славы». «Трудные повести» оплакивали гибель героев, их поражение и восхваляли их рыцарские доблести, их верность и их честь[22].

«Слово о полку Игореве» — это книжное произведение, возникшее на основе устного. В нем органически слиты фольклорные элементы с книжными. Характерно при этом следующее. Больше всего книжные элементы сказываются в начале памятника. Как будто бы автор, начав писать, не мог еще освободиться от способов и приемов литературы. Он недостаточно еще оторвался от письменной традиции. Но по мере того как он писал, он все более и более увлекался устной формой. С середины он уже не пишет, а как бы записывает некое устное произведение. Последние части «Слова о полку Игореве», особенно Плач Ярославны, почти лишены книжных элементов.

Поэтика «Слова».

Поэтика «Слова» настолько своеобразна, язык и стиль его так красочны и самобытны, что на первый взгляд может показаться, что «Слово» находится совершенно вне сферы литературных традиций русского средневековья.

В действительности это не так. В изображении русских князей и особенно главных героев «Слова» — Игоря и Всеволода — мы обнаружим черты уже знакомых нам по летописному повествованию стилей: эпического и стиля монументального историзма. !Как бы ни заслуживал осуждения безрассудный поход Игоря, сам герой остается для автора воплощением княжеских доблестей. Игорь мужествен, исполнен «ратного духа», жажда «испить шеломом Дону Великого», понятие воинской чести («лучше потяту (изрублену) быти, чем полонену») заставляют его пренебречь зловещим предзнаменованием — затмением солнца. Столь же рыцарствен и брат Игоря — Всеволод и его воины-куряне: они под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, ищут в битвах себе чести, а князю — славы.